Василий Соколов - Вторжение

• Название: Вторжение
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

После того как Шмелев обошел строй поредевшей дивизии, заглядывая в лица, порой угадывая знакомых и улыбаясь им, после прохождения колонны под шорох знамени - как же гулок и тверд был теперь слитный шаг, - после всего этого Шмелев и комиссар пошли рядом, поддерживая друг друга на узкой обледенелой тропе.

Они еще ни словом ни обмолвились, видимо боялись растравить нескоро рубцующиеся душевные раны, а может быть, потому, что тяжесть пережитого мешала им говорить запросто, как, по обыкновению, говорят близкие друзья.

Но зачем же теперь-то, в одиночку, копить в груди обиду? Надо ли носить каждому в отдельности груз страданий? Не лучше ли сбросить с плеч излишек тяжести, сообща разобраться, что брать с собой дальше в дорогу, а что оставить и, возможно, совсем забыть? Кому же неизвестно: невысказанное горе мешает дышать, неразделенная ноша вдвойне тяжелее.

Они зашли в землянку.

Гребенников чиркнул спичкой и поднес ее к сплющенной у горлышка снарядной гильзе. Фитиль занялся, но горел тускло, чадно, то сваливая набок, то выпрямляя рыжее пламя. В углу храпел ординарец. Комиссар хотел разбудить его, но раздумал, подправил фитиль, вздернув его кверху гвоздем, и в землянке посветлело.

К столу Гребенников подал сухую колбасу, ломоть ветчины, открыл плоскую длинную коробку сардин.

- Сносно кормят? - спросил Шмелев.

- Бойцов? - приподнял голову Гребенников. - Терпимо.

Не сводя с него глаз, Иван Мартынович ждал, что Шмелев еще что-то спросит. Нет, не спросил. Угрюмо смолчал. Гребенников отстегнул с пояса флягу в брезентовом чехле, разлил водку.

- Ну, что ж, Николай Григорьевич, за встречу полагается, - первым подняв стакан, сказал комиссар. - Как давно мы с тобой не виделись... Иван Мартынович не хотел ни единым словом упоминать ни сейчас, ни позже об аресте: ведь прошлое не вернешь, только омрачишь товарища и себя.

Шмелев чокнулся, но выпил не сразу, держа на весу полный стакан.

- Спасибо тебе, - сказал Шмелев, глядя на комиссара открыто и прямо. - Спасибо, что верил... - Он чокнулся вторично и залпом выпил стакан. Понюхал кусок ржаного хлеба и начал закусывать, отрезая сало, колбасу маленькими дольками.

- Да ты, Николай Григорьевич, смелее. Не в гостях ведь, а у себя, улыбнулся Гребенников.

"Видно, там приучили есть мало", - отметил про себя Иван Мартынович. Ему хотелось рассказать, как давал следственным органам множество объяснений, как из-за него, Шмелева, сам оказался в опале и чуть не попал туда же, в лагерь. А в октябре, не отдохнув после выхода из окружения, ходил в ЦК, разговаривал с командующим фронтом... За него, Шмелева, поручался также узнавший об этом аресте полковник Демин. Комиссар порывался обо всем этом сказать теперь, с глазу на глаз, но что-то удерживало его, и он только спросил:

- Полковника Демина помнишь? Ну, который до войны к нам в лагеря приезжал?

- Помню, - с видимым безразличием кивнул Шмелев.

- Хороший человек. За тебя поручался.

- Не знаю, - ответил Шмелев и встал.

Прошелся к двери, уставился взглядом в темный, подернутый инеем угол землянки. Потом, обернувшись, покосился на ординарца - спит ли? - и наклонился к Гребенникову, негромко заговорил:

- Дело в конечном счете не в чьей-то обиде... И даже не в том, кого именно арестовали. Важно другое - за какую провинность, за что?.. Я, признаться, многих видел в Магадане и вынес твердое убеждение... С тридцать седьмого года верх стали брать люди, не имевшие на то права. Моральное и юридическое право они заменили вероломством. Да, да, пусть тебя это не удивляет, - заметив, как исказилось лицо комиссара, проговорил Шмелев. - И они диктовали волю тем, кто правду резал в глаза, кто хотел своей стране и своим людям добра, кто не мог мириться с неправдой. А правда, которую нам завещал еще Ильич, не каждого устраивала. Иным она мешала строить свою карьеру. По этой причине они и строчили доносы, а потом физически расправлялись с неугодными, а в сущности с честными людьми. Это надо понять... За ум сажали. Печально, но факт.

Шмелев шагнул к столу, сел, подперев кулаком худую Щеку.

После трудной паузы заговорил Гребенников.

- Солдаты у нас, если бы ты видел их, - герои! - похвастался он, хотя и чувствовал, что говорит невпопад, скорее ради того, чтобы не дать угаснуть беседе.

- Увижу, - ответил Шмелев.

И опять молчал. Видно, с непривычки водка на него подействовала. Напрягаясь, он каким-то не своим хриплым голосом спросил:

- Всех вывезли, людей-то?.. - и посмотрел на комиссара в упор. Глаза его точно остановились, жгли своей тоской и болью. Под этим взглядом Гребенников поежился, даже отвернулся. Но молчать не мог. И ответил глухо:

- Могли бы, но... - Он помолчал, заметно бледнея. - Жена твоя тоже там... осталась...

Шмелев засунул пальцы в поседевшие волосы, и, будто очнувшись, попросил:

- Налей еще.

Выпил одним глотком...

Иван Мартынович тоже выпил и спросил, известно ли ему, кто именно стряпал доносы, и не пора ли их, клеветников, привлечь к ответу. Лицо Шмелева передернулось, глаза загорелись.

- Сейчас не время, дорогой. Не время счеты сводить... Закончим войну, тогда и разберемся...

Комиссар пристально глядел на Шмелева и только сейчас заметил, как верхнее веко на правом глазу мелко и часто вздрагивало.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Дивизия пополнялась ускоренно.

Фронт был близко. В тугом морозном воздухе снаряды, будто норовя столкнуться, пролетали с протяжным звоном и, взрываясь, раскатывали по лесу гром.

Дальнобойные орудия, стоявшие на закрытых позициях, ревели днем и ночью.

Дрожал, звенел расколотый воздух.

Чуть свет в деревянный домик полковника Шмелева вошли двое: один плотный, как сбитень, круглолицый, в овчинном полушубке, отороченном черным мехом; другой - худощавый, смуглый, в кожанке, перетянутый ремнями, к которым были пристегнуты подсумки, бинокль, планшетка, клинок, огромная кобура. Спросив разрешения обратиться, человек в кожанке представился:

- Капитан Гогоберидзе. Имеем честь докладывать, в ваше распоряжение прибыл дивизион гвардейская "катюша".

- Очень приятно, здравствуйте, товарищ капитан, - пожал ему руку Шмелев. - Где вы расположились?

- Хороший место найдено, товарищ командир. С воздуха не увидишь, с земли не найдешь.

- А поточнее?

Гогоберидзе достал карту, ткнул пальцем в квадрат 23-44.

Кивком головы пригласив человека в овчинном полушубке присесть на топчан, полковник Шмелев усадил рядом с собой капитана и расспрашивал его дотошно, интересуясь всем: питанием, настроением людей, наличием боеприпасов, спросил, какую зону накрывает залповый огонь гвардейских минометов и какова убойная сила мины.

- Гвардейская "катюша", товарищ полковник, подобно горный обвал, сметает все на своем пути.

- А как люди переносят холода? Ведь морозы круто берут!

- Привычка, - ответил Гогоберидзе. - У нас на Кавказе говорят: вода камень долбит, плотину рвет, пей вода - сильным будешь!

Шмелев проводил капитана на улицу, а вернувшись, занялся с другим командиром. Это был лейтенант Осетров, квартирьер из резервного стрелкового полка.

- Значит, нашего полку прибыло, - улыбнулся Шмелев. - А вы как себя чувствуете? На какой должности в полку?

Лейтенант ответил, что он выполняет обязанности начпрода, но службой не доволен, и тут же попросил послать его на передовую.

- Но кому-то надо и питанием заниматься, - возразил Шмелев.

- Пусть кого угодно ставят, а я не хочу. Пошлите меня на передний край, - настаивал лейтенант.

- Почему? Может, кто обижает?

- Хотите откровенно знать, товарищ полковник? - Осетров посмотрел на него осмелевшими глазами. - У нас начальник штаба, капитан... Фамилия его Завьялов... Такой задира, такой гулящий - просто уши вянут. То колбасы ему достань, то вина раздобудь, и не простого, а марочного. Поверите, я просто с ног сбился. А если малость не угодишь, только и слышишь: "Эй, начпрод, не мешкай. Иначе отправлю в штрафную". Не служба - одно наказание. Пошлите меня... - Осетров поджал губы, ожидая благоприятного для себя решения.

- Вот что, дорогой мой... - Шмелев положил руку на его плечо. - Нет худшего позора, как бежать от несправедливости. Не имеем права. Мы служим не отдельным лицам, а обществу. Пусть это громкие слова, но их надо помнить. А с вашим Завьяловым я разберусь.

Закончив разговор с лейтенантом, Шмелев готовился завтракать, но в это время вошел адъютант и подал ему телеграмму из штаба армии. В ней сообщалось, что дивизии придается отдельный лыжный батальон, который участвует в боях, и его нужно срочно принять.

Николай Григорьевич тут же выехал на передовую. Часам к двум дня отыскал штаб батальона на западной окраине сожженной деревни. Он находился в немецком блиндаже, где навалом лежали крестьянские дерюги, ситцевые пестрые одеяла, набитые соломой юбки, вязаные шали, платки.

- Откуда набралось? - спросил Шмелев.