Вадим Каргалов - Даниил Московский

• Название: Даниил Московский
• Автор: Вадим Каргалов
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-271-02617-5

О жизни и деятельности младшего сына великого князя Александра Невского, родоначальника московских князей и царя Даниила Александровича (1261–1303) рассказывают романы современных писателей-историков Вадима Каргалова и Бориса Тумасова.

---

Каждый раз Анастасия собиралась сократить поездки за город, но не решалась, потом подумала, что настанет осень и зима, и все само собой образуется… А Любомир в любви был ненасытен. Княгиня радовалась и огорчалась. Она молила Бога о прощении, но, греша, тут же оправдывала себя: зачем судьба дала ей немощного мужа?

Вот и сейчас Любомир едет позади, Анастасия мысленно сравнивает его с князем, и сравнение не в пользу последнего.

Миновав посад, через каменные ворота въехала в Детинец. Остановив коня, дождалась, когда Любомир принял повод, легко взбежала на высокое крыльцо. В дверях столкнулась с боярином Еремой.

— Князь в гриднице?

— Там, княгиня-матушка.

Анастасию при слове «матушка» покоробило. Ерема так называл ее всегда, хотя сам годами вполовину старше ее. Ужли не хочет замечать, что она совсем молода?

Когда Анастасия вступила в гридницу, Андрей Александрович сидел у стола на лавке, покрытой красным сукном, обхватив голову ладонями. Увидев княгиню, положил руки на столешницу, улыбнулся:

— Я только о тебе подумал.

— Отчего бы?

— Все резвишься.

— Лета мои такие, а егда постарею и ноги отяжелеют, тогда на лавке отсиживаться стану.

Князь вскинул брови:

— Уж не на меня ли намек?

— Нет, князь Андрей, ты еще легок на подъем. Что стоит те многоверстовый путь в Орду проделать.

— В Сарай езжу не скуки ради, а козни княжьи упреждал.

Анастасия скрестила на груди полные руки:

— Ох, князь Андрей, не криви душой, ты за власть брата родного не щадишь.

— Дерзка ты, Анастасия, — нахмурился князь, — я терплю тебя, ибо люблю. А что жестоко, так истину глаголешь: коль не я, так меня, жизнь такою. Сама, поди, ведаешь, дай тверскому князю волю, он меня с потрохами сожрет. А брат Даниил пощадит ли?

— Но Даниил на тебя обиду держит, потому как ты мыслишь Переяславское княжество перехватить.

— Аль я скрываю, хочу един всей Русью править.

— Лаком пирог, да ухватишь ли весь враз?

— У меня пасть огромная.

— Ну-ну, князь Андрей.

— Поди, думаешь, подавлюсь? Так я вином запью.

— Смотри не захмелей.

— Я, княгиня, крепок.

— Мне ли того не знать. А теперь отпусти, князь Андрей, я отдохнуть желаю.

Страшная была ночь, душная, обжигающая. Князь Андрей рвал на себе рубаху, ворот перехватывал дыхание. Хотел звать на подмогу, но голос пропал, из горла только хрип вырывался. А за оконцем сыч кричал, ухал, и князю казалось, птица плачет по нем. Ужли смерть к нему подступила? Навалилась, подмяла, душит костлявой рукой, хохочет.

Князь Андрей Александрович норовил вытереться, да сил нет. Мысль в голове одна — не умереть бы, пожить. Дохнуть хотелось во всю грудь, но воздух горячий, будто кипяток пил.

Только к утру полегчало. Кликнул отрока, спавшего у двери:

— Выставь оконце.

Отрок поспешно вынул из оконного проема свинцовую раму, и утренняя прохлада влилась в опочивальню.

И приснилось ему, будто осадили Владимир враги и нет ни из города, ни в город пути. Полыхает пригород, и лезут недруги на приступ. Но кто они — татары или князья русские, какие посягнули на его, Андрея, великокняжескую власть? Он, великий князь, поднялся на стену, и его тяжелый меч опускается на вражеские головы. Но почему он стоит в одиночестве, где его гридни, его дружина?

Но что это — ближайший к нему враг поднял голову, и князь Андрей Александрович узнает тверского князя Ми-хайлу Ярославича. Тот поднимает меч, но князь Андрей успевает отбить удар. Тверич кричит и снова бросается на великого князя. Вдругорядь князь Андрей Александрович отражает удар. Он ясно слышит звон мечей, рев множества глоток, и ему становится страшно. Неужли суждено погибнуть от меча тверича…

Но что это, лик князя Михаила Ярославича преображается в лик Даниила. Он грозно вопрошает:

— Брате Андрей, ты ненасытен, аки волк, ты алчешь, не зная меры. Не мы, князья русские, те друзья, а ордынцы, и Господь за все с тебя спросит!

Даниил занес меч над головой Андрея, по тут меж князьями неожиданно возникает княгиня Анастасия. Она распростерла руки, и князь Андрей четко слышит ее голос:

— Князья, уймитесь, вы братья единокровные.

И Даниил опускает меч, отворачивается. Ох, как хочется Андрею в этот момент ударить Даниила, но он понимает, что его меч падет не на московского князя, а на Анастасию.

Вдруг, в мгновение, исчезают и Даниил, и враги, а княгиня смотрит на него с укором, говорит: «Вот до чего довела тебя, князь Андрей, твоя неясыть…»

В голосе Анастасии ему чудится столько презрения, что он пробуждается и еще долго думает об увиденном.

Гридни разожгли на высоком берегу костер, жарили на вертелах убитого вепря. Мясо было жирным, и сальные брызги шкворчали на углях. Тянуло духмяно, гомонили гридни, лишь Любомир, отойдя в сторону, уселся на сваленное ветром дерево, задумался. Как давно это было, когда он жил в деревне, под Городцом. Отец, смерд, пахал землю, сеял рожь, а мать помогала ему и ухаживала за скотиной. В хлеву у них стояла корова, несколько овечек, а в сажке откармливались два кабанчика. Когда в полюдье являлся за данью княжий тиун, он забирал часть урожая, мясо — солонину и свежатину, да еще немало того, что семья припасла с осени.

Тогда, подростком, Любомир ненавидел тиуна и гридней, какие собирали дань. Но прошло несколько лет, и Любомир попал в дружину князя. Теперь он сам ездит с князем в полюдье, творит несправедливость. А еще вспомнилась Любомиру соседская деревенская девчонка, какая нравилась ему. Потом на мысль пришла Дарья. Явилась и исчезла, а сознанием княгиня овладела. Анастасия ворвалась в его сердце неожиданно и завладела им. Трудно Любомиру сдерживать свои чувства, он знает — это тайная любовь, и не может предсказать, чем она закончится… Сладкая и горькая любовь. Гридин по нескольку раз в день видит княгиню, слышит ее голос, но должен таиться, скрывая свои чувства. Он боится, чтобы кто-нибудь не проведал о его любви, опасаясь навредить княгине. В последний выезд за город, когда они остались наедине, Анастасия сказала ему, что скорее удалится в монастырь, чем согласится потерять его, Любомира. Но ведь и он теперь не мыслил себе жизни без княгини…

У костра громко переговаривались гридни, весело смеялись, и им непонятно было уединение Любомира. Наконец кто-то позвал его, и гридин поднялся, нехотя пошел к огню.

Подул резкий ветер, и понесло первые снежинки. Вдруг сызнова потеплело, но было ясно — это последние дни перед зимними холодами. В такую пору смерды заканчивают подготовку к зиме, а бабы и девки по деревням и городам ходят в лес, собирая морошку, клюкву.

Ближе к зиме в городах искали приют лихие люди, жили таясь. Сыскав какую-нибудь избу-приют, днями отсиживались в кабаке, пережидая морозы, и с нетерпением ждали весны, когда их охотно примет лес.

В Москве ватажники облюбовали кабак Ермолая: хоть Кремль под боком, но хозяин надежный, не выдаст. Старый гусляр, расставшись с Олексой, последние дни доживал у кабатчика. Лихих людей он знал, встречал по имени, и они его узнавали, звали за стол, угощали.

Забрели как-то в кабак три товарища, уселись за стол. Подмигнул один из ватажников Ермолаю, тот им мигом капусты квашеной, дымящихся щей с потрохом, хлеба ржаного да жбанчик пива хмельного на стол выставил.

Ватажник, кряжистый, крупный, с бородой до пояса, позвал старца, стоявшего поодаль:

— Садись с нами, Фома, поведай, что на свете видывал?

— Эко, Фома, тя и годы не берут! — добавил второй ватажник.

— Я единожды смерть ждал, а она меня пожалела, Сорвиголов, — отшутился старец. — Верно, там во мне нет нужды.

А Сорвиголов бороду огладил, посмеялся:

— Может, с нами в зеленый лесок потянет?

— Да уж нет. Сорвиголов, от Ермолая никуда, а коли выгонит, тогда у меня одна дорога — к тебе.

— Приходи, только гусли с собой захвати.

— Эко, вспомнил, гусли-то я Олексе отдал. Однако я и без струн вас потешать буду.

— Ежли так, рады те будем. — И, налив в глиняную кружку пива, протянул старцу. — А Олексу, слыхивал, князь Даниил в дружину взял.

— Что же ему горе по свету мыкать да у меня, старца, в поводырях ходить?

Промолчали ватажники, принялись хлебать щи, а старец, прихватив щепотку капусты, долго жевал ее беззубым ртом. Наконец проглотил, покачал головой:

— Ужли и я когда был молодым?

Кабатчик сказал:

— Чему сокрушаешься, Фома, ты седни старец, мы завтра.

— То так, все мы гости на земле, а настигнет час, и примет нас Господь в жизнь вечную.

Сорвиголов ложку отложил:

— Одначе, Фома, я на этом свете еще погулять хочу.

— Гуляй, молодец, но помни о суде Господнем.

— Мы, Фома, и на этом свете судимы, — добавил другой ватажник. — Здесь над нами суд вершат князья и бояре да их тиуны.