Федор Кравченко - Семья Наливайко

• Название: Семья Наливайко
• Автор: Федор Кравченко
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

«Семья Наливайко» — повесть, посвященная жизни колхозной деревни в дни войны. Это повесть о трудностях, пережитых советскими людьми в тылу, об их неразрывной связи с фронтом, о величии духа советского народа.

В 1946 году книга была удостоена премии ЦК ВЛКСМ, неоднократно переиздавалась.

---

Анна Степановна остановилась перед дверью маленькой, сложенной из самана избы:

— Вот мы и дома.

Пройдя сени, наполненные соломой и серебристыми ветвями молодого саксаула, они очутились в чистой комнате с корейским каном. На блестящей циновке сидели ребята — трое мальчиков. Один совсем маленький, в теплой розовой рубашке, пухленький, как все здоровые ребята; у него были большие серые глаза, похожие на глаза Романа. Второй был постарше; он с любопытством рассматривал затрепанную книжку с желтыми и коричневыми зверями. Третий — мальчишка лет семи, белобрысый, с жестким чубом, торчавшим над красивым круглым лбом, деловито помешивал ложечкой рисовую кашу в пиале, видимо собираясь кормить малышей. Все трое удивленно глядели на незнакомого дядю в шинели и молчали.

— Это все твои? — спросил Максим. — Где же ты их набрала?

— Всех вывезла, — оказала Анна радостно. — .Своего и малышей Кирилюка… Он ведь в партизаны ушел.

— Как же ты спаслась, Анечка? Ведь ты же осталась в Сороках?

Анна Степановна засмеялась:

— Знаешь, Максим, когда человек чего-нибудь сильно захочет, он все сделает, всего добьется… Честное слово. Мне теперь уже ничего не страшно. Я, как кошка, Максим, тащила их через фронт по одному. Сначала в лесу спрятала… Валька — молодец, — Анна Степановна глазами указала на старшего мальчика. — Знаешь, что он сделал, чтобы малыши не ревели? Бинт им в рот запихивал. Я думала, задохнутся… Нет… Выжили… Теперь богатырями будут.

Анна Степановна перевела дыхание:

— Вальку осколком ранило, а он молчит, как в рот воды набрал. Я его последним перетащила. Боялась, что опоздаю… Снаряды уже совсем близко начали рваться… Но как же кинуть его одного… посреди леса… Знаешь, как страшно было: по одну сторону двое маленьких… сыночек и другой. А по другую сторону — Валька, раненный. Какой он терпеливый, Максим! Если бы ты видел, какими глазами он посмотрел на меня, когда я опять подползла к нему. Он меня всю дорогу целовал… Эх, что вспоминать! Никакими словами этого не выразить!

Анна Степановна ладонью смахнула набежавшие на глаза слезы и тихо сказала:

— Одного только боюсь… Боюсь того дня, когда нужно будет с ними расстаться. Когда они своего батьку найдут. Да пусть лучше скорее этот день придет.

Она хотела еще что-то сказать, но в комнату вошла кореянка, видимо соседка.

— Одна женщина заходила к вам… — сказала она. — Та, что осенью гостила у вас… Детей трогала и плакала…

Максим и Анна Степановна переглянулись. Сердце у Максима упало: он догадался, что это была Клавдия.

Клавдия хотела скрыть от учителей, что бывший муж приезжал к ней. Но слух, неизвестно от кого исходивший, распространился так широко, что даже ученики узнали об этом и еще перед уроком чистосердечно поздравили свою учительницу.

В поселке Клавдию любили и сочувствовали ей: она всем сказала, что муж ее погиб на фронте. И никого не возмущало то, что у нее бывает главный инженер шахты. Она, мол, была человеком свободным. Ей могли только завидовать некоторые приятельницы — ведь Княжанский был известным человеком в районе.

Теперь Клавдия боялась, что, после того как в «Красном пути» побывал Максим, отношение к ней изменится. На другой же день она отправилась в Кара-Курган, хотя старуха и угрожала, что оставит ее и уедет к сыну в горы (он только раз в неделю навещал мать и Клавдию).

Она не застала Анну Степановну и вернулась к себе еще более расстроенная…

Дома ее ждал Княжанский. Воздержавшись от поездки в Алма-Ату, он решил заехать на обратном пути к Клавдии. По выражению ее лица Княжанский догадался, что она была в Кара-Кургане. Прервав мать, начавшую жаловаться на Клавдию, он помогал жене раздеваться с обычной заботливостью. Избегая его взглядов, она села с ногами на диван, опустив голову, обхватив руками колени.

Княжанский стоял посреди комнаты, остановив на Клавдии внимательные глаза.

— Ты с ним виделась? — спросил он тихо.

— Нет.

— Я видел его на станции, — сказал Княжанский, — с Анной Степановной. Должно быть, он собирался уехать.

Клавдия вскрикнула, подняла на Княжанского испуганные глаза. Он не удивился, сел рядом с ней, осторожно положив ей руку на плечо.

— Давай говорить откровенно, Клава, — сказал он, сдерживая волнение. — Ведь ты любишь не меня, а его. Правда?

Клавдия снова опустила голову:

— Не знаю.

— Подумай… разберись в своих чувствах, — сказал Княжанский и, поднимаясь, прибавил — Прости, но я должен уехать.

Он нежно, слишком нежно поцеловал ей руку, затем попрощался с молчаливой матерью, неторопливо оделся и вышел.

Клавдия проводила его растерянным взглядом. Затем сняла с этажерки бархатного медведя и снова села, прижавшись к нему щекой. Глаза ее глядели куда-то за окно, и она не видела плакавшей у печки старухи.

XII

Максим изболелся душой. Он сознавал, что должен либо снова восстановить прежние отношения с Клавдией, либо навсегда, вычеркнуть ее из своей памяти. Он достаточно молод для того, чтобы сызнова построить личную жизнь. Но он ничего не предпринимал, не находя в себе сил для отъезда.

Он по-прежнему любил Клавдию, вместе с тем сожалел, что так много дней потратил на бесплодные поиски того, что когда-то называлось счастьем.

Весть об освобождении Сорок не была неожиданной. Но когда Максим прочел об этом в газете, он почувствовал приток новых сил. Хотелось куда-то бежать, что-то делать. Мучительно стыдно было за свое бессилие.

Отправив в родной колхоз поздравительную телеграмму, он неожиданно почувствовал стыд и перед матерью: она потеряла самое дорогое в жизни и все же нашла в себе силы, чтобы не изменить гражданскому долгу. Ему показалось, что мать стала сильнее, чем была в начале войны. Если раньше она скрывала свой страх перед войной, то теперь просто ничего не боялась. Она продолжала делать то, что ей было поручено. Мать в тысячу раз сильнее ранена, чем Максим… несколько раз подряд убивали ее фашисты… Да, убивали… Ведь пуля, сразившая Петра, пронзила и сердце матери… Но она выжила. Мать делала все, что может, чтобы вернуться на родину. Что такое горе Максима по сравнению с ее горем?

…Слово «Сороки», прочитанное в газете, и в душе Клавдии подняло целую бурю. Ей показалось, что только Анна сможет ее понять. А Максим? Быть может, он еще не уехал?

Терзаемая сомнениями, ехала она в Кара-Курган. Анна Степановна встретила ее молча, не без удивления.

— Надеюсь, ты не прогонишь меня? — спросила Клавдия, остановившись на пороге.

— Оставайся, — сдержанно сказала Анна Степановна.

— Ты сегодня какая-то ершистая, Анка. Недовольна, что я зашла?

— Наоборот, рада видеть родичку.

— Ты шутишь, Анка?

— Нет, я говорю серьезно. Разве ты мне не родичка?

Клавдия горько улыбнулась.

— Кстати, сейчас придет Максим, — сказала Анна Степановна. — Признайся, тебе очень хочется видеть его?

Не ответив, Клавдия подсела к ребятам, разглядывавшим ее с любопытством. Она погладила по голове самого маленького, Олега, и вздохнула. Затем посадила его к себе на колени, прижала лохматую головенку к груди и замерла, уставившись глазами в одну точку.

Анна Степановна не двинулась с места. Она с тревогой взглянула на ходики, висевшие в простенке между окнами: не подумает ли Максим, что она умышленно вызвала Клавдию?

В дверь постучали. Валька тоном хозяина сказал:

— Можно.

В комнату вошел Максим. Клавдия оторопело взглянула на него. Затем кинулась к этому чужому, не похожему на прежнего Максима человеку, прижалась лицом к его шинели и зарыдала.

Дети испуганно смотрели на нее, инстинктивно прижимаясь друг к другу. Анна Степановна подошла к ребятам и села возле них, словно боялась, что кто-нибудь разлучит ее с ними.

Максим мягко отстранил Клавдию. Казалось, он хотел получше разглядеть ее. Она была все такой же красивой: те же шелковистые кудряшки, большие синеватые глаза. Прежде она никогда не красила губы и ресницы; Максим думал тогда, что краска будет портить ее. Но теперь она нравилась ему еще больше, и он с тоской подумал, что никогда уже не обнимет эту женщину.

Она снова потянулась к нему; он почувствовал, что его твердость ослабевает. Княжанский — это несчастный случай в их жизни, и только. Максим вспомнил корейскую сказку о том, как муж пожалел изменницу-жену. Мудрый кореец решил, что во всем виноват любовник. Он предпочел избавиться от любовника жены, даже не намекнув, что знает об измене… И снова они были счастливы.

«Что ж, — подумал Максим, — может быть, и нам еще улыбнется счастье…»

— Не гони меня, — прошептала Клавдия, — я тебя одного любила и люблю… Я не хочу оставаться здесь, в этой глуши… Мы поедем отсюда вместе.

— Куда же ты хочешь ехать? — глухо спросил он.