Василий Юровских - Три жизни

• Название: Три жизни
• Автор: Василий Юровских
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1990
• ISBN: 5-7688-0197-9

В новой книге уральский прозаик обращается к сложным проблемам в жизни современного села, с сыновней благодарностью рассказывает о тех, кто через лишения и трудности пронес и передал в наследство традиционные народные ценности — мудрость, скромность и трудолюбие.

---

Пожалел Слава, что не захватил с собой сборник стихов Николая Рубцова. Совсем случайно купил его в Далматово и, как раскрыл в автобусе, и не заметил дороги. Теперь после Есенина Рубцов у него вторая любовь, он даже пробует подбирать мелодию к его стихам; считает, что рубцовский Филя — это он, Слава.

«Россия, Русь! Храни себя, храни!» — вспугнул тишину колка дед Слава и невольно под телогрейкой ознобно почувствовал свое тело. И все его дневные огорчения показались ничтожно мелкими, недостойными этих высоких слов поэта.

V

Влажный южный ветер занизил морок к земле, и посыпался частый мелкий дождь. Казалось, все куры с фермы сбежались на железную крышу избушки и дружно склевывали зерно. Был снежок, а оказался не лежок, расплылся киселем, и Слава похвалил себя, что ушел на дежурство в резиновых сапогах. В них он сухой ногой пересек ляжину за дорогой у села и вскоре достиг Ивановой избы. На кухне горел свет, но сама хозяйка, кума Валентина, убежала на птицеферму, а мужики и ребятишки спали беспробудно. Ну как заранее знали о ненастье!

— Эй, охотнички-молодчики! — гаркнул Слава на кухне. А когда заподнимались заспанные, не понимающие, в чем дело, мужики, продекламировал нараспев:

Так и есть, охота-матушка
Породнила нас, ребятушки.
Эти выстрелы ружейные
Лучше, чем дома питейные!

— Ты, Слава? — чуть пошевелил ресницами Иван.

— Мы, язви вас в душу, лодыри! Молоть языками горазды, а кто проспал зорьку!

Феликс с печи разглядел на стеклах накрапы дождинок и, широко зевая, мирно откликнулся:

— Ненастье, Слава, оттепель, какая там охота!

Слава мигом повернулся к нему и решил сегодня завладеть разговором о чем угодно, лишь бы не о вчерашнем:

— Ага, вот ты, Феликс, научный сотрудник отдела природы. Тогда скажи, почему лось обгулял на пастбище в Талах колхозную корову, принесла она полулосенка и полутеленка. Куда, к какому классу отнести данное животное?

Тот не ожидал подвоха и всерьез поверил, задумался, но тут столь громко все захохотали, особенно всезнающий Вадим, и тот, кого Слава ловко подковырнул. А он с лавки на кухне вел свое:

— Значит, природу ты знаешь. А чем полезен, скажем, поросенок человечеству?

— Кум, кончай издеваться над гостями! Все они родом из деревень, — вмешался Иван, собирая на стол завтрак.

— Ладно, когда я ем, я глух и нем! — придвинулся к столу дед. — Живо сюда, ребята, а после моих артисток навестим. На генеральную репетицию приглашаю. Наяву увидите — жива еще народная культура!

Слава наелся быстрее всех и нечаянно хвастанул:

— Раньше-то я бы своим проворством за столом нажег богатых мужиков. Они как принимали к себе работников? Перво-наперво за стол садили, устраивали экзамен парням, а то и конкурсом можно назвать. Ежели, мол, кто скор за столом, тот и на работе удал. Взял бы меня в срок какой-нибудь мироед, а я бы перекур с перекуром.

— Слава, ты среди нас самое старшее поколение, ровесник сегодняшнему юбилею, Октября. Расскажи нам, какие они живьем были, мироеды-кулаки? — попросил Вадим, разглаживая густую бороду.

— Ну, сам напоролся, старый огрызок, на политику! Да пощадите, ребята, темный я человек и образование мое на один коридор больше сельской восьмилетки! — искренне взмолился Слава. Устал он за вчерашний день ворошить прошлое. И десять лет своей жизни потерял там, где люди совсем о другом думают. О свободе, ну и о том, чтобы выжить…

— Брось прибедняться, Слава! — поддержал товарища Феликс. — Моего батька, как я уже сказывал, из-за трех быков раскулачили и выслали, от семьи в тринадцать душ только они с дочерью уцелели. Небось в Сибири кулаки богато жили?

— Кулаки… Слово-то какое-то противное, оскорбительное, а на самом деле означает сильные работящие руки, — глядя ка свои костлявые, войны и всякого труда испробовавшие руки, протянул Слава. — Долго рассказывать про тех мужиков, раскулаченных и выселенных. И у нас под Ялуторовском, и здесь по округе эти кулаки сами себя зверски изводили на работе, семью не жалели. Если нанимали чужих, то кормили от пуза и платили по совести. Конечно, были ловкачи, хитрые и лукавые, без стыда и совести. А разве ныне их нету? Еще на каких постах они недавно сидели! Сколько же нынешние мироеды присвоили народного добра, народного труда?!

— Слава, ты конкретнее из прошлого, а что у нас на глазах произошло — всем известно, — попросил Николай. — Врагами были кулаки или нет?

— Нет! — твердо заявил Слава. — По недомыслию они сами добровольно не раскулачивались и не торопились в колхозы. А кто совершал что-то против власти, тех-то и надо было судить за содеянное по советским законам. А то всех под одну гребенку, а то скольких наши активисты отправили на погибель в отместку за личные обиды, из зависти. Дядька мой участвовал в коллективизации, милиционером служил, он много чего порассказывал мне…

Стояла на угоре за селом ветряная мельница, общая была, общественная. За плату, установленную сходом, работал на ней засыпкой, мельником значит, многодетный мужичок. Как его выжили? Ночью пьяные дядька с председателем сельсовета заявились к нему, наган в ухо и допрос учинили. Где, контра, закопал золото? А как дядька угнал в соседнее село пировать, мельник той же ночью посадил свою семью на телегу, барахлишко с узлами, коровенку привязал сзади и уехал куда-то. Все хозяйство бросил. Домишко его потом в поле на культурный стан увезли, да там он и сгорел. Мельница стояла-стояла пустой, а за войну ее на дрова ночами раскурочили и вытаскали до бревнышка.

— Да… — невесело покачал головой Феликс. — Теперь чуть не всю страну раскулачивай, кроме пьяниц, тунеядцев и бичей. Даже цыгане подойдут под раскулачивание — из-за одного золота.

— Вопрос ребром ставили: кого завтра пропивать станем? И начинали припоминать, кто кому-то из актива не дал взаймы на чекушку водки или еще в чем-то отказал. Страшная штуковина — произвол и беззаконие! — горячо закончил Слава.

— Ну вот, а ты вчера Сталина защищал! — ухватился за свое Вадим.

— Да какой я ему адвокат! — заволновался Слава. — Вы-то из печати о жертвах культа узнаете, а я их своими глазами сколько перевидел, поровну лагерную долю делил. Помню, загудели гудки, когда Сталина хоронили, они одно и то же твердили: «Братья! Это гудки свободы!» И потом одних генералов у нас из лагеря немало самолетом отправили на Большую Землю.

Правильно наше руководство заявило: такие преступления не прощаются! Но меня другое волнует — надо назвать и тех, кто по всей стране творил расправу. Зря, что ли, шли разговоры про «железного наркома» Кагановича: где он появлялся — там летели невинные головушки.

— Точно, точно, Слава! — оживился Николай. — У нас в деревне Петро Китаец братьев Мальгиных Егора и Николая врагами народа сделал. Сперва Егора засадили из-за того, что его жена Лидия поморговала Петром и замуж вышла за Егора.

Дело было как: Егор кузнецом в колхозе работал, золотые руки у мужика. Ждал председателя в конторе вечером и машинально на чистом листе начеркал карандашом слово «Я пастух, я пастух». А бумага-то оказалась непростая — с портретом Сталина на обратной стороне. Донос — и сбрякал Егор на десять лет в звании врага народа.

Осенью с молотилки под Морозовой кто-то украл приводной ремень. Милиционер приехал искать вора, а Петро на всю контору: «Чего голову ломать, брат врага народа украл, чтобы сорвать молотьбу». Упекли парня. Узнали и кто украл, но раз уже посадили врага народа, назад покойников не таскают.

Во как запросто делали врагов!

И еще люди говорили, как первого большевика, первого председателя Уксянского сельсовета и первого директора МТС Кротова подвел под расстрел некий Арсентий Пестов, а после сам стал директором.

Кротова реабилитировали еще при Хрущеве. Но ведь имя доносчика не объявили публично. Коли правду говорить народу про культ, то надо до конца ее сказать. И вытащить на белый свет специалистов по «врагам». Если их нету в живых — Петро давно умер, исчах от туберкулеза и Пестов, но пусть люди знают негодяев.

— Родственники ихние обидятся, — вступил Иван. — Жаловаться станут, мы де при чем?

— Хмы! — возмутился Вадим. — Жаловаться! А что же делать родственникам тех, погибших, они-то сколько десятилетий жили проклятыми всенародно? Справедливость не должна быть однобокой. Не бывает в жизни, чтоб волки сыты и овцы целы. Не будет полной правды — не поверит народ в себя, в свои силы. И демократию и гласность отдать народу, а не кучке людей, иначе любое добро можно загубить. Правильно вчера Слава сказал: с моим характером я при больших правах начал бы ворочать не лучше его дяди-милиционера. Психованный я, меня от пустяковых непорядков трясет, как в лихоманке.