Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Версаля при королях

• Название: Повседневная жизнь Версаля при королях
• Автор: Жорж Ленотр
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02543-1

Книга известнейшего французского историка Жоржа Ленотра погружает читателя в обыденную жизнь французских королей, протекавшую под сводами великолепного Версаля. Читатель знакомится с их бытом, причудами, вкусами и пристрастиями, а также узнает об изнанке дворцовой жизни, женских капризах, сплетнях и ветрености, которые порой существенно влияли на внутреннюю и внешнюю политику Франции.

---

Однако Самуэлю Бернару не пришлось раскаиваться в своей слабости: ему отплатили долг веской «монетой»: в 1709 году он был возведен во дворянство. Опасаясь, однако, что, перейдя в благородное сословие, тщеславный заимодавец прекратит свои финансовые сделки, король осторожно оговорил: «Сказанный кавалер Бернар не будет обязан отказаться от коммерческой деятельности. Мы этого не требуем ввиду пользы, которую предполагаем из нее извлечь».

Был еще один способ «срезать кошелек у финансиста», по непочтительному выражению Сен-Симона. И случай его применить, видимо, скоро представился, так как за первой милостью последовала другая, еще более ошеломляющая: дворянину Бернару был вручен крест Святого Михаила, этого «ордена разночинцев», которым обычно награждали «мелких людей» в знак признательности за полезные услуги. Каждому шестому из ста доставался такой орден. В виде особой милости (которой до сих пор удостоились лишь архитектор Мансар и почтенный Ленотр) ему разрешалось носить орденский знак не на черной ленте, как того требовал статус, а на небесно-голубой, как у ордена Святого Духа; поэтому владельца такого знака издали легко можно было принять за герцога, пэра Франции или принца крови. Так бывший суконщик стал в государстве видной личностью.

Он столь колоритно выделялся на фоне блистательной плеяды Великого века, что его симпатичная, несмотря на избыток позолоты фигура, в разные времена привлекала внимание историков. Одному лишь сварливому Монтескье[68] пришло в голову возмутиться, что богатство-де превращает откупщиков в уважаемых персон, и заявить: «…если так будет продолжаться и дальше, то все пропало».

В капелле Пресвятой Девы церкви Сен-Эсташ еще и теперь можно видеть черную мраморную плиту с увенчанным короной гербом; чрезвычайно изящная по слогу эпитафия перечисляет массу громких титулов. Таково надгробие Самуэля Бернара. И этот кусок мрамора, и герб, и эпитафия суть не что иное, как увековеченная и отнюдь не разорительная уплата долга, когда-то занятого Людовиком XIV.

Принцессин нос

Единственный сын Людовика XIV, точнее, единственный законный сын,[69] не оставил по себе громкой памяти. Быть отпрыском, достойным знаменитого отца, вообще чрезвычайно трудно, но когда этот отец единодушно признан равным Солнцу, тут есть отчего угаснуть самым блистательным способностям его чада. Если дальше развить астрономическую метафору, получится, что фигура дофина находилась в состоянии постоянного затмения.

Это был неуклюжий, рыхлый, ко всему безразличный юноша небольшого роста и молчаливый, как монах-траппист.[70] Надо, по-видимому, чтобы принц, которому судьбою предназначено носить корону, был уж окончательно глуп, если даже придворные не в состоянии приписать ему бездну ума. Однако лишь самые отъявленные льстецы, да и те через силу, осмеливались утверждать, будто никто лучше дофина не мог улавливать смешную сторону вещей. К тому же принц всегда (или почти всегда) молчал, и если раз в году ему на ум приходила фантазия произнести пару слов, то восторгам по поводу изящества, с которым он выразил свою мысль, не было конца.

Вполне вероятно, что неучем он не был: своим наставником он имел Боссюэ, а с таким учителем не так уж трудно хоть в чем-то преуспеть. Но он усердно старался забыть все, чему его научили. Этого маловыразительного принца Сен-Симон обрисовал просто-напросто как человека «слабоумного, погруженного в обжорство и невежество», хотя другие находили в нем задатки гениальности. Покамест в ожидании времен, когда эти искорки гения найдут повод проявиться, дофин проводил свои лучшие часы в травле волков. Он так рьяно истреблял этих хищников, что королевским ловчим вскоре пришлось перейти к охоте на кроликов. Еще королевский сын любил слушать музыку: это необременительное занятие избавляло его от необходимости разговаривать и давало возможность вздремнуть.

Надо упомянуть, что в детстве этого угрюмого принца жестоко бивал его другой воспитатель — де Монтозье. Избавившись со временем от сурового ментора, но придавленный верой в почти божественный авторитет отца, дофин провел свои молодые лета в состоянии постоянной внутренней скованности, не позволяя себе ни каприза, ни прихоти, ни даже собственного мнения.

Людовик XIV, очень снисходительный к себе, но крайне требовательный к другим, не потерпел бы, если б сын осмелился завести любовницу, поэтому по достижении дофином двадцатилетия, он решил женить его. Он, естественно, исходил не из вкусов юноши (тот их никак и не проявлял), а из интересов собственных и государства. Поразмыслив, он остановил свой выбор на сестре баварского курфюрста, принцессе Виктории.

Десять лет назад между Францией и Баварией был подписан союз, оговаривающий, что в случае вакантности императорского трона, курфюрст поддержит кандидатуру Людовика. Так что подкрепить эти благоприятные планы лестным для австрийского дома браком было очень полезно. Оставалось выяснить: какова из себя дочь почтенного баварца? Не посрамит ли она французский двор? Было известно, что она обладает всеми превосходными качествами души и ума, что она остроумна, образованна, что тонко разбирается в искусствах и литературе, но ведь то же самое говорилось о множестве принцесс, и Людовик XIV испытывал к таким россказням недоверие. Ему хотелось, чтобы своими физическими данными принцесса смогла удержать при себе мужа, когда тот войдет во вкус удовольствий, силу которых в своем неведении еще не подозревает.

Чтоб заручиться уверенностью в сем деликатном пункте, король отправил в Мюнхен в качестве чрезвычайного посла президента Кольбера де Круаси,[71] посредника мирных договоров в Ахене и Нимвегене (Неймагене) с миссией внимательно разглядеть молодую особу и тщательно описать ее достоинства, не опустив, однако, изъянов.

Принцесса, понимая, что судьба ее полностью зависит от результата смотра, постаралась предстать наивыгоднейшим образом: для приема посла, которого она дожидалась, сидя под балдахином на возвышении, она надела свой лучший наряд. Но Кольбер был не из тех, кого такая бутафория могла ослепить. Он произнес слова приветствия, на которые принцесса любезно отозвалась на очень хорошем французском. Затем королевский посол пустился в некое рассуждение, чтобы без спешки досконально рассмотреть свою собеседницу. «Хотя я смотрел на нее очень внимательно, в особенности стараясь изучить черты лица и фигуру, ничего безобразного я в них не нашел. Несмотря на то что ни одну линию не назовешь по-настоящему красивой, я нахожу, что все в целом образует очень приятное сочетание». Дальнейшие уточнения не оставляли сомнений в добросовестном выполнении миссии: «Мне показалось, что она среднего роста, пропорционального сложения, что у нее довольно белая грудь, красиво развернутые плечи, лицо скорее овальное, нежели круглое, рот не велик и не мал, зубы очень белы и довольно ровны, достаточно правильно обрисованные губы не то, чтобы очень красны, но не назовешь их и бледными; хотя нос у нее несколько толстоват к концу, нельзя сказать, чтоб он был безобразен и сильно портил лицо; щеки у нее довольно полные, глаза не большие и не маленькие, не блестящие, но и не тусклые. На мгновение мне удалось увидеть ее предплечье и кисть руки, признаться, я не нашел их такими же белыми, как грудь; их цвет мне показался немножко темноватым, как у девиц, что не умеют ухаживать за собой… Короче говоря, Государь, из нее получится чудесная принцесса, и, на мой взгляд, она способна нравиться даже сильнее, чем более красивые особы».

На простом языке это означало: для такого никудышного ценителя, как принц, баварская принцесса вполне сойдет, но сам посол предпочел бы другую. За деликатными умолчаниями дипломата легко было уловить, что принцесса Виктория ужас как некрасива: с плохим цветом лица, с большими красными руками, маленькими тусклыми глазками и бесформенным носом.

После второго посещения посол добавил мало обнадеживающий постскриптум: «Я только что был у принцессы на обеде и, внимательно разглядев ее при дневном свете, вынужден признать, что в нижней части лица, на щеках и вокруг рта у нее имеется краснота, а в верхней части — желтоватые пятна. Но вместе с тем совершенно очевидно, что она обладает всеми душевными добродетелями, а также живостью ума».

Поняв все, Людовик не пришел в восторг от описания. Хотя он уже твердо решил оказать честь дочери баварского курфюрста, избрав ее невесткой, он все же предпочел, чтобы она была более привлекательна. Но искренность посла не оставляла места иллюзиям. Король потребовал новых подробностей.

Он отправил в Мюнхен имевшийся у него портрет принцессы с тем, чтобы представитель Франции сравнил его с оригиналом и честно доложил о степени сходства. Кольбер откровенно ответил, что, по его мнению, художник немного польстил модели: действительно, нижняя часть лица Ее Светлости очень приятна, «особенно, когда она улыбается», но живописец написал овал «более удлиненным, а нос менее толстым, чем это есть на самом деле». Этот несчастный, утолщающийся к кончику нос особенно заботил весь французский двор.