Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь

• Название: Бывший Булка и его дочь
• Автор: Сергей Иванов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1979

Повесть о современной семье, о трудном периоде в ее жизни (болезнь отца); автор показывает подлинную духовность и чёрствость, эгоизм, умение преодолевать трудности и переделывать себя; в центре повести — шестиклассница и её отец.

---

Сергей Анатольевич Иванов Бывший Булка и его дочь

Глава 1

Филипповы — отец и дочь — сидели перед телевизором. За спиною у них, с каждой минутой всё ярче, разгоралась балконная дверь, полная густого закатного солнца. Телевизор старался сколько мог, да где ж ему было тягаться со звездой, со светилом!..

Однако со светилом легко потягалась Лида. Она встала, одним махом задёрнула штору.

Отцу жаль было этого солнца — редкого, январского, такого щедрого и такого бессильного. Потому что по улице в последнее время, с утра до вечера и день за днем, гуляли здоровенные — косая сажень в плечах — морозы, которые когда-то назывались рождественскими.

Отцу жаль было солнца, однако он промолчал: странно ему было тут возражать — раз они телевизор смотрят. Да и не хотелось ссориться с дочерью. Он только глянул разок на штору, которая, словно парус ветром, вся была вздута солнечными лучами, и решительно повернулся к телевизору. Некоторое время они смотрели молча. Шёл фильм про горных лыжников — без начала, без конца, какие часто стали теперь показывать.

— Сколько можно? — благодушно рассердился отец. — Летают-летают, одно и то же двадцать раз!

Дочь ничего не ответила. Тогда отец выдержал паузу и сказал:

— Нет, в общем-то красиво… краски отличные!

Цветной телевизор был у них уже больше полугода, но отец всё продолжал им гордиться и хвалиться. Лида едва заметно дёрнула щекой, как умеют делать только девчонки. Заметить этого отец не мог, однако он почувствовал, что от дочери исходит какой-то холодноватый ветерок.

— Может, на другую программу переключим? — спросил он.

Лида, опять молча, пожала плечами. И тут уж отец не выдержал — мотнул головой, вздохнул выразительно: мол, чего тебе не хватает?! День хороший, всё в порядке, дома чистота, телевизор — залюбуешься, скоро мать придёт!..

Лыжники кончились, теперь показывали цирк. Дрессированный медведь, лёжа на спине, крутил разноцветную бочку, потом шест с лампами на конце… Свет на арене погас. Лампы проносились в темноте, словно огромные жуки.

— Замечал, — сказала вдруг Лида, — жонглёры сколько раз ошибаются? То булаву грохнет, то ещё чего-нибудь. А звери никогда!

— Ну и что? — спросил отец несколько насторожённо. — Ну и к чему ты клонишь?

— А потому что их тренируют до потери пульса… Смотри, этот — видишь, какой добрый, да? А сам с кнутом.

Отец глянул на дочь удивлённо и озадаченно. И наконец-то увидел, что она не в домашнем платье, а в брюках и свитере — значит, для гулянья. Он улыбнулся:

— Брось ты, Лидка…

Потом помолчал немного: говорить, не говорить? Но в конце концов что тут особенного… И сказал, невольно усмехнувшись:

— Вот я тебе точно… как только наряд снимешь, так он тебе сразу и позвонит.

— Почему обязательно «он»?

— Ну, пускай «она»…

А про себя отец подумал: до чего же непонятные становятся теперь ребята: всего шестой класс, а уже вечерние звонки, мохеровые свитера…

Сам он был вовсе не стар. Даже, можно сказать, ещё довольно молод; летом играл в футбол за сборную цеха. Но был он… понимаете — взрослый! И все люди для него делились на две категории: мы — взрослые, они — дети.

Между прочим, очень многие страдают таким… не знаю, как сказать, «дальтонизмом», что ли: неразличением оттенков возраста.

Кстати, и у Лиды был тот же самый «дальтонизм». Для неё отдельно существовали ребята (унизительное слово «дети» она, естественно, не употребляла), то есть понятные, хотя и далеко не всегда симпатичные ей люди. И совершенно отдельно взрослые.

Взрослые из-за чего-то там переживали, случалось даже — ссорились (возьмите любой фильм или телеспектакль)… Лиде это представлялось каким-то ненатуральным, даже почти наигранным. Ведь всё, буквально всё самое ценное, что есть в жизни: работа, за которую платят деньги, любое кино, театр, такси, полная самостоятельность — в общем, что только твоей душе угодно! — всё это являлось владением взрослых. Так чего им, спрашивается, переживать?

И только одна, пожалуй, была у взрослых действительно плохая вещь — смерть. Но, во-первых, это касалось только старых взрослых, во-вторых, умирали и дети. В-третьих, взрослым, которых Лида любила или знала лично, до смерти было бесконечно далеко. Ну, примерно, как ей самой.

За те две-три минуты, во время которых мы с вами рассуждали о «возрастном дальтонизме», Лида успела встать и направилась к себе в комнату. Потом, к немалому удивлению отца (вот уж не думал, что шутка его возымеет такое действие!), прямо на ходу стала снимать через голову свитер. Теперь она осталась в ярко-зелёной почти мальчишеской рубашке, которые одно время звали батниками, а теперь, уж извините, не знаю как. И если бы отец её был достаточно наблюдателен, то, несомненно, сказал бы себе, что дочь его, видно, не собирается гулять по улице, а идёт к кому-то в гости, раз под глухой свитер надела нарядную кофточку.

(В скобках заметим, что для Лидиного отца не существовало разных там батников, блайзеров, трузеров и т. д., а только кофточки для женщин и рубашки для мужчин. Так говорили в шестидесятых годах, то есть в ту пору, когда он, весёлый заводской парень, интересовался модой.)

Лида между тем сняла батник, брюки, аккуратно развесила свой наряд в шкафу, словно он ей сегодня больше не понадобится. Надела домашнее платьице… Ей не хотелось верить в совет отца, тем более в совет, сказанный с насмешкой. Но что, скажите, делать? Звонок, которого она в самом деле ждала, должен был раздаться в три, а сейчас уже десять минут пятого.

Лида закрыла дверцу шкафа, повернула ключик — всё, больше ничего она предпринять не могла… Села к столу. Хотя, собственно, делать ей здесь было нечего. Учить — с ума надо сойти: каникулы в разгаре. Читать — книжки нет подходящей. Главное же — настроения!

За окном последним светом кончался закат. Небо было чистое, холодное. Под голыми деревьями лежал спёкшийся, недельный снег. Вороны громко каркали на мороз. Эти дырявые и пустые зимние деревья были, конечно, плохой ночлежкой. Даже для ворон!

— Лид! — сквозь закрытую дверь послышался голос отца. — Может, в доминишко сгоняем?

Как-то это было некстати. Как-то обидно, что отец ничего не хочет замечать, не воспринимает её всерьёз. Но ругаться сейчас не хотелось. Начнёшь доказывать, а получится — срываешь зло… Она не ответила.

— Лидуш…

Без стука он открыл дверь, и это опять было плохо. Но так знакомо он улыбался!

— Пойдём, Лид…

Сейчас только под пистолетом можно было заставить её играть. Всё-таки пошла!

«Что за ёлки, — думал в это время отец, — чего она так переживает, прямо трясётся вся…» Он положил руку на плечо дочери, но Лида быстро отстранилась. «Эх ты, Лидка-Лидочка, — он нахмурил брови, — мала ещё, нервы не бережёшь».

Они уселись за журнальный столик, который служил обычно чайным и даже обеденным столом во время хоккеев, фигурных катаний, «Клубов кинопутешествий» и других интересных передач. Сейчас отец высыпал на него блестящие плашечки домино, залихватски перемешал их.

— Прошу набирать! С пылу с жару, на копейку пару!

«Чего ему так интересно? — думала Лида. — Ерунда какая-то!» Она небрежно отщёлкала себе в подол семь костяшек. Отец выбирал фишки по одной, с разных концов «базара». Долго, будто сомневался, водил по воздуху рукой, хмурился, словно шахматист. Лида знала, что это всё несерьёзно, что это как бы такой ритуал. Но ведь каждый раз одно и то же — неужели ему не надоест?

Отец взял наконец последнюю фишку — словно из костра выхватил горящий уголёк:

— Вот она, счастливая!.. Дупель-аз есть?

— Нету.

— Дупель-два есть?

— Нету.

— А дупель-три у меня! — он грохнул фишку об стол так, что у того вздрогнули и подогнулись все три лапы.

— Прекрати, батянь! Если так будешь стучать, я вообще играть не буду!

— Запишем поражение!

Лида фыркнула в ответ. «Сейчас разойдётся, — думал отец, — все нервы свои позабудет…»

Он опять грохнул фишку.

— Ой, Лид! Честное слово, больше не буду!

— Ещё раз грохнешь, пропустишь ход!

— Сурово…

И пошла игра… Лида расправилась с отцом чуть не за три кона.

— Поддаёшься, батянь!.. Я так играть не буду!

— Зачем мне поддаваться? Мне самому играть интересно… В игре, Лидка, что в бане — все одинаковы!

Сыграли ещё одну. И снова Лида обставила его. Причём в кровопролитной драке, где оба они добрались почти до девяноста очков, а потом Лида пошла на риск, устроила жуткую «рыбу». Батянька, сердясь, сгрёб доминошки в мешочек, а у неё не было сил сдерживать свою радость.

— Вот так, батянечка! Не умеешь — не садись.