Семен Соболев - Исповедь

• Название: Исповедь
• Автор: Семен Соболев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

К обеду мы заняли крепость. Остановились ненадолго в мрачном здании со стенами толщиной полтора метра, в которых окна смотрелись узкими глубокими бойницами. Часа через два, уяснив направление и задачу, мы двинулись вперед.

На следующий день наше продвижение до полудня было беспрепятственным. Наша колонна двигалась вперемешку с румынами, с их стрелковыми ротами. Только в одном месте после команды: "Воздух!" колонна остановилась, и все живое затаилось под кронами деревьев лесопосадки. С запада нарастал грозный тяжелый рокот моторов. Мы поначалу недоумевали - откуда у немцев появилось столько самолетов? Мы привыкли уже за время войны к налетам немецких бомбардировщиков группами до полусотни штук за раз. А тут рев нарастал, хотя самолетов еще и не было видно, и рев моторов был такой мощный, что исходить он мог не от одной сотни моторов. Наконец в разрывах облаков, на высоте до 10 километров, не меньше, появились колонны четырехмоторных бомбардировщиков, которые уходили к нам в тыл. Это были американские летающие крепости. Мы их видели впервые. Совсем недавно они стали совершать челночные операции. Они загружались бомбами на территории Западной Европы (в Англии), летели бомбить немецкие города, и шли на посадку на советские аэродромы. Там заправлялись горючим, бомбами и летели в Германию опять бомбить, после чего возвращались на свои аэродромы в Англии.

На душе посветлело. Впервые своими глазами мы видели союзников в деле. К полудню перед селом наткнулись на немцев. Обстрелянная колонна стала разворачиваться в боевые порядки. Румынские солдаты, развернувшись в "цепи", уклоняясь влево и вправо от дороги и поднимаясь в горы, постреливая, пошли вверх, вперед. Мы развернули наши батареи, и пошли вперед по дороге в село, вытянувшееся по узкой приречной долине, зажатой слева и справа крутыми склонами гор, на небольшом удалении от села покрытых лесом. Следом за нами связисты разматывали телефонную связь.

Пройдя около километра, мы завернули в пустой двор и расположились штабом в доме, окна которого с одной стороны выходили на улицу, а с другой вправо по фронту смотрели на крутой склон горы, открытый взору до самого леса.

Началась обычная работа. Каждый занимался своим делом. Я подготовил данные для стрельбы наших батарей по возможным целям и передал на батареи. Вдруг справа, по фронту, затрещала, приближаясь, ружейно-пулеметная стрельба. Выглянув в окно, мы увидели, как стремительно скатывается к нам вниз румынская пехота под натиском немцев. Гвардия скомандовал занять оборону с личным оружием. А румыны уже скатились к нам в огород, и совсем близко перебежками приближалась цепь немцев.

- Товарищ гвардии капитан, подготовить огонь на себя? - спросил я Гвардию.

- Твою мать, сами себя же побьем!

- Не побьем! Посмотрите, какой огромный в два этажа сеновал стоит между нами и нашей батареей. Наш дом под его укрытием.

Со звоном вылетело выбитое шальной пулей оконное стекло.

- Ну, давай! Быстро. Но смотри...

Но тут уж дело одной минуты. Взял чуть правее нашего дома - опасался только бы не перебить свою же связь с батареями. Да не побить бы румын, укрывшихся уже за домами.

- Выстрел! - крикнул телефонист уже одновременно со взрывом.

Хорошо! А теперь беглым! Ах, хорошо! Хорошо, когда наши ваших бьют это еще в деревне так говорили!

Немцы попятились. Мы довернули огонь вслед за ними, и румыны пошли вперед, теперь уже вверх по склону. До леса мы провожали их огнем наших батарей, а дальше они пошли сами хорошо.

Перед вечером связались с командиром дивизиона, который ушел уже далеко вперед с пехотой, и получили команду снять батареи и продвигаться вперед. А через час с пушками на прицепах, свернув с магистральной дороги, мы поднимались по узенькой дорожке в горы, и уже в сумерках подъехали к хутору.

В крайнем доме мы развернули свой штаб. Тут же между домами серыми тенями слонялись румынские солдаты. Из прихожей, где стоял большой стол с широкой лавкой у стены, уходили две двери - в горницу, где разместились офицеры штаба, и еще в одну комнату, где разместились хозяева. Им предложили эвакуироваться в тыл. Мне почему-то стало жалко их. Может быть потому, что тут же были румыны. Им разрешали высылать посылки домой, и они крали все, что попадалось на глаза. Воспользовавшись отсутствием офицеров, я подошел к раскрытой двери, откуда заинтересованно наблюдали за нами хозяева: старик со старухой, взрослый их сын лет двадцати пяти, и дочь лет семнадцати.

- Не уходите! Скоро мы пойдем вперед. А если уйдете - у вас шистко раскрадут румыны.

- А-но, а-но... - благодарно они закивали головами, посветлев лицами.

Меня окликнули к Гвардии. Офицеры стояли у стены, рассматривали фотографию пышногрудой дочери хозяина, и вслух выражали свои вожделения.

Гвардия распорядился привязать батареи и, как всегда, подготовить данные для стрельбы батарей. И я побежал исполнять. Навстречу, постукивая колесами, подъезжала наша кухня.

- Ты куда? Ужинать! - крикнул повар.

- Успею, Саша, я сейчас!

Обежал батареи, разместившиеся тут же, вокруг хутора. Нанес их положение на карту. Вернувшись в штаб, я подготовил данные для стрельбы по намеченным целям, передал на батареи, расправился с ужином, оставленным мне в котелке, и вышел во двор.

Было по-весеннему тепло и тихо. Снега уже не было, и было особенно темно. Под навесом пофыркивали лошади, там кто-то копошился около них, наш управленческий ездовой Тодось.

Из дома вышла Анечка - так звали дочь хозяина. Я подошел к ней. Она не убежала. Не помню уж, наверное, я что-то говорил ей по-своему, а она отвечала мне по - своему. Наверное, мы понимали что-то, или догадывались по интонации. Из дома вышел Гвардия. Анечка продолжала стоять на крылечке. Когда Гвардия скрылся под навесом, я поцеловал ее, но, наверное, слишком по-братски, ведь я сделал впервые это в своей жизни.

- Хдапчиска, - Анечка засмеялась.

Перевода не требовалось. Я знал, что я еще зеленый-зеленый "хлапчиска", хотя уже два года на войне.

Анечка вошла в дом. Постоявши еще на крыльце, вошел и я. В горнице офицеры разместились на ночлег. У двери, присев на пол и привалившись к стене с подвязанной к голове телефонной трубкой, то ли бодрствовал, то ли полудремал дежурный телефонист. На полу в прихожке разлеглись наши солдаты. Анечка раскинула свою постель на широкой лавке за столом. Я присел около нее, а потом, подумавши, что лучшего места мне не осталось, я полуприлег около нее. Анечка не прогнала меня. Правда, я, обутый, опустив ноги на пол, полусидел, полулежал около нее, ощущая плечом тепло ее тела. Сердце мое колотилось, как на гонках, постепенно успокаиваясь.

Вошел с улицы Гвардия, оглянулся и, входя в горницу, оповестил:

- Вот, твою мать, Соболев, счастливый человек!

Ему что-то негромко ответили, я не расслышал. Спал я или не спал в ту ночь? Наверное, нам было хорошо обмениваться биотоками. Однако же и этого было достаточно, чтобы мы почувствовали неодолимое влечение друг к другу. Наутро мы обменялись фотографиями и адресами, и словно тени все кружились и кружились друг подле друга. А после завтрака была подана команда взять орудия на передки и подготовиться к движению.

Все вдруг быстро-быстро замельтешило, завертелось, время стремительно летело и в то же время тянулось томительно долго. Как будто кто-то брал по одной протянувшиеся между нами ниточки и разрывал, разрывал, причиняя боль. Через час посреди хутора уже стояли походной колонной наши Студебеккеры с пушками на прицепе, в кузовах по машинам сидели солдаты и я с ними, наш старшина с обозом уже выехал вперед, и в утренней тишине далеко было слышно постукивание тележных колес.

Вокруг машины стояли собравшиеся проводить нас жители хутора да офицеры, собравшись в кружок, курили. Анечка была здесь же и плакала в голос, будто провожала жениха на войну - так-то горько плакала. А у меня тоже какой-то комок в горле, и хоть бодрюсь я изо всех сил, но лицо-то у меня растерянное и печальное. Солдаты и офицеры посматривают с недоуменными улыбками то на меня, то на Анечку, пытаясь уразуметь, что же происходит, но, слава богу, никто не схамил, не оскорбил этого полудетского чувства,

А я торопил время. Господи, хоть бы скорее все это кончилось, если не дано ему продолжиться... Но вот подали команду по машинам. Взревели моторы, заглушая девчоночий плач, и мы покатили вперед и вниз, под гору. А позади, все удаляясь и уменьшаясь, на косогоре стояли домики и у дороги группкой мужчины и женщины хутора, прощаясь, махали руками и среди них Анечка, то взмахивала рукой, то вытирала глаза. И так все дальше и выше, все меньше дома и люди, пока совсем не скрылись за придорожными деревьями... Прощай, Анечка, случайный светлый лучик, посветивший мне, лишь на мгновение на моей фронтовой дороге.

Мы наступали стремительно, вырвавшись, наконец, из гор на более пологое Чешское нагорье. Раза два еще по свежему чувству, я написал Анечке, но не получив ответа, успокоился. Была война и военная цензура, проверявшая всю солдатскую почту, не могла допустить эту переписку. И только больше десяти лет спустя, когда я уже демобилизовался и обзавелся семьей, жил и работал на Сахалине, Анечка через газету "Красная Звезда" и Генеральный штаб нашла меня. Какое-то время мы переписывались, уже обремененные семьями, переписывались, как старые случайные знакомые, передавая приветы семьям. И только в тайных уголочках душ наших все тлел и тлел негасимый огонек той нашей первой полудетской любви, которой не суждено было состояться. Но встретиться нам так и не удалось. А теперь уже разве где-то на небесах...