Александр Литвинов - Германский вермахт в русских кандалах

• Название: Германский вермахт в русских кандалах
• Автор: Александр Литвинов
• Издательство: У Никитских ворот
• Жанр: О войне
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91366-912-4

В романе Александра Литвинова "Германский вермахт в русских кандалах" описано пребывание военнопленных немцев в небольшом русском городе, войной превращенном в руины.

Автор пишет о силе православной нравственности, о великом русском всепрощении. Разбирая руины и возрождая город, немцы и русские познают друг друга, а взамен былой враждебности приобретают взаимное понимание и уважение.

---

— А фамилия того, кто план тот придумал, такая, как у нашего главврача больницы…

— Кауфман, что ли?

— Да, да, Кауфман! Потому и запомнил.

— А еще американцы хотели превратить Германию в одно большое картофельное поле.

— Вот, наверно, поэтому ж они, американцы да англичане, так беспощадно бомбили Германию!

— А нам замполит еще рассказывал, что будто бы Черчилль советовал всю верхушку нацистскую без суда и следствия похерить, перестрелять, как при попытке к бегству!

— Дак и похерили б! Если бы не товарищ Сталин да не мы! Не армия наша. Вот сказал тогда товарищ Сталин, что надо судить трибуналом главарей фашистских, — и все умылись! Сказал, что Германия должна быть страной самостоятельной, — и ни одна западная рожа не хрюкнула! А не хрюкнула потому, что Советский Союз был державой сильнейшей и порядок в мире держал. Так что нихай немцы помнят, кто их сохранил как нацию и Германию сберег как государство!

— Не верится мне, что немцы помнить будут все доброе, что мы для них сделали. Про свой бандитский поход на Советский Союз правду ж они не расскажут потомкам, потому что в кровавом позоре стоит эта правда в германской истории! А там и гляди, что найдутся продажные твари и Россию начнут мазать дегтем. Да еще нам в вину поставят, что уничтожили ихний фашизм! Сейчас бы царили они над Европой, а может, и миром! А мы им не дали! Костями и кровью своей им пути перекрыли…

— И все же к населению немецкому относились мы по-человечески! Не как победители беспощадные, имевшие право на мщение, а как освободители с добром в душе…

— С добром в душе, говоришь? А вот радио на днях сказало, что на западе пишут уже, будто русские варвары немок насиловали. И будто тех немок нашли, что до сих пор еще плачут!

— А что их насиловать было, когда они сами вешались на нас! Даром! За просто так! Правда, мы сами носили им мыло, тушенку, разную кашу в брикетах… Даже махорку брали. Весь запас, что был у старшины в каптерке, наши хлопцы немкам отнесли. А то, что наша кухня кормила их борщом да кашей с тушенкой, — в счет не берется!

— Я по радио слышал, как эти немки, перебивая друг друга, на весь мир заявили, что их русские постоянно насиловали, постоянно! Как это понимать?

— Однако, интересно что при таком массовом насилии, которое немки, якобы, вытерпели в прошлом, Германия не объявляет, сколько детей от русских парней родилось!

— Это их послевоенная тайна!

— Пора бы немкам алименты затребовать у Советского Союза!

— Дак ведь, скорей всего, кричат и плачут те, кто не способен был рожать. И которых, наверно, наши солдаты обошли вниманием. А им очень хотелось, потому что за рождение детей им платили и не спрашивали, кто папаша.

— Спасибо пусть скажут русским солдатам и солдатам-союзникам, что помогли таким образом кровь освежить и возродить германскую нацию здоровой.

Слушая дядьку Миколу, вспомнил Пахомыч встречи с американцами в майские дни сорок пятого года. В одну из таких встреч ребята через нашу переводчицу спросили одного американского сержанта: «Это правда, что американские солдаты насилуют немок?»

— За солдатами нашими немки буквально охотятся! — осветился улыбкой сержант. — Вы же, русские, всех мужиков забрали в Россию, а немкам что делать? Вот и хватают наших солдат! А у нас шоколад, сигареты, виски, консервы! Есть возможность немецкую женщину в клуб привести, в ресторан…. Но существует маленькое «но». Не все немецкие женщины желают с неграми встречаться. Опасаются, что приплод оказаться может с африканским загаром. Наверно, поэтому негры-солдаты насилуют немок безжалостно!

— А что значит «безжалостно?» — решила уточнить переводчица наша.

Сержант указал на негра-солдата, лизавшего глазами переводчицу, и, засмеявшись, ответил:

— Вот он — негр! Подойдите к нему, сами спросите!

Переводчица вроде как засмущалась, а негр белозубо заржал.

Пахомыч вздохнул, улыбнувшись приятному прошлому.

Концерт Победы

— А можно, ребята, я покурю вместе с вами, как на фронте бывало? — пришла в курилку Полина Григорьевна, воевавшая медсестрой. — Война до сих пор вспоминается, не спросясь у меня. Все куда-то ползу, все кого-то тащу, а в руках уже силы не стало… и просыпаюсь в поту, будто за раненым ползала под обстрелом… А то приснится, будто свой карабин потеряла или притащила раненого без винтовки и надо за ней ползти. Пытаюсь забыть все жестокое, страшное. Хочу, чтоб опять унесло меня в май 45-го года, на ту самую площадь перед Рейхстагом! Ах, какой состоялся концерт на ступенях Рейхстага поверженного! О концерте том многие слышали, а я там была! То был концерт Победы нашей! Не возражаете если, то я расскажу…

— Валяй, Григорьевна! — разрешили бывшие солдаты.

— Так вот…. Помню колонны Рейхстага, от копоти черные, побитые осколками да пулями. Под ногами куски камней и разный мусор… Над нами тучи дыма: Берлин — сплошной пожар! А мы стоим перед этим Рейхстагом все: солдаты, офицеры, генералы, девочки наши, сестрички… А на душе у меня такая радость! Господи, слава Тебе! Я дошла до Берлина! Дошла до Рейхстага и осталась живой! А сколько ж нас не дошло!..

Бывало, в те самые дни победные, когда мы немцев в их собственном Берлине добивали, подкатит к горлу комок ни с того, ни с сего да сердце так пеканет! Потому что погибшие, как живые, перед глазами стоят!.. Девочки, ребята… Господи, слава им, павшим! Самым красивым! Самым умным и смелым!..

Перед концертом выступил Жуков. Все мы хлопали яростно и кричали «ура» Так кричали «ура», что, наверно, весь мир «ура» наше слышал. Нашу радость такую невиданную!..

Потом выступал Эйзенхауэр. Тоже хлопали. Потом вышел де Голль. Хлопали. Еще кто-то потом выступал… Кто — не помню уже.

А когда на ступени Рейхстага вышла наша Русланова! Боже, что тут началось! Радость такая у всех всколыхнулась! И Русланова, Лидочка наша, заплакала… Нас там было — невидимо сколько! А баянистов собралось, наверно, со всех фронтов! А Русланова наша, красавица русская!.. Как Россия сама на ступенях Рейхстага стоит! Стоит и поет!

Господи, как она пела!.. Солдаты многие плакали… И я плакала. Да что там солдаты… Полковники и генералы не вытирали слез! А сколько ж она перепела песен! Не сосчитать! Вот как поет где-нибудь Россия в уголке своем песню, дак и ту она спела. По нашим просьбам пела. Помню эту вот… совсем забытую… Кто-то из солдат пожилых попросил: «Ехал на ярмарку ухарь-купец», дак и ту она спела. Разухабистая русская песня над Рейхстагом немецким! Кто бы подумать мог, что такое случится!.. То праздник был нашей Победы! Триумф невиданный в истории России. И счастлива я, что была на концерте Победы. Была как солдат, как творец нашей общей Великой Победы! Вот и концерт тот славный не могу уже вспомнить без слез…

«Я, ОСТ — Остаток Сталинских Тварей»

Когда пришел в курилку дядя Женя, шел разговор о бомбе атомной.

— Говорят, радиация — это гадость такая, — говорил в это время дядя Ваня-корявочник, — что ни запаха нет у ней, ни вкуса. А ты как думаешь, Жень?

— А я навестил своих школьных дружков, — оставив вопрос без ответа, начал свой разговор дядя Женя, давая понять этим самым, что зря мужики по-пустому мозги напрягают, а вот то, что он скажет сейчас — достойно внимания. Видно, то, с чем пришел, его больше той бомбы заботило.

Усевшись, Уваров достал из кармана жестянку из-под ландрина, набитую самосадом базарным и газеткой нарезанной, и «козью ножку» свертывать стал:

— Кто выжил, кто погиб, а кто, как я, отвоевался. Но есть и другие. Младшие братья моих погибших дружков. Один ушел в партизаны, другой в полицаи подался. Партизан, когда наши пришли, приписал себе год и ушел добровольцем на фронт. Но струсил на фронте и домой прибежал. Его в сорок третьем судили и вместо расстрела дали пятнадцать лет: учли, что не было ему восемнадцати, когда дезертировал с фронта.

И полицая судили. И тоже дали пятнадцать лет, потому что и ему в сорок третьем году восемнадцати не было. Умудрился от немцев скрыть, что еще восемнадцати не было, когда в полицию напросился, чтоб только в Германию его не погнали батрачить. Вот, бляха-муха, дела! — ядовитой усмешкой перебил он себя.

— Что ж тут веселого, Женя?

— Я бы, может, по двадцать дал! — подкинув кверху коробок манерным жестом, дядя Гоша прикурил от спички, внезапно запылавшей у него между пальцев.

— По двадцать! — крутнул головой Уваров. — Это как посмотреть. А если задуматься очень, то вот получается что. Двое Родину предали и товарища Сталина! А Родина и товарищ Сталин их, можно сказать, простили. Врагов своих простили, бляха-муха! И только по пятнадцать дали…

— А может, немцы вынудили парня в полицию идти? — заступилась Полина Григорьевна.

— Вынудили, значит? — Уваров исподлобья на сказавшую глянул с какой-то ехидной радостью. — А что ж Советский Союз они не вынудили сдаться? Меня не вынудили власовским летчиком стать! А вынуждали! На морде моей написано, как они это делали!