Александр Литвинов - Германский вермахт в русских кандалах

• Название: Германский вермахт в русских кандалах
• Автор: Александр Литвинов
• Издательство: У Никитских ворот
• Жанр: О войне
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91366-912-4

В романе Александра Литвинова "Германский вермахт в русских кандалах" описано пребывание военнопленных немцев в небольшом русском городе, войной превращенном в руины.

Автор пишет о силе православной нравственности, о великом русском всепрощении. Разбирая руины и возрождая город, немцы и русские познают друг друга, а взамен былой враждебности приобретают взаимное понимание и уважение.

---

Дядя Ваня с Пахомычем улыбались, на кутерьму эту шумную глядя.

Притихший и пасмурный подошел к ним Валерик.

— А ты почему не кричишь и не бегаешь, а? — Пахомыч спросил.

— А я не умею кататься, — признался Валерик.

— А что там уметь! — дернул плечом дядя Ваня. — Вот как все откатаются — и поезжай.

И Валерик решился. Когда все откатались, отбегались, и Сережка, довольный и потный, повел велосипед в сарайчик, Валерик за руль ухватился:

— А я когда буду кататься?

— А ты ж не умеешь!

— И теперь мне всю жизнь не уметь!

— Всю жизнь, всю жизнь… — стушевался Сережка напором Валеркиным. — До педалей еще не дорос!

— И Толян не дорос, а катался!

— Он умеет и ездил «под раму».

— И я буду «под раму!» — решился Валерик, будто этот прием езды, стоя на педалях, сам собою научит любого на мужском велосипеде.

— Под раму, так под раму, — вздохнул Сережка. — Закатывай штанину, да быстрей. Так и быть, один круг пробегу, а то некогда мне.

«Знаем, куда тебе некогда! Сначала чуб прилизывать будешь, потом штаны гладить с мылом, и бежать в спортзал, где Валечка-гимнастка тренируется. А мне только кружочек…»

— Ну, что ж ты копаешься! Некогда мне!

Валерик смолчал. За руль ухватившись, он встал на педали.

«Боженька миленький, помоги!.. Здорово как, и не страшно почти, когда рядом Сережка и держит рукой под седло! Эх, бабушка Настя не видит и мама! И за нами никто не бежит. За другими дак бегали… Ой, как быстро кончается круг!»

— Все! — подтолкнул напоследок Сережка в надежде, что мальчик сам остановится.

Валерик и начал тормозить, крутнув педалями назад, но цепь слетела, а стежка, такая знакомая, неожиданно вниз наклонилась, толкнув велосипед вперед.

Замешкался Валерик, не соскочил на землю вовремя, а велосипед, набирая скорость, по стежке среди кустов на улицу рванулся, с каждым метром свой бег убыстряя!

— Стой! Нельзя на улицу! Голощапов оштрафует, что без номера!

«Это не я! Это все он!» — хотел было крикнуть Валерик, да страх дыхание перехватил.

Велосипед по камням и вымоинам стежки летел прямо в узкий прогал между красно-кирпичным столбом калитки неправильной и громадным кустом сирени.

— Остановите меня! — в панике Валерик закричал. Соскочить с велосипеда на скорости уже страшно было. И бросить машину жалко: вдруг рассыплется на те железки, из которых ее сегодня собрали!

Валерик слышал шлепки босых ног за собой и какие-то крики бегущих, а велосипед летел все быстрей, и в сторону свернуть кусты мешали.

— Ну, звезданусь сейчас, мамка моя! — всему свету закричал Валерик, и жутко ему стало от собственного крика. И только глаза успел закрыть перед веткой, стебанувшей по лбу, как пулей вылетел на улицу.

Открыл глаза: перед ним колонна пленных плелась с работы.

— А-ай! — успел прокричать Валерик, как был подхвачен на лету с велосипедом вместе.

— Вот это да! — вздохнул он с облегчением, переходя от испуга к радости. Все очень быстро свершилось, как прыжок с прибрежной ивы в зеленую темень воды.

Ребята увели велосипед, а Валерика немцы обступили:

— О, братишка!

— Братишка ходил таран дойче колонна!

— Здарова! — сказал ему Фриц и руку подал, улыбаясь.

— Здравствуй, — ответил Валерик, как равному.

— Ах, либер Готт! — подошел к нему Бергер. — Так ездить нельзя: можно нос разобешь! — добавил он строго и пальцем погрозил, но глаза улыбались при этом.

Даже сержант конвоя усмехнулся, крутнув головой. И, гимнастерку под ремнем оправив, по-домашнему просто скомандовал:

— Ладно, пошли, а то жрать охота!

И колонна построилась быстро, и под свою сыпанину шагов потекла восвояси.

— Ауф видэрзеэн! — помахали Валерику немцы.

— До свидания! — поднял руку Валерик.

Своему освобождению от надуманных страхов он тихо радовался, немножко чувствуя себя героем.

И заметил Валерик, что у охранников вместо карабинов наганы в кобурах затертых. И опять самый тяжелый наган Ибрагиму достался. Вон как тяжко идет Ибрагим, припадая на ногу нагруженную. И ремень поясной отвис под тяжестью нагана: так и гляди, что вниз соскользнет, а там и штаны за собою потащит!

И засмеялся Валерик, без штанов Ибрагима представив.

— А напылили! Что тебе стадо прогнали! — пробурчала какая-то тетка с ридикюлем обшарпанным и вуалью на шляпке. — Все нянчимся да цацкаемся с ними! Перестрелять бы сволочей, как они нас убивали!.. Будьте вы прокляты, гады! — вслед им плюнула тетка.

А Валерик насупился от обиды на тетку «ругачую».

Гроза и гость нежданный

В тот вечер случилась гроза. Валерик с ногами сидел на кровати, с восторгом и страхом смотрел, как под ливнем и ветром к земле приседали кусты за окном и белыми громами молний лопались черные пропасти туч.

— Красивая нынче гроза, да, сынок? — подсела к Валерику мама.

— Да… Только строгая очень и страшная, будто бомбежка.

— Бомбежку еще не забыл?

— Не забыл. Она забываться не хочет. Когда буря или гроза…

— «Или гроза», — целует сына в макушку. — Пропах ты костром и болотом. Надо голову завтра помыть. И сходим в кино…

— И купим ситра и мороженого!

— И мороженого, тормошитель ты мой. Господи, как хорошо, что ты есть у меня. Как бы я жила одна?..

— Работала б…

— Работала!

И тут кто-то в дверь постучал. Бесцеремонно, с расчетом на грохот грозы.

— Кому-то плохо опять. И бегут все сюда. Ведь уже не война, а бегут по привычке. А у нас валерьянка вся вышла…

Мама встала с кровати и свету прибавила в лампе. Откинув крючок, она дверь отворила и в темень спросила:

— Кто там? Идите сюда. За валерьянкой, наверно? Я бутылочку бабушке Проне отдала… Да под ноги смотрите, а то половицы у нас провалились…

Из ночной темноты коридора на маму надвинулся череп с глазницами впалыми и оскалом зубов металлических. Словно ожил тот череп и с будки сошел трансформаторной.

— Господи, Боже Ты мой! — отшатнулась она от двери. — Да у нас и подать-то вам нечего, — с испугу сказала неправду, приняв пришельца за позднего нищего.

Валерик готов уже был отдать яблоко, что под подушкой лежало, как страшила покашлял в кулак и сказал приглушенно:

— Леночка… только не бойся. Не пугайся, пожалуйста. Я только вот тут постою. Я зашел повидаться и все… Извините, что поздно…

Валерик дышать перестал и забыл про грозу, а мама спросила испуганным шепотом:

— Кто вы?

— Я — Женька Уваров, — сказал он не сразу и смолк, наблюдая с пытливой тревогой, как она отзовется на имя его.

Но лицо ее мукой страдало, и в глазах узнавания не было.

— Женька Уваров, — повторила она машинально. — А вы где его видели?

— Да я это, Леночка… Я — Уваров, — сказал он и шумно вздохнул.

— Женька Уваров? — не скрывая сомнения, переспросила и, пальцы в щепотку собрав, к губам поднесла по привычке, когда размышляла о чем-то. Ее память, хранившая образ Уварова, образ Женьки-спортсмена, военного летчика, балагура, красавца, закадычного друга Степана, признавать не хотела в этом призраке прежнего Женьку Уварова.

— Женька Уваров, — повторила она, пристывшая взглядом к лицу его жалостно-страшному.

— Меня люди боятся теперь узнавать… Кто узнает — не знает потом, как отделаться… Вот такие дела, бляха-муха, — вздохнул притаенно пришелец, — Повидался, теперь и пойду. Извините…

Сказал, продолжая на месте стоять и смотреть на нее неотрывным, взывающим взглядом. С ноги на ногу переступил, отчего половицы прогнившие чавкнули несколько раз по-болотному от воды дождевой, подступившей под них.

А буря все ярилась, все свирепела, и ливень по стеклам хлестал, и молнии темень терзали. И казалось, что даже барак, напуганный грохотом грома, вот-вот рухнет под диким напором грозы.

Живое все сникло и спряталось.

— Куда вы пойдете? Вон какая гроза… У нас переждите, — предложила из жалости, зная со слов, что якобы есть среди нищих калеки, что себя выдают за друзей-сослуживцев погибшего мужа, брата, отца… и по городу бродят маршрутом, намеченным ради хлеба куска, чарки водки, пристанища…

— И не стойте там. Проходите…

«Раз уж пришли…» — недосказанным слышалось.

И во всей ее позе застывшей неверие было к нему.

— Я, пожалуй, пойду, бляха-муха…

— Да нет уж! Извольте войти!

И вот он вошел. Высокий и жалкий в худобе своей со следами ожогов. При свете его искалеченность резала глаз.

Чтоб Валерика не напугать лицом своим выжженным, повернулся спиною к нему. Но и сзади его голова, без волос, с остатками ушей, гляделась жалкой необычностью.

«Под Котовского бреется, как базарный мильтон Голощапов», — с неприязнью отметил Валерик и подушкой закрылся.

Пришелец был в заношенном хэбэ солдатском, в обмотках и желтых ботинках добротных.