Поль Моран - Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь

• Название: Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь
• Автор: Поль Моран
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-275-00813-9

Поль Моран (1888–1976) принадлежит к числу видных писателей XX века. За свою творческую жизнь он создал более шестидесяти произведений разных жанров: новеллы, романы, эссе, путевые заметки, пьесы, стихи. И это при том, что литературную деятельность он успешно совмещал с дипломатической.

В сборник вошли исторический роман «Парфэт де Салиньи», психологические — «Левис и Ирэн», «Живой Будда» и роман «Нежности кладь», состоящий из отдельных новелл.

---

Зазвонил телефон. Левис поднял трубку, спокойный, но помрачневший.

— Это вас, дорогая, — произнес он.

Профессиональное мастерство Ирэн навевало на него тоску. Он задавал себе вопрос, как она одна со всем справляется. Она никогда не опаздывала, принимала посетителей, составляла картотеку, отвечала на письма, диктовала отчеты и, казалось, делала все это без малейших усилий. Рабочий кабинет Ирэн был всегда прибранным, она наводила там порядок каждое утро. А в кабинете Левиса скапливались счета, послания, которые неделями ждали ответа. Ирэн привыкла при ведении дел к широким жестам («свободно отпускала поводок», как она говорила), особенно с греками. Чувствовалось, что на переговорах царит полное доверие, что предательство здесь невозможно. Он же шел в одиночестве, постоянно настороже, не снимая руки с рукоятки пистолета, вынужден был среди западных бизнесменов, склонных к интриганству, ни на минуту не терять бдительности.

Ирэн происходила из семьи банкиров, имевших дело с золотом, торговавших золотыми слитками. Левис же принадлежал к поколению, умеющему делать вклады только в промышленность; он в глаза не видел золота, относясь с презрением к операциям финансирования под залог и к банкам, этим занимающимся. Сам он использовал средства с депозитных счетов как ему заблагорассудится, порой не считаясь с интересами их владельцев. Ирэн соблюдала традиции, свято относилась к сбережениям клиентов, прибегая к выпуску облигаций или к государственным фондам; не ленилась задабривать парламентариев и прессу. «Быть банкиром, — объясняла она, — это значит соблюдать тысячу мелких правил, никогда не рисковать».

Левису, воспринявшему самомнение послевоенных лет, не нравилась такая медлительность, и тут он был не прав. От союза политики и банка дети рождаются некрасивые, но выносливые.

— Ирэн, вы — воплощение монополии и взяточничества.

— А вы, — парировала она, — беспорядка и спекуляции.

Левис иногда отказывался от дела, которое казалось ему скучным. По общему мнению, он вел себя в этих случаях, как женщина. Ирэн ничего не упускала; ей все было кстати. Она всегда помнила, что современный кредит — потомок былого ростовщичества, и не пренебрегала ничем, даже самым малым. Она старалась не вести охоту на территории Левиса. (Появление сходных предприятий в Средиземноморье способствовало тому, что их интересы нередко сталкивались.) Но если Левис передавал ей какую-нибудь папку с документами, решив посмотреть, как она выпутается из этих трудностей, Ирэн серьезно вникала в существо дел, и положительный результат не заставлял себя долго ждать. Тогда Левиса охватывала обида. Из гордости он старался этого не показывать, но от глаз Ирэн ничто не укрывалось, и она с присущей ей прямотой предлагала ему аннулировать этот контракт. Но он, по-прежнему мрачный, отказывался; обиды Левис забывал с большим трудом.

Конечно, он, как и раньше, восхищался женой, но теперь часто думал о ней с неприязнью.

Он упрекал себя за это, но тем не менее злые мысли приходили все чаще.

Однажды утром Левис сказал:

— Я не вернусь. У меня деловой обед в городе.

Он хотел было ввести Ирэн в курс дела, рассказать ей, что ему предстоит рассмотреть выгодные предложения американского консорциума по установке радиотелеграфа по всей Малой Азии, вплоть до Персии. Однако чтобы заинтриговать Ирэн, — он полагал, что она так же ревнива к его делам, как он к ее, — а может быть, потому, что она, проявляя скромность, ничего не спрашивала, да еще чтобы не сглазить эту сделку, Левис решил больше ничего не говорить.

Вечером, чувствуя угрызения совести, он вернулся к утреннему разговору:

— Я не успел вам объяснить. Я приглашал обедать двух американских банкиров, которые прибыли из Лондона.

— Это не по поводу установки радиотелеграфа в Малой Азии? — прервала Ирэн. — Будьте осторожны, группа Маркони ваших партнеров вовсе не поддерживает, хотя они это утверждают. Я навела справки, это предложение несерьезно.

Не так уж много прошло времени, а оба они стали менее откровенны. Ирэн — потому что ощущала, что муж от нее отдаляется. Левис — потому что чувствовал рядом с собой профессионала более высокого уровня. У него складывалось впечатление, что он ведет борьбу с противником, находясь с ним в интимных отношениях, противником очень ловким, который с первой же сделки оставил его далеко позади. Операция с эксплуатацией Сан-Лючидо сначала их разъединила, потом свела; Левис долго думал о Сан-Лючидо с радостным волнением, как об источнике своего счастья, но по мере процветания разработок серы нарастало чувство унижения; он поймал себя на том, что испытал нечто вроде отвращения, узнав, что работы входят во вторую стадию, что прибыль получена достаточная и компания предлагает даже выплачивать дивиденды.

В связи с этим он вспомнил, что приближается годовщина их встречи на Сицилии. Он решил, что принесет Ирэн букет пьянящего, пахучего жасмина, какой благоухал за окном в тот первый вечер.

X

Во второй половине дня, когда Левис зашел в цветочный магазин за букетом жасмина, случаю — нашему самому злобному врагу — угодно было, чтобы туда же пришла мадам Маниак. (Когда столько лет общаешься в свете, неизбежно имеешь и общих продавцов.) Элси! Она вдруг предстала владычицей всех удовольствий, женщиной величественной и забавной, образованной и совершенной, такой, какою Левис — стыдясь своего желания — хотел бы видеть Ирэн и какою она не была. К этому времени он уже разуверился в том, что законная жена может заменить мужчине любовниц. Он почувствовал, что Элси ему снова необходима. Между ними никогда не возникало ссор, размолвок, не обсуждались вопросы ни чести, ни справедливости. В согласии с нравами аристократического XVI округа мадам Маниак любезно начала разговор так, словно они прервали его накануне.

— К аперитиву не приходите, если вам это неприятно, а вообще я рада буду видеть вас… Новости? Марбо — в постели: в мягкое место ему попала пуля, которую выпустил Харбеджан несколько дней назад, когда они встретились в Солони. Знаете, когда армяне берутся за оружие…

Их разговор прервала цветочница. Ей нигде не удалось раздобыть жасмин.

— Тем хуже, — раздраженно произнес Левис, — дайте что-нибудь другое, например… салат…

Уже час как Левис находился у мадам Маниак; он лежал на диване, она кружила рядом, продолжая в том же легкомысленном тоне:

— Все говорят, что твоя жена восхитительна. Прямо с фресок Равенны. Ты, видно, хочешь, чтобы я познакомилась с ней одной из последних? Уверена, что она бы мне понравилась.

— Это уже опасно.

— Ну ладно, Левис… Рассказывают к тому же, что она отличный бизнесмен. Познакомь нас.

— Как-нибудь потом.

Она прошептала ему на ухо, посмеиваясь:

— Может быть, так будет удобнее?

XI

Левис вышел от мадам Маниак и пошел пешком, чтобы выветрились ароматы, проникшие в его кожу. К ужину он пришел с опозданием. Ирэн лежала у камина, спрятав лицо в ладони. Левис подумал, что она плачет, и взял ее руку в свою. Нет, Ирэн никогда не плакала, но было видно, что она скрывает душевную боль.

— Когда я возвращаюсь, — произнес Левис с игривой свирепостью, — мне хочется видеть вас веселой. А у вас вид необеспеченного чека. Отчего вы так грустны?

— Я давно дома и все размышляю о том, что зря я вернулась к делам. А теперь уже ничего изменить нельзя. Это не та игра, которую можно начать или бросить в любой момент. Леность — приятное занятие, и с ней все кажется легким. А работа — тяжелое обязательство с серьезными последствиями, в чем я убедилась только сегодня.

Левис выказал нетерпение, чтобы остановить нравоучительную тираду.

— Все это по моей вине, — продолжала Ирэн, — моя вина уже в том, что я вышла за тебя замуж. А меня считают волевой. Да я и сама так думала… Я попытаюсь объяснить тебе, в чем ты не решаешься себе признаться: ты женился, чтобы быть счастливым, чтобы обрести покой и счастье, а не для того, чтобы твой дом стал прилавком банка — хуже! — двух банков. Сегодня я для тебя конкурентка. А завтра? Может быть, даже женитьба на мне — для тебя только реванш, после которого ты захотел снова жить свободно; если говорить серьезно, Левис, я не так уж необходима тебе, как ты думаешь. К несчастью, теперь я тебя люблю… (она остановила его, боясь, что он прервет ее), но это касается только меня. Бросить работу? Ты же видел, я пыталась, но я не могу жить бездельничая. Я гречанка и люблю, чтобы любой план, любая мечта осуществлялись. Мои предки жили на своем острове, несмотря на то что их уничтожали, гнали, — на том самом острове, где ты жить не смог. Я тоже остров, простой, изолированный от внешнего мира, — ты не можешь здесь жить. Мне ненавистно все бездумное, доставляющее удовольствие. Меня не прельщают пороки — будь они яркими или просто удобными. За моими плечами — века свободной торговли, эмиграции. Теперь дай мне возможность уйти…