Максим Богданович - Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

• Название: Белорусские поэты (XIX - начала XX века)
• Автор: Максим Богданович
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1963

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича. Переводы принадлежат известным советским поэтам: М. Исаковскому, С. Маршаку, А. Прокофьеву, B. Саянову и др.

---

ПЕРЕПИСЧИК

© Перевод автора

На кожаном листе пред узеньким окном
Строй ровных, четких букв выводит он пером
И красную строку меж черными рядами
Вставляет изредка; заморскими зверями,
Людями, птицами, венками из цветов
И многокрасочным сплетеньем завитков
Он украшает сплошь — довольно есть сноровки —
Свои пригожие заставки, и концовки,
И заголовки все, — ведь некуда спешить!
Порой привстанет он, чтоб лучше заострить
Перо гусиное, и глянет: кротко солнце
Столбом прозрачным шлет свой свет через оконце,
И золотая пыль струится меж лучей;
Вдали над белыми громадами церквей
Блистают купола; проворно над крестами,
Как жар горящими, проносятся кругами
Стрижи веселые; а тут, вблизи окна,
Малиновка поет и стукает желна.
И вновь он склонится, заставку вновь выводит
Неярким серебром; неслышно день проходит,
Настанет скоро ночь, и первая звезда
Благословит конец пригожего труда.

1912

КНИГА © Перевод автора

Псалтырь, покрытую нежесткой бурой кожей,
Я взял, чеканные застежки отомкнул,
Пересмотрел ряды кириллицы пригожей
И воска с ладаном приятный дух вдохнул.

Прочел псалом: «Как лань к источнику стремится,
Так рвется, господи, к тебе душа моя».
Пахнула свежестью старинная страница,
И с тихой радостью читаю книгу я.

В конце ее стоит нехитрая приписка:
«Для искупления грехов души своей
Списал псалтырь Иван из града Волковыска
В году семь тысяч сто восьмом с начала дней».

1912

СЛУЦКИЕ ТКАЧИХИ © Перевод В. Корчагин

Не видеть им родимой хаты,
Не слышать деток голоса:
Забрал на двор их пан богатый
Ткать золотые пояса.

И, опустив печально взоры,
Уже забыв отрады дни,
На полотне своем узоры
На лад персидский ткут они.

А за стеной — дороги в поле
И шум черемух у окна…
И думы мчатся поневоле
Туда, где расцвела весна.

Там ветерок веселый веет,
Звенят, смеются ручейки,
Там так заманчиво синеют
В хлебах зеленых васильки;

Там — вешний гул густого бора…
Ты ткешь, безвольная рука,
На месте чуждого узора
Цветок родного василька.

1912, между 1914 и 1917

БЕЗНАДЕЖНОСТЬ © Перевод В. Корчагин

           Скори́на, доктор лекарских наук,
Движенье звезд ночных на башне наблюдает.
           Пора! Вот из его проворных рук
Целительный отвар пан писарь принимает.
           Испил. Глядит на перстень золотой
И видит: изумруд тускнеет и мутится…
           И с горечью почувствовал больной,
Что жизнь уж прожита и к ней не воротиться.

1913

«Тихий вечер; жар дневной спадает…» © Перевод Б. Иринин

Тихий вечер; жар дневной спадает,
Веселее речка пробегает,
В пруд вливаясь где-то в тростнике;
Дремлет пруд в густом еще венке
Верб зеленых, свежих, хоть корявых;
Тина в берегах отлогих, ржавых
Самотканым поясом легла;
Лилиями заводь расцвела.
Маленькая ласточка порою
Промелькнет над самою водою,
Крылышком черкнув по ней слегка
И вспугнув в осоке мотылька.
То вдруг окунь или язь плеснется,
И вода кругами разойдется.
Выползает серый уж порой
На плотине полежать сырой,
Там, где набок мельница скривилась,
Вся истлела — как не развалилась?
Почернело колесо давно,
Мохом темным обросло оно.
Но сегодня снова заскрипело, —
Девица сюда пришла за делом,
Чтоб избыть любовь-присуху ей,
И стоит она с бедой своей.
Опустила смуглую головку,
И сердечко — слышно сквозь шнуровку —
Часто бьется. Мельник, дед седой,
Трижды взбрызнул ей лицо водой
И, уставивши на волны очи,
Приглушенным голосом бормочет:
«Поклонится я тебе, царица,
Чистая студеная водица.
Ты течешь болотами и мхами,
Желтыми сыпучими песками,
Берега крутые подрываешь,
Камни и деревья подмываешь
И несешь их к морю-океану,
К про́клятому острову Буяну,
Там и ветер буйный не гуляет,
Солнце красное не светит, не сияет,
Там не блещет ясная зарница.
И уносишь ты туда, водица,
Грусть-тоску с сердечка Катерины.
Вот вокруг я обвожу три тына,
На замок их крепко замыкаю,
Ключ я в море-океан кидаю,—
Как ключу со дна уж не подняться,
Так тому и быть, не миноваться…»

И подносит мельнику девчина
Яйца и беленую холстину.

1912

«Кулигою, в бору глухом…» © Перевод Н. Банников

Кулигою, в бору глухом,
Где рядом с пашнею три хаты,
Идет мужик — зипун в заплатах
И шапка ветхая на нем.

Старик, и кряжист и суров,
Со снеговою бородою,
Землей пропахший и сосною,
Не сводит зорких глаз с хлебов.

«А, чтоб ты сдох! Вон, по росе
Брел кто-то к житу от криницы;
Да вот и узкий след копытца —
Олени шкодили в овсе.

Ну хоть не сей! Овес и рожь —
Всё вытопчут до обмолота;
А тут еще напасть — болота:
Ступи — и сгинешь ни за грош».

В траве проходу нет от змей,
Комар кружится черной тучей,
Кулигу глушит бор дремучий,
Нет, изведут леса людей!

Не любит леший топора
И насылает пущу снова,
Да только есть у деда «слово»,
А то бы не видать добра!

Между 1909 и 1912

ГОРОД

ВСТУПЛЕНИЕ © Перевод А. Прокофьев

Ты — чарователь неустанный,
Ты — неслабеющий магнит.

В. Брюсов

Пегас однажды в переулки
Свернул с проселочных дорог,—
И прокатился топот гулкий,
И искры взвились из-под ног.

И встал в груди моей усталой
Сын камня — город мой родной.
Услышу я той искры жало —
Стих сразу в сердце бьет волной.

Между 1909 и 1912

«Блещут улицы Вильны и гулко гремят!..» © Перевод Н. Браун

Блещут улицы Вильны и гулко гремят!
Тротуары потоки людей заливают,
В окнах свет, фонари над толпою горят,
И глаза на измученных лицах сверкают.

Но взгляни: переулки тесны и кривы,
В них дома старосветские смотрят сурово;
Только мох меж каменьев да стебли травы,
И на башне, как круглое око совы,
Циферблат — неусыпный свидетель былого.

Тихо здесь. Молчаливые встали и спят
В высоте купола, шпили, арки бойницы;
В отдаленья шаги одиноко звучат,
Колокольные звоны порой задрожат
И замолкнут, слетая со старой звонницы.

Вспомяни, мое сердце, давнишние дни!
По приказу бурмистра всё, как подобает:
Вот уж окна закрыли, погасили огни…
Стража мимо прошла… И не спим мы одни —
Я да черный кожан, что у башни летает.

1911 или 1912

В ВИЛЬНЕ Сонет © Перевод М. Талов

Свет фонарей в далекой вышине…
На вывесках их отражений блестки…
Огни витрин. На каждом перекрестке
Анонсы и плакаты на стене.

Кипит толпа на жестком улиц дне!
С рекламами снуют вокруг подростки…
Здесь уличных торговцев выкрик хлесткий…
Гул, грохот… Всё течет, как в быстрине.

Там — паводок карет… А за рядами
Контор и касс вокзал манит огнями.
Свистки, гудки… Людей водоворот…

Пакгауз… склады… Шум и гул несвязный…
И трубы в тьму небес вонзил завод…
О, города волшебные соблазны!

1911 или 1912

«За крышами города краски зари угасают…»