Максим Богданович - Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

• Название: Белорусские поэты (XIX - начала XX века)
• Автор: Максим Богданович
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1963

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича. Переводы принадлежат известным советским поэтам: М. Исаковскому, С. Маршаку, А. Прокофьеву, B. Саянову и др.

---

В 1905 году Тетка, служившая фельдшерицей в лечебнице города Ново-Вилейска (здесь в сентябре 1905 года некоторое время скрывался сбежавший из тюрьмы Борис Вигилев), вступает в революционную организацию рабочих и служащих лечебницы, ведет большую агитационную работу. В составленном после разгрома организации обвинительном акте по делу о «революционном сообществе в больнице в г. Новая Вилейка» говорится, что Алоиза Пашкевич «принимала участие в собраниях общества… На митингах, происходивших в лечебнице, она произносила на белорусском языке речи, возбуждая слушателей к неповиновению властям, неплатежу податей и борьбе против правительства… печатала на белорусском языке „порицавшие царя“ прокламации и раздавала их в лечебнице… Не ограничиваясь агитацией в стенах лечебницы, она …ездила в сообществе с другими лицами по окрестным деревням, где подстрекала крестьян к ниспровержению существующего в государстве общественного строя»[76].

В декабре 1905 года среди членов организации начались аресты. Тетке удалось скрыться. В Белоруссии оставаться было опасно, и она уехала в Галицию, во Львов.

Тетка писала стихи уже с начала 1900-х годов, но по-настоящему голос молодой поэтессы окреп в годы первой русской революции. Ее стихотворения, отпечатанные на гектографе, распространялись в виде прокламаций. Писательница принимает участие в издании первой белорусской газеты «Наша доля», вскоре закрытой. Тетка становится активным сотрудником появившейся затем белорусской газеты «Наша нива».

Во второй половине 1906 года Тетка вновь побывала в Вильне, но вынуждена была прятаться от полиции, а затем уехала опять во Львов. Стало ясно, что предстоит долгое пребывание в эмиграции. Алоиза Пашкевич поступила вольнослушательницей на философское отделение Львовского университета, так как все ее старания быть зачисленной в университет не увенчались успехом. Тяжелые условия, в которых пришлось жить поэтессе, не заставили ее отказаться от научной и общественной деятельности. Тетка изучает историю Белоруссии, пишет специальную работу по белорусскому фольклору, вынашивает планы организации издательства, которое выпускало бы популярные книги для белорусского крестьянства, ведет переписку с белорусскими учеными и литераторами.

Заболевание тяжелой формой туберкулеза вынудило Тетку покинуть Львов. 1908–1909 годы она проводит в Кракове и Закопанье, поступает на гуманитарный факультет Краковского университета. Но ее тянет на родину. Нелегально она посещает Вильну, Петербург, встречается с деятелями белорусской культуры — с Янкой Купалой, с основателем белорусского театра Игнатом Буйницким, принимает участие в собраниях белорусской молодежи.

Перемена фамилии в связи с замужеством (Тетка вышла замуж за инженера Кейриса) дала возможность поэтессе в 1911 году вернуться, не опасаясь преследования, на родину. Тетка с новой энергией отдается литературной и общественной деятельности. Она пробует свои силы в прозе (рассказы «Зелёнка», «Новогоднее письмо», «Михаська», «Осенние листья», «Лишняя»), организует в 1914 году издание белорусского журнала для молодежи — «Лучинка», где выступает в качестве публициста, автора научно-популярных статей. В 1915–1916 годах, при новом подъеме волны рабочего движения, она вновь возвращается к революционной деятельности. Тетка активно участвует в организации клуба Виленских рабочих, ведет там пропагандистскую работу, формирует в клубе «Белорусскую рабочую группу»[77].

Деятельность эта была прервана в начале января 1916 года. Получив сообщение о тяжелой болезни отца, Тетка поехала в деревню Старый Двор. Застать отца в живых ей не удалось, но в Вильну она не вернулась. Поэтесса не смогла уехать из мест, где свирепствовала тяжелая эпидемия тифа, — стала разъезжать по деревням для оказания помощи больным. Это стоило ей жизни — она заразилась тифом и умерла 5 февраля 1916 года.

При жизни Тетки вышли в свет два сборника ее стихотворений: «Скрипка белорусская» («Скрыпка беларуская») и «Крещение на свободу» («Хрэст на свабоду»). Оба сборника изданы в 1906 году нелегально в Жолкве (возле Львова). Несколько стихотворений поэтессы вошли в изданную ею в 1906 году в Петербурге книгу для детей «Первое чтение для деток белорусов» («Першае чытанне для дзетак беларусаў»). Эти сборники и стихотворения, печатавшиеся в повременной печати, не исчерпывают поэтического наследия Тетки, но изучить рукописные материалы поэтессы пока не представляется возможным: архив ее (за исключением нескольких автографов, сохранившихся в Центральной библиотеке Академии наук Литовской ССР) был вывезен мужем писательницы за границу.

ЛЕТО © Перевод М. Шехтер

Нива шепчет колосками
Золотистой ржи, овса,
Голубеет васильками,
Будто девичья коса.
Ветерок с утра гуляет,
Гнет колосья в тишине,
Солнце зерна согревает,
Аист виден на гумне.
Косарю не до забавы
В зеленеющих лугах:
Поутру ложатся травы
Под косы широкий взмах.
Женщины холсты полощут,
Юбки шьют, сорочки шьют;
Слышно: рог трубит за рощей,
Пастухи коров зовут.
Ребятишки с кузовками
Ягоды сбирать пошли,
А девчата — за грибами…
И аукают вдали.
День пришел, примолкли хаты,
Меньше, стало быть, забот.
Временами лишь лохматый
Кот на припечке зевнет
Иль столетний дед с запечья
Вдруг сползет воды попить;
Долгий труд сутулит плечи,
Зренье слабо, — как тут жить!
В прошлом дед был молодчиной,
На все руки мастаком,
В пляске первым шел с девчиной,
Кварту пил одним глотком.
А теперь — ослабли руки,
Старость голову трясет.
«Дед, на печку! — дразнят внуки. —
Умирать тебе черед!..»
А взглянул бы за село ты:
Рожь на солнце горяча
И желта, как меда соты
Или яркая парча.
Словно ткач из пестрых радуг
Полевой соткал ковер,—
Запах руты свеж и сладок,
И цветы ласкают взор.
Вешних, ярких красок много,
Маем взор заворожен.
Это всё цветы, ей-богу!
Лепестков немолчен звон.
Будто в чарах поле это!
Сад я розовый открыл,
Где художника-поэта
Труд меня заворожил.
Может, это не девчина, —
Заливается свирель,
И цепляется малина
За веселый дикий хмель.
Вижу я: идет веселье,
Раздается дружный смех,
Рассыпает флейта трели,
Дуют в дудку, словно в мех.
Песня за сердце хватает,
Песня душу обожгла,
Барабаны оглушают,
И гремят колокола.
Ниве издавна знакомы
Зубы острые серпов;
Связанный жгутом соломы,
Сноп идти плясать готов.
Вот гулянье, впрямь на диво!
Даже копны в пляс идут,
Подпевает гулко нива,
Барабана вторит гуд.
Вот и небо заблистало,
Морем чистым разлилось,
Зеркалом хрустальным стало,
С ясным солнцем обнялось.

Лес качает головою,
Дуб нахмурился и спит;
Шепчется орех с ольхою,
Березняк кусты смешит.
Мухоморы, как солдаты,
Вдоль тропинки стали в ряд,
Шляпы их круглы, богаты,
Как спина ужа, блестят.
Боровик — гриб над грибами —
Прислонился важно к пню;
Правит суд над бедняками,
Просит мирно жить родню.
Сыроежки да козлята
Тут же спорят невпопад.
В страхе рыжики, маслята,—
Каждый спрятаться бы рад.
Не смолкает птичье пенье,
Щебет, гомон — вперебой,
То вблизи, то в отдаленье,
То на ветке над тобой.

Мне бы взяться за работу
До мозоли кровяной,
Не боялась бы я поту,—
Лишь бы стать селу родной!
Мне бы серп вы дали, бабы,
Дали б острую косу, —
С нивы колос я смела бы,
С трав — прозрачную росу.
Дайте мне платок, родные,
Белый фартук, хоть на час, —
Краски я найду живые,
Нарисую мигом вас!
Только жалко — красок мало,
Трудно будет рисовать,—
Нет такой, чтоб засияла,
Да и кисти не достать,
Чтоб мазок был тонок, чтобы
Цвет был ярок, как нигде.
Взмах — и на платке лицо бы
Отразилось, как в воде.
Что ж, возьму я кисть простую,
Из растений выжму краску,
Пламень в сердце разожгу я,
Кровью брызну, словно в сказке,
И, с мечтой своей в согласье,
Нарисую нашу Касю:
Очи — небо, брови — черны,
Щеки — ярки, рот-малина,
Хороша ты непритворно!
Нет другой такой девчины!
Как нам ею не хвалиться!
А головка… то ль пшеница,
То ли жито колосками
Золотится над плечами!
Косы, косы так и вьются,
Зубы белые смеются!
Стан — былинки гибче тонкой, —
Ну и Кася, ну девчонка!
Как царевна, как богиня,
Как нарцисс иль цвет виргиний,
Как лилея на Дунае,
Как фиалочка лесная,
Расцвела в глуши убогой
Наша Кася… Хоть немного,
Хоть еще одну-две краски —
Написала б без опаски!
Под рукой холстинка мнется,
Помазок на части рвется,
Невтерпеж в такое лето
Мне писать… Пойду по свету,
Может, краски разыщу я,
У артиста кисть стяну я,
Вот тогда и быть победе —
Нарисую всех соседей!

1902 или 1903

ОСЕНЬ