Игорь Губерман - Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)

• Название: Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)
• Автор: Игорь Губерман
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-076334-4, 978-271-38057-0

В этой книге Игоря Губермана собраны зрелые размышления – в стихах («Закатные гарики») и в прозе («Вечерний звон») – о жизни и путешествиях, об ушедших друзьях и былых романах, о русских и евреях.

«Кем я хочу стать, когда вырасту, я осознал довольно поздно – шел уже к концу седьмой десяток лет. Но все совпало: я всю жизнь хотел, как оказалось, быть старым бездельником…»

---

Игорь Губерман Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)

Закатные гарики

Не знаю благодатней и бездонней

дарованных как Божеская милость

двух узких и беспомощных ладоней,

в которые судьба моя вместилась.

Не будь мы вдвоем, одному

пришлось бы мне круто и туго,

а выжили мы потому,

что всюду любили друг друга.

Ушли и сгинули стремления,
остыл азарт грешить и каяться,
тепло прижизненного тления
по мне течет и растекается.

* * *

Уже вот-вот к моим ногам
подвалит ворох ассигнаций,
ибо дерьмо во сне – к деньгам,
а мне большие говны снятся.

* * *

К похмелью, лихому и голому,
душевный пришел инвалид,
потрогал с утра свою голову:
пустая, однако болит.

* * *

Я не искал чинов и званий,
но очень часто, слава Богу,
тоску несбывшихся желаний
менял на сбывшихся изжогу.

* * *

Вчера взяла меня депрессия,
завесы серые развесила
и мысли черные зажгла.
А я не гнал мерзавку подлую,
я весь сиял, ее маня,
и с разобиженною мордою
она покинула меня.

* * *

Я в зеркале вчера себя увидел
и кратко побеседовал с собой;
остался каждый в тягостной обиде,
что пакостно кривляется другой.

* * *

Это был не роман,
это был поебок;
было нежно, тепло, молчаливо,
и, оттуда катясь,
говорил колобок:
до свиданья, спасибо, счастливо.

* * *

На любое идейное знамя,
даже лютым соблазном томим,
я смотрю недоверчиво, зная,
сколько мрази ютится под ним.

* * *

Слежу без испуга и дрожи
российских событий пунктир:
свобода играет, как дрожжи,
подкинутые в сортир.

* * *

Когда остыл душевный жар,
то жизнь напоминает жанр,
который досуха исчерпан.

* * *

Когда бы сам собой смывался грим
и пудра заготовленных прикрас,
то многое, что мы боготворим,
ужасно опечалило бы нас.

* * *

Надежды огненный отвар
в душе кипит и пламенеет:
еврей, имеющий товар,
бодрей того, кто не имеет.

* * *

Вижу лица или слышу голоса —
вспоминаются сибирские леса,
где встречались ядовитые грибы, —
я грущу от их несбывшейся судьбы.

* * *

Уже мы в гулянии пылком
участие примем едва ли,
другие садятся к бутылкам,
которые мы открывали.

* * *

Еврей опасен за пределом
занятий, силы отнимающих;
когда еврей не занят делом,
он занят счастьем окружающих.

* * *

Казенные письма давно
я рву, ни секунды не тратя:
они ведь меня все равно
потом наебут в результате.

* * *

Мне слов ни найти, ни украсть,
и выразишь ими едва ли
еврейскую темную страсть
к тем землям, где нас убивали.

* * *

Покуда мы свои выводим трели,
нас давит и коверкает судьба,
поэтому душа – нежней свирели,
а пьешь – как водосточная труба.

* * *

Зачем-то в каждое прощание,
где рвется тесной связи нить,
мы лживо вносим обещание
живую память сохранить.

* * *

Я искренне люблю цивилизацию
и все ее прощаю непотребства
за свет, автомобиль, канализацию
и противозачаточные средства.

* * *

Я даже мельком, невзначай
обет мой давний не нарушу,
не выплесну мою печаль
в чужую душу.

* * *

Мы столько по жизни мотались,
что вспомнишь – и каплет слеза;
из органов секса остались
у нас уже только глаза.

* * *

Не знаю блаженней
той тягостной муки,
когда вдоль души по оврагу
теснятся какие-то темные звуки
и просятся лечь на бумагу.

* * *

Когда наплывающий мрак
нам путь предвещает превратный,
опасен не круглый дурак,
а умник опасен квадратный.

* * *

Есть люди – пламенно и бурно
добро спешат они творить,
их бескорыстие и прыть.

* * *

Высок успех и звучно имя,
мои черты теперь суровы,
лицо значительно, как вымя
у отелившейся коровы.

* * *

Нам не светит благодать
с ленью, отдыхом и песнями:
детям надо помогать
до ухода их на пенсии.

* * *

Не сдули ветры и года
ни прыть мою, ни стать,
и кое-где я хоть куда,
но где – устал искать.

* * *

Всюду ткут в уюте спален
новых жизней гобелен,
только мрачен и печален
чуждый чарам чахлый член.

* * *

Заметь, Господь, что я не охал
и не швырял проклятий камни,
когда Ты так меня мудохал,
что стыдно было за Тебя мне.

* * *

Вольно ли, невольно ли,
но не столько нация,
как полуподпольная
мы организация.

* * *

В одной ученой мысли ловкой
открылась мне блаженства бездна:
спиртное малой дозировкой —
в любых количествах полезно.

* * *

Из века в век растет размах
болезней разума и духа,
и даже в Божьих закромах
какой-то гарью пахнет глухо.

* * *

Уже порой невмоготу
мне мерзость бытия,
как будто Божью наготу
преступно вижу я.

* * *

О помощи свыше
не стоит молиться
в едва только начатом деле:
лишь там соучаствует Божья десница,
где ты уже сам на пределе.

* * *

Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;
и так мне сладок дух свободы,
как будто, стряхивая снег,
вошли мои былые годы.

* * *

На старости я сызнова живу,
блаженствуя во взлетах и падениях,
но жалко, что уже не наяву,
а в бурных и бесплотных сновидениях.

* * *

Сегодня многие хотят
беседовать со мной,
они хвалой меня коптят,
как окорок свиной.

* * *

А все же я себе союзник
и вечно буду таковым,
поскольку сам себе соузник
по всем распискам долговым.

* * *

На старости я, не таясь,
живу, как хочу и умею,
и даже любовную связь
я по переписке имею.

* * *

Чувствуя страсть, устремляйся вперед
с полной и жаркой душевной отдачей;
верно заметил российский народ:
даже вода не течет под лежачий.

* * *

Жалеть, а не судить я дал зарок,
жестока жизнь, как римский Колизей;
и Сталина мне жаль: за краткий срок
жену он потерял и всех друзей.

* * *

Покрыто минувшее пылью и мглой,
и, грустно чадя сигаретой,
тоскует какашка, что в жизни былой
была ресторанной котлетой.

* * *

Забавно мне, что жизни кладь
нам неизменно
и тяжкий крест, и благодать
одновременно.

* * *

Опыт наш – отнюдь не крупность
истин, мыслей и итогов,
а всего лишь совокупность
ран, ушибов и ожогов.

* * *

Ругая жизнь за скоротечность,
со мной живут в лохмотьях пестрых
две девки – праздность и беспечность,
моей души родные сестры.

* * *

Окажется рощей цветущей
ущелье меж адом и раем,
но только в той жизни грядущей
мы близких уже не узнаем.

* * *

С высот палящего соблазна
спадая в сон и пустоту,
по эту сторону оргазма
душа иная, чем по ту.

* * *

Все муки творчества – обман,
а пыл – навеян и вторичен,
стихи диктует некто нам,
поскольку сам – косноязычен.

* * *

В России часто пью сейчас
я с тем, кто крут и лих,
но дай Господь в мой смертный час
не видеть лица их.

* * *

Еще мне внятен жизни шум,
и штоф любезен вислобокий;
пока поверхностен мой ум,
еще старик я не глубокий.

* * *

Хмельные от праведной страсти,
крутые в решеньях кромешных,
святые, дорвавшись до власти,
намного опаснее грешных.

* * *

Слава Богу, что я уже старый,
и погасло былое пылание,
и во мне переборы гитары
вызывают лишь выпить желание.

* * *

Вел себя придурком я везде,
но за мной фортуна поспевала,
вилами писал я на воде,
и вода немедля застывала.

* * *

На Страшный суд разборки ради
эпоху выкликнув мою,
Бог молча с нами рядом сядет
на подсудимую скамью.

* * *

Мне жалко, что Бог допускает
нелепый в расчетах просчет,
и жизнь из меня утекает
быстрее, чем время течет.

* * *

Что с изречения возьмешь,
если в него всмотреться строже?
Мысль изреченная есть ложь..
Но значит, эта мысль – тоже.

* * *

Увы, но время скоротечно,
и кто распутство хаял грозно,
потом одумался, конечно,
однако было слишком поздно.

* * *

Весь век себе твержу я:
цыц и нишкни,
сиди повсюду с края и молчи;
духовность, обнаженная излишне,
смешна, как недержание мочи.

* * *

Наверно, так понур я оттого,
что многого достиг в конце концов,
не зная, что у счастья моего
усталое и тусклое лицо.

* * *

Вон те – ознобно вожделеют,
а тех – терзает мира сложность;
меня ласкают и лелеют
мои никчемность и ничтожность.

* * *

Для игры во все художества
мой народ на свет родил
много гениев и множество
несусветных талмудил.

* * *

Таким родился я, по счастью,
и внукам гены передам —
я однолюб: с единой страстью
любил я всех попутных дам.

* * *

Я старый, больной и неловкий,
но знают гурманки слияния,
что в нашей усталой сноровке
еще до хера обаяния.

* * *

Я не выйду в гордость нации
и в кумиры на стене,
но напишут диссертации
сто болванов обо мне.

* * *

О чем-то срочная забота
нас вечно точит и печет,
нас вечно точит и печет,
а все, что есть, – уже не в счет.

* * *

Любезен буду долго я народу,
поскольку так нечаянно случилось,
что я воспел российскую природу,
которая в еврея насочилась.

* * *

Я хоть и вырос на вершок,
но не дорос до Льва Толстого,
поскольку денежный мешок
милее мне мешка пустого.

* * *

Мы сразу правду обнаружим,
едва лишь зорко поглядим:
в семье мужик сегодня нужен,
однако не необходим.

* * *

Висит над нами всеми безотлучно
небесная чувствительная сфера,
и как только внизу благополучно,
Бог тут же вызывает Люцифера.

* * *

Обида, презрение, жалость,
захваченность гиблой игрой…
Для всех нас Россия осталась
сияющей черной дырой.

* * *

Не знаю, чья в тоске моей вина;
в окне застыла плоская луна;
и кажется, что правит мирозданием
лицо, не замутненное сознанием.

* * *

Бог задумал так, что без нажима
движется поток идей и мнений:
скука – и причина, и пружина
всех на белом свете изменений.

* * *

Любовных поз на самом деле
гораздо меньше, чем иных,
но благодарно в нашем теле
спит память именно о них.

* * *

Мне вдыхать легко и весело
гнусных мыслей мерзкий чад,
мне шедевры мракобесия
тихо ангелы сочат.

* * *

Увы, великодушная гуманность,
которая над нами зыбко реет,
похожа на небесную туманность,
которая слезится, но не греет.

* * *

Попал мой дух по мере роста
под иудейское влияние,
и я в субботу пью не просто,
а совершаю возлияние.

* * *

Унылый день тянулся длинно,
пока не вылезла луна;
зачем душе страдать безвинно,
когда ей хочется вина?

* * *

Хотя политики навряд
имеют навык театральный,
но все так сочно говорят,
как будто секс творят оральный.

* * *

Мне в жизни крупно пофартило
найти свою нору и кочку,
и я не трусь в толпе актива,
а выживаю в одиночку.

* * *

У Бога сладкой жизни не просил
ни разу я, и первой из забот
была всегда попытка в меру сил
добавить перец-соль в любой компот.

* * *

Владеющие очень непростой
сноровкой в понимании округи,
евреи даже вечной мерзлотой
умеют торговать на жарком юге.

* * *

Увы, стихи мои и проза,
плоды раздумий и волнений —
лишь некий вид и сорт навоза
для духа новых поколений.

* * *

Я всегда на сочувствия праздные
отвечаю: мы судеб игралище,
не влагайте персты в мои язвы,
ибо язвы мои – не влагалище.

* * *

Плетясь по трясине семейного долга
и в каше варясь бытовой,
жена у еврея болеет так долго,
что стать успевает вдовой.

* * *

Кошмарным сном я был разбужен,
у бытия тряслась основа:
жена готовила нам ужин,
а в доме не было спиртного.

* * *

Когда мне о престижной шепчут встрече
с лицом, известным всюду и везде,
то я досадно занят в этот вечер,
хотя еще не знаю чем и где.

* * *

Порою я впадаю в бедность,
что вредно духу моему;
Творец оплачивает вредность,
но как – известно лишь Ему.

* * *

Наше стадо поневоле
(ибо яростно и молодо)
так вытаптывает поле,
что на нем умрет от голода.

* * *

Пришла прекрасная пора
явиться мудрости примером,
и стало мыслей до хера,
поскольку бросил мыслить хером.

* * *

Таланту чтобы дать распространенность,
Творец наш поступил, как искуситель,
поэтому, чем выше одаренность,
тем более еблив ее носитель.

* * *

Я часто многих злю вокруг,
живя меж них не в общем стиле;
наверно, мне публичный пук
намного легче бы простили.

* * *

Глазея пристально и праздно,
я очень странствовать люблю,
но вижу мир ясней гораздо,
когда я в комнате дремлю.

* * *

По чувству, что долгом повязан,
я понял, что я уже стар,
и смерти я платой обязан
за жизни непрошеный дар.

* * *

Пора уже налить под разговор,
селедку покромсавши на куски,
а после грянет песню хриплый хор,
и грусть моя удавится с тоски.

* * *

Пишу я вздор и ахинею,
херню и чушь ума отпетого,
но что поделаешь – имею
я удовольствие от этого.

* * *

Меж земной двуногой живности
всюду, где ни посмотри,
нас еврейский ген активности
в жопу колет изнутри.

* * *

Дикая игра воображения
попусту кипит порой во мне —
бурная, как семяизвержение
дряхлого отшельника во сне.

* * *

Жить беззаботно и оплошно —
как раз и значит жить роскошно.

* * *

Я к потрясению основ
причастен в качестве придурка:
от безоглядно вольных слов
с основ слетает штукатурка.

* * *

Мне неинтересно, что случится
в будущем туманном и молчащем;
будущее светит и лучится
тем, кому херово в настоящем.

* * *

Когда текла игра без правил
и липкий страх по ветру стлался,
то уважать тогда заставил
я сам себя – и жив остался.

* * *

Я ценю по самой высшей категории
философию народного нутра,
но не стал бы относить к ветрам истории
испускаемые обществом ветра.

* * *

Трагедия пряма и неуклончива,
однако, до поры таясь во мраке,
она всегда невнятно и настойчиво
являет нам какие-нибудь знаки.

* * *

Я жизнь мою листаю с умилением
и счастлив, как клинический дебил:
весь век я то с азартом, то с томлением
кого-нибудь и что-нибудь любил.

* * *

Блаженны нищие ленивцы:
они живут в самих себе,
пока несчастные счастливцы
елозят задом по судьбе.

* * *

Вдоль организма дряхлость чуя,
с разгулом я все так же дружен;
жить осмотрительно хочу я,
но я теперь и вижу хуже.

* * *

Я к эпохе привернут, как маятник,
в нас биение пульса единое;
глупо, если поставят мне памятник:
не люблю я дерьмо голубиное.

* * *

Ты с ранних лет в карьерном раже
спешил бежать из круга нашего;
теперь ты сморщен, вял и важен —
как жопа дряхлого фельдмаршала.

* * *

По многим ездил я местам,
и понял я не без печали:
евреев любят только там,
где их ни разу не встречали.

* * *

В пустыне усталого духа,
как в дремлющем жерле вулкана,
все тихо, и немо, и глухо —
до первых глотков из стакана.

* * *

Уже виски спалила проседь,
уже опасно пить без просыпа,
но стоит резко это бросить,
и сразу явится курносая.

* * *

Любил я днем под шум трамвая
залечь в каком-нибудь углу,
дичок еврейский прививая
к великорусскому стволу.

* * *

Глаза мои видели,
слышали уши,
я чувствовал даже
детали подробные:
больные, гнилые,
увечные души —
гуляли, калеча
себе не подобные.

* * *

Жизни надвигающийся вечер
я приму без горечи и слез;
даже со своим народом встречу
я почти спокойно перенес.

* * *

Российские невзгоды и мытарства
и прочие подробности неволи
с годами превращаются в лекарство,
врачующее нам любые боли.

* * *

Был организм его злосчастно
погублен собственной особой:
глотал бедняга слишком часто
слюну, отравленную злобой.

* * *

Я под солнцем жизни жарюсь,
я в чаду любви томлюсь,
а когда совсем состарюсь —
выну хер и заколюсь.

* * *

Житейскую расхлебывая муть,
так жалобно мы стонем и пыхтим,
что Бог нас посылает отдохнуть
быстрее, чем мы этого хотим.

* * *

Затаись и не дыши,
если в нервах зуд:
это мысли из души
к разуму ползут.

* * *

Когда я крепко наберусь
и пьяным занят разговором,
в моей душе святая Русь
горланит песни под забором.

* * *

Кипит и булькает во мне
идей и мыслей тьма,
и часть из них еще в уме,
а часть – сошла с ума.

* * *

Столько стало хитрых технологий —
множество чудес доступно им,
только самый жалкий и убогий
хер живой пока незаменим.

* * *

Если на душе моей тревога,
я ее умею понимать:
это мировая синагога
тайно призывает не дремать.

* * *

Я знаю, зрителя смеша,
что кратковременна потеха,
и ощутит его душа
в осадке горечь после смеха.

* * *

По жизни я не зря гулял,
и зло воспел я, и добро,
Творец не зря употреблял
меня как писчее перо.

* * *

Мы вдосталь в жизни испытали
и потрясений, и пинков,
но я не про закалку стали,
а про сохранность чугунков.
Еще судьба не раз ударит,
однако, тих и одинок,
еще блаженствует и варит
мой беззаветный чугунок.

* * *

Давным-давно хочу сказать я
ханжам и мнительным эстетам,
что баба, падая в объятья,
душой возносится при этом.

* * *

Прекрасна в еврее
лихая повадка
с эпохой кишеть наравне,
но страсть у еврея —
устройство порядка
в чужой для еврея стране.

* * *

Прорехи жизни сам я штопал
и не жалел ни сил, ни рук;
судьба меня скрутила в штопор,
и я с тех пор бутылке друг.

* * *

Я слишком, ласточка, устал
от нежной устной канители,
я для ухаживанья стар —
поговорим уже в постели.

* * *

Хоть запоздало, но не поздно
России дали оживеть,
и все, что насмерть не замерзло,
пошло цвести и плесневеть.

* * *

Одно я в жизни знаю точно:
что плоть растянется пластом,
и сразу вслед начнется то, что
Творец назначил на потом.

* * *

Вечерняя тревога – как недуг:
неясное предчувствие беды,
какой-то полустрах-полуиспуг,
минувшего ожившие следы.

* * *

Создателя крутая гениальность
заметнее всего из наблюдения,
что жизни объективная реальность
дается лишь путем грехопадения.

* * *

Много высокой страсти
варится в русском пиве,
а на вершине власти —
ебля слепых в крапиве.

* * *

Создан был из почти ничего
этот мир, где светло и печально,
и в попытках улучшить его
обреченность видна изначально.

* * *

Я по жизни бреду наобум,
потеряв любопытство к дороге;
об осколки возвышенных дум
больно ранятся чуткие ноги.

* * *

В периоды удач и постижений,
которые заметны и слышны,
все случаи потерь и унижений
становятся забавны и смешны.

* * *

С людьми я вижусь редко и формально,
судьба несет меня по тихим водам;
какое это счастье – минимально
общаться со своим родным народом!

* * *

России теперь не до смеха,
в ней жуткий прогноз подтверждается:
чем больше евреев уехало,
тем больше евреев рождается.

* * *

Любовь завяла в час урочный,
и ныне я смиренно рад,
что мне остался беспорочный
гастрономический разврат.

* * *

Нам потому так хорошо,
что, полный к жизни интереса,
грядущий хам давно пришел
и дарит нам дары прогресса.

* * *

Всего лишь семь есть нот у гаммы,
зато звучат не одинаково;
вот точно так у юной дамы
есть много разного и всякого.

* * *

Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,
я шаркаю, стенаю и кряхчу,
однако бытие упрямо славлю
и жить еще отчаянно хочу.

* * *

Политики раскат любой грозы
умеют расписать легко и тонко,
учитывая все, кроме слезы
невинного случайного ребенка.

* * *

Я часто угадать могу заранее,
куда плывет беседа по течению;
душевное взаимопонимание —
прелюдия к телесному влечению.

* * *

Разуму то холодно, то жарко
всюду перед выбором естественным,
где душеспасительно и ярко
дьявольское выглядит божественным.

* * *

Нам разный в жизни жребий роздан,
отсюда – разная игра:
я из вульгарной глины создан,
а ты – из тонкого ребра.

* * *

Сегодня думал я всю ночь,
издав к утру догадки стон:
Бог любит бедных, но помочь
умножить ноль не может Он.

* * *

Поскольку много дураков
хотят читать мой бред,
ни дня без глупости – таков
мой жизненный обет.

* * *

Жаль Бога мне: Святому Духу
тоскливо жить без никого;
завел бы Он себе старуху,
но нету ребер у Него.

* * *

Когда кому-то что-то лгу,
таким азартом я палим,
что сам угнаться не могу
за изолжением моим.

* * *

Творец живет не в отдалении,
а близко видя наши лица;
Он гибнет в каждом поколении
и в каждом заново родится.

* * *

На нас эпоха ставит опыты,
меняя наше состояние,
и наших душ пустые хлопоты —
ее пустое достояние.

* * *

Полностью раскрыты для подлога
в поисках душевного оплота,
мы себе легко находим бога
в идолах высокого полета.

* * *

При всей игре разнообразия
фигур ее калейдоскопа,
Россия все же не Евразия,
она скорее Азиопа.

* * *

Только полный дурак забывает,
испуская похмельные вздохи,
что вино из души вымывает
ядовитые шлаки эпохи.

* * *

От мерзости дня непогожего
настолько в душе беспросветно,
что хочется плюнуть в прохожего,
но страшно, что плюнет ответно.

* * *

Я много повидал за жизнь мою,
к тому же любопытен я, как дети;
чем больше я о людях узнаю,
тем более мне страшно жить на свете.

* * *

Все в этой жизни так заверчено,
и так у Бога на учете,
что кто глядел на мир доверчиво —
удачно жил в конечном счете.

* * *

На все глядит он опечаленно
и склонен к мерзким обобщениям;
бедняга был зачат нечаянно
и со взаимным отвращением.

* * *

Если хлынут, пришпоря коней,
вновь монголы в чужое пространство,
то, конечно, крещеный еврей
легче всех перейдет в мусульманство.

* * *

Я достиг уже сумерек вечера
и доволен его скоротечностью,
ибо старость моя обеспечена
только шалой и утлой беспечностью.

* * *

Себя из разных книг салатом
сегодня тешил я не зря,
и над лысеющим закатом
взошла кудрявая заря.

* * *

Льются ливни во тьме кромешной,
а в журчании – звук рыдания:
это с горечью безутешной
плачет Бог над судьбой создания.

* * *

К чему усилий окаянство?
На что года мои потрачены?
У Божьих смыслов есть пространство,
его расширить мы назначены.

* * *

К нам тянутся бабы сейчас
уже не на шум и веселье,
а слыша, как булькает в нас
любви приворотное зелье.

* * *

За то, что теплюсь легким смехом
и духом чист, как пилигрим,
у дам я пользуюсь успехом,
любя воспользоваться им.

* * *

Та прорва, бездонность, пучина,
что ждет нас распахнутой пастью,
и есть основная причина
прожития жизни со страстью.

* * *

В любом пиру под шум и гам
ушедших помяни;
они хотя незримы нам,
но видят нас они.

* * *

Есть у меня один изъян,
и нет ему прощения:
в часы, когда не сильно пьян,
я трезв до отвращения.

* * *

Мы с рожденья до могилы
ощущаем жизни сладость,
а источник нашей силы —
это к бабам наша слабость.

* * *

Твой разум изощрен, любезный друг,
и к тонкой философии ты склонен,
но дух твоих мыслительных потуг
тяжел и очень мало благовонен.

* * *

Листая календарь летящих будней,
окрашивая быт и бытие,
с годами все шумней и многолюдней
глухое одиночество мое.

* * *

Женился на красавице
смиренный Божий раб,
и сразу стало нравиться
гораздо больше баб.

* * *

Нелепо – жить в незрячей вере
к понявшим все наверняка;
Бог поощряет в равной мере
и мудреца, и мудака.

* * *

Друзья мои,
кто первый среди нас?
Я в лица ваши вглядываюсь грустно:
уже недалеко урочный час,
когда на чьем-то месте
станет пусто.

* * *

Когда растет раздора завязь,
то, не храбрейший из мужчин,
я ухожу в себя, спасаясь
от выяснения причин.

* * *

Взгляд ее,
лениво-благосклонный,
светится умом,
хоть явно дура,
возраст очень юный,
непреклонный,
и худая тучная фигура.

* * *

Людей, обычно самых лучших,
людей, огнем Творца прогретых,
я находил меж лиц заблудших,
погрязших, падших и отпетых.

* * *

Боюсь бывать я на природе,
ее вовек бы я не знал,
там мысли в голову приходят,
которых вовсе я не звал.

* * *

Я б не думал о цели и смысле,
только часто мое самочувствие
слишком явно зависит от мысли,
что мое не напрасно присутствие.

* * *

Явил Господь жестокий произвол
и сотни поколений огорчил,
когда на свет еврея произвел
и жить со всеми вместе поручил.

* * *

Я к веку относился неспроста
с живым, но отчужденным интересом:
состарившись, душа моя чиста,
как озеро, забытое прогрессом.

* * *

Ничуть не больно и не стыдно
за годы лени и гульбы:
в конце судьбы прозрачно видно
существование судьбы.

* * *

Нас боль ушибов обязала
являть смекалку и талант;
где бабка надвое сказала,
там есть и третий вариант.

* * *

Потоки слов терзают ухо,
как эскадрилья злобных мух;
беда, что недоросли духа
так обожают мыслить вслух.

* * *

Со всеми гибнуть заодно —
слегка вторичная отвага;
но и не каждому дано
блаженство личностного шага.

* * *

Везде, где можно стать бойцом,
везде, где бесятся народы,
еврей с обрезанным концом
идет в крестовые походы.

* * *

Не по воле несчастного случая,
а по времени – чаша выпита —
нас постигла беда неминучая:
лебедой поросло наше либидо.

* * *

Весна – это любовный аромат
и страсти необузданный разлив;
мужчина в большинстве своем женат,
поэтому поспешлив и пуглив.

* * *

Нечто круто с возрастом увяло,
словно исчерпался некий ген:
очень любопытства стало мало
и душа не просит перемен.

* * *

Жизнь моя как ни била ключом,
как шампанским ни пенилась в пятницу,
а тоска непонятно о чем
мне шершавую пела невнятицу.

* * *

Споры о зерне в литературе —
горы словоблудной чепухи,
ибо из семян ума и дури
равные восходят лопухи.

* * *

Давно по миру льются стоны,
что круче, жарче и бодрей
еврей штурмует бастионы,
когда в них есть другой еврей.

* * *

Судьба не зря за годом год
меня толчет в житейской ступке:
у человека от невзгод
и мысли выше, и поступки.

* * *

Переживет наш мир беспечный
любой кошмар как чепуху,
пока огонь пылает вечный
у человечества в паху.

* * *

Подонки, мразь и забулдыги,
мерзавцы, суки и скоты
читали в детстве те же книги,
что прочитали я и ты.

* * *

До точки знает тот,
идущий нам на смену,
откуда что растет
и что в какую цену.

* * *

С тоской копаясь в тексте сраном,
его судить самодержавен,
я многим жалким графоманам
бывал сиятельный Державин.

* * *

Наш разум тесно связан с телом,
и в том немало есть печали:
про то, что раньше ночью делал,
теперь я думаю ночами.

* * *

В устоях жизни твердокамен,
семью и дом любя взахлеб,
мужик, хотя и моногамен,
однако жуткий полиеб.

* * *

Неволю ощущая, словно плен,
я полностью растратил пыл удалый,
и общества свободного я член
теперь уже потрепанный и вялый.

* * *

Недолго нас кошмар терзает,
что оборвется бытие:
с приходом смерти исчезает
боль ожидания ее.

* * *

Пришли ко мне, покой нарушив,
раздумий тягостные муки:
а вдруг по смерти наши души
на небе мрут от смертной скуки?

* * *

Мы в очень различной манере
семейную носим узду:
на нас можно ездить в той мере,
в которой мы терпим езду.

* * *

Вся планета сейчас нам видна:
мы в гармонии неги и лени
обсуждаем за рюмкой вина
соль и суть мимолетных явлений.

* * *

В зоопарке под вопли детей
укрепилось мое убеждение,
что мартышки глядят на людей,
обсуждая свое вырождение.

* * *

А то, что в среду я отверг,
неся гневливую невнятицу,
то с радостью приму в четверг,
чтобы жалеть об этом в пятницу.

* * *

На пороге вечной ночи,
коротая вечер темный,
что-то все еще бормочет
бедный разум неуемный.

* * *

Разумов парящих и рабочих
нету ни святее, ни безбожней,
наши дураки – глупее прочих,
наши идиоты – безнадежней.

* * *

Что я люблю? Курить, лежать,
в туманных нежиться томлениях
и вяло мыслями бежать
во всех возможных направлениях.

* * *

Блаженство алкогольного затмения
неведомо жрецам ума и знания,
мы пьем от колебаний и сомнения,
от горестной тоски непонимания.

* * *

Дается близость только с теми
из городов и площадей,
где бродят призраки и тени
хранимых памятью людей.

* * *

Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.

* * *

Не только от нервов и стужи
болезни и хворости множатся:
здоровье становится хуже,
когда о здоровье тревожатся.

* * *

Был некто когда-то и где-то,
кто был уже мною тогда;
слова то хулы, то привета
я слышу в себе иногда.

* * *

Не слишком я азартный был игрок,
имея даже козыри в руках,
ни разу я зато не пренебрег
возможностью остаться в дураках.

* * *

Сегодня исчез во мраке
еще один, с кем не скучно;
в отличие от собаки,
я выл по нему беззвучно.

* * *

Конечно, всем вокруг наверняка
досадно, что еврей, пока живой,
дорогу из любого тупика
находит хитрожопой головой.

* * *

Ворует власть, ворует челядь,
вор любит вора укорять;
в Россию можно смело верить,
но ей опасно доверять.

* * *

Чтобы душа была чиста,
жить, не греша, совсем не глупо,
но жизнь становится пуста,
как детектив, где нету трупа.

* * *

Хотя неволя миновала,
однако мы – ее творение;
стихия зла нам даровала
высокомерное смирение.

* * *

Тонко и точно продумана этика
всякого крупного кровопролития:
чистые руки – у теоретика,
чистая совесть – у исполнителя.

* * *

Не помню мест, не помню лиц,
в тетради века промелькнувшего
размылись тысячи страниц
неповторимого минувшего.

* * *

В силу душевной структуры,
дышащей тихо, но внятно,
лучшие в жизни халтуры
делались мною бесплатно.

* * *

Взывая к моему уму и духу,
все встречные, галдя и гомоня,
раскидывают мне свою чернуху,
спасти меня надеясь от меня.

* * *

Судить подробней не берусь,
но стало мне теперь видней:
евреи так поили Русь,
что сами спились вместе с ней.

* * *

Пусты потуги сторожей
быть зорче, строже и внимательней:
плоды запретные – свежей,
сочней, полезней и питательней.

* * *

Я рад, что вновь сижу с тобой,
сейчас бутылку мы откроем,
мы объявили пьянству бой,
но надо выпить перед боем.

* * *

Наступило время страха,
сердце болью заморочено;
а вчера лишь бодро трахал
все, что слабо приколочено.

* * *

Везде на красочных обложках
и между них в кипящем шелесте
стоят-идут на стройных ножках
большие клумбы пышной прелести.

* * *

Есть в ощущениях обман,
и есть обида в том обмане:
совсем не деньги жгут карман,
а их отсутствие в кармане.

* * *

Вновь меня знакомые сейчас
будут наставлять, кормя котлетами;
счастье, что Творец не слышит нас —
мы б Его затрахали советами.

* * *

В неправедных суждениях моих
всегда есть оправдание моральное:
так резво я выбалтываю их,
что каждому найду диаметральное.

* * *

Известно
лишь немым небесным судьям,
где финиш
нашим песням соловьиным,
и слепо
ходит рок по нашим судьбам,
как пес мой —
по тропинкам муравьиным.

* * *

Эпоха лжи, кошмаров и увечий
издохла,
захлебнувшись в наших стонах,
божественные звуки русской речи
слышны теперь
во всех земных притонах.

* * *

В доставшихся мне
жизненных сражениях
я бился, балагуря и шутя,
а в мелочных
житейских унижениях —
беспомощен, как малое дитя.

* * *

До славной мысли неслучайной
добрел я вдруг дорогой плавной:
у мужика без жизни тайной
нет полноценной жизни явной.

* * *

На высокие наши стремления,
на душевные наши нюансы,
на туманные духа томления —
очень грубо влияют финансы.

* * *

Стали бабы страшной силой,
полон дела женский треп,
а мужик – пустой и хилый,
дармоед и дармоеб.

* * *

Я был изумлен, обнаружив,
насколько проста красота:
по влаге – что туча, что лужа,
но разнится их высота.

* * *

Наш век в уме слегка попорчен
и рубит воздух топором,
а бой со злом давно закончен:
зло победило, став добром.

* * *

Я, друзья, лишь до срока простак
и балдею от песни хмельной:
после смерти зазнаюсь я так,
что уже вам не выпить со мной.

* * *

Я живу, незатейлив и кроток,
никого и ни в чем не виня,
а на свете все больше красоток,
и все меньше на свете меня.

* * *

Еще родить нехитрую идею
могу после стакана или кружки,
но мысли в голове уже редеют,
как волос на макушке у старушки.

* * *

Давно живя с людьми в соседстве,
я ни за что их не сужу:
причины многих крупных бедствий
в себе самом я нахожу.

* * *

Во что я верю, горький пьяница?
А верю я, что время наше
однажды тихо устаканится
и станет каплей в Божьей чаше.

* * *

Несчетны русские погосты
с костями канувших людей —
века чумы, холеры, оспы
и несогласия идей.

* * *

Повсюду, где гремит гроза борьбы
и ливнями текут слова раздоров,
евреи вырастают как грибы
с обилием ярчайших мухоморов.

* * *

Компотом духа и ума
я русской кухне соприроден:
Россия – лучшая тюрьма
для тех, кто внутренне свободен.

* * *

О нем не скажешь ничего —
ни лести, ни хулы;
ума палата у него,
но засраны углы.

* * *

В неполном зале – горький смех
во мне журчит без осуждения:
мне, словно шлюхе, жалко всех,
кто не получит наслаждения.

* * *

Со мной, хотя удаль иссякла,
а розы по-прежнему свежи,
еще приключается всякое,
хотя уже реже и реже.

* * *

Давно я заметил на практике,
что мягкий – живителен стиль,
а люди с металлом в характере
быстрее уходят в утиль.

* * *

В земной ума и духа суете
у близких вызывали смех и слезы,
но делали погоду только те,
кто плюнул на советы и прогнозы.

* * *

Зная, что глухая ждет нас бездна,
и что путь мы не переиначим,
и про это плакать бесполезно, —
мы как раз поэтому и плачем.

* * *

Опершись о незримую стену,
как моряк на родном берегу,
на любую заветную тему
помолчать я с друзьями могу.

* * *

Все, что было, —
кануло и сплыло,
есть еще
в мехах моих вино;
что же мне
так вяло и уныло,
пусто,
равнодушно и темно?

* * *

Повсюду смерть,
но живы мы,
я чувством света —
тьме обязан,
и даже если нет чумы,
наш каждый пир
с ней тесно связан.

* * *

Идея, что мною владеет,
ведет к пониманию важному:
в года, когда небо скудеет,
душа достается не каждому.

* * *

Напористо, безудержно и страстно —
повсюду, где живое колыхание, —
в российское духовное пространство
вплетается еврейское дыхание.

* * *

Человек – существо такое,
что страдает интимным жжением
и в заветном живет покое
с нарастающим раздражением.

* * *

До поры, что востребую их,
воплощая в достойных словах,
много мыслей и шуток моих
содержу я в чужих головах.

* * *

Все дружно в России воздели глаза
и в Божье поверили чудо,
и пылко целует теперь образа
повсюдный вчерашний Иуда.

* * *

И хотя уже видна
мне речушка Лета,
голова моя полна
мусора и света.

* * *

Устав болеть от наших дел,
порой лицо отводит Бог,
и страшен жизненный удел
живущих в этот темный срок.

* * *

Среди любого поколения
живя в обличии естественном,
еврей – повсюдный червь сомнения
в духовном яблоке общественном.

* * *

Полистал я его откровения
и подумал, захлопнув обложку,
что в источник его вдохновения
музы бросили дохлую кошку.

* * *

Души мертвых терпят муки
вновь и вновь, пока планета
благодушно греет руки
на пожарах наших гетто.

* * *

Я щедро тешил плоть,
но дух был верен чести;
храни его, Господь,
в сухом и теплом месте.

* * *

Вчера ходил на пир к знакомым,
их дом уютен, как кровать;
но трудно долго почивать,
когда не спится насекомым.

* * *

Господь, услышав жалобы мои,
подумал, как избыть мою беду,
и стали петь о страсти соловьи
в осеннем неприкаянном саду.

* * *

Реальность – это то, где я живу;
реальность – это личная окрестность;
реальность – это все, что наяву;
но есть еще совсем иная местность.

* * *

Нам, конечно, уйти суждено,
исчерпав этой жизни рутину,
но, закончив земное кино,
мы меняем лишь зал и картину.

* * *

Иступился мой крючок
и уже не точится;
хоть и дряхлый старичок,
а ебаться хочется.

* * *

Чисто чувственно мной замечено,
как незримо для наблюдения
к нам является в сумрак вечера
муза легкого поведения.

* * *

Подвержен творческой тоске,
Господь не чужд земного зелья,
и наша жизнь на волоске
висит в часы Его похмелья.

* * *

Я вижу Россию не вчуже,
и нет у меня удивления:
разруха – в умах, а снаружи —
всего лишь ее проявления.

* * *

Злоба наша, в душах накопляясь,
к небу воспаряет с ними вместе;
небо, этой злобой воспаляясь,
вяжет облака вражды и мести.

* * *

Еще свой путь земной не завершив,
российской душегубкой проворонен,
по внешности сохранен я и жив,
но внутренне – уже потусторонен.

* * *

И жизнь моя не в тупике,
и дух еще отзывчив к чувству,
пока стакан держу в руке,
а вилкой трогаю капусту.

* * *

Не чувствую ни капли облегчения,
осваивая новую реальность,
где плотские порывы и влечения
теряют остроту и актуальность.

* * *

Земного прозябания режим
толкает нас на поиск лучшей доли,
и мы от благоденствия бежим
не реже, чем от тягот и неволи.

* * *

Вся наша склонность к оптимизму
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.

* * *

Бог необузданно гневлив
и сам себя сдержать не может,
покуда ярости прилив
чего-нибудь не уничтожит.

* * *

Держусь я тем везде всегда,
что никогда нигде
я не даю себе труда
усердствовать в труде.

* * *

Из века в век и год от года
смеясь над воплями старателей,
бренчит российская свобода
ключами сменных надзирателей.

* * *

Я догадался очень рано
себя от пакости беречь
и не смотрю, когда с экрана
двуликий анус держит речь.

* * *

У писательского круга —
вековечные привычки:
все цитируют друг друга,
не используя кавычки.

* * *

Люблю ненужные предметы,
любуюсь медью их и глиной,
руками трогаю приметы
того, что жизнь случилась длинной.

* * *

Я чтенью предал жизнь мою,
смакую тон, сюжет и фразу,
а все, что жадно узнаю,
я забывать умею сразу.

* * *

Я жизнь мою прошел пешком,
и был карман мой пуст,
но метил я в пути стишком
любой дорожный куст.

* * *

Блажен, кто истов и суров,
творя свою бурду,
кто издает могучий рев
на холостом ходу.

* * *

Творец живет сейчас в обиде,
угрюмо видя мир насквозь —
и то, что вовсе не предвидел,
и то, что напрочь не сбылось.

* * *

Евреи всходят там,
где их не сеяли,
цветут и колосятся
где не просят,
растут из
непосаженного семени
и всюду
безобразно плодоносят.

* * *

Умелец мастерит лихую дрель
и сверлит в мироздании дыру,
а хлюпик дует в тонкую свирель
и зябнет на космическом ветру.

* * *

Сполна я осознал еще юнцом
трагедию земного проживания
с кошмарным и заведомым концом,
со счастьем и тоской существования.

* * *

Я завидую только тому,
чей азарт не сильнее ума,
и довольно того лишь ему,
что судьба посылает сама.

* * *

Сам в отшельнический скит
заточился дух-молчальник;
всюду бурно жизнь кипит,
на плите кипит мой чайник.

* * *

Весьма наш мир материален,
но, вожжи духа отпустив,
легко уловишь, как реален
сокрытой мистики мотив.

* * *

Когда по пьянке все двоится,
опасно дальше наливать,
и может лишняя девица
легко проникнуть на кровать.

* * *

Мир хотя загадок полон,
есть ключи для всех дверей;
если в ком сомненья, кто он,
то, конечно, он еврей.

* * *

Гражданским пышешь ты горением,
а я – любуюсь на фиалки;
облей, облей меня презрением
и подожги от зажигалки.

* * *

Созерцатель и свидетель,
я по жизни зря кочую,
я не славлю добродетель
и пороки не бичую.
Посторонен я настолько,
что и чувствую иначе:
видя зло – смеюсь я горько,
а добру внимаю – плача.

* * *

Я не был накопительства примером
и думаю без жалости теперь,
что стал уже давно миллионером
по счету мной понесенных потерь.

* * *

Как пастырь,
наставляющий народ,
как пастор,
совершающий молебен,
еврей, торгуя воздухом,
не врет,
а верит, что товар его целебен.

* * *

Несложен мой актерский норов:
ловя из зала волны смеха,
я торжествую, как Суворов,
когда он с Альп на жопе съехал.

* * *

Виновен в этом или космос,
или научный беспредел:
несовращеннолетний возраст
весьма у дев помолодел.

* * *

Пока себя дотла не износил,
на баб я с удовольствием гляжу;
еще настолько свеж и полон сил,
что внуков я на свет произвожу.

* * *

Молчу, скрываюсь и таю,
чтоб даже искрой откровения
не вызвать пенную струю
из брюк общественного мнения.

* * *

Я к вам бы, милая, приник
со страстью неумышленной,
но вы, мне кажется, – родник
воды весьма промышленной.

* * *

С того слова мои печальны,
а чувства миром недовольны,
что мысли – редки и случайны,
а рифмы – куцы и глагольны.

* * *

Покуда есть литература,
возможны в ней любые толки,
придет восторженная дура
и книгу пылко снимет с полки.

* * *

Когда порой густеют в небе тучи,
я думаю: клубитесь надо мной,
бывали облака гораздо круче,
но где они? А я – сижу в пивной.

* * *

Нисколько от безделья я не маюсь,
а ты натужно мечешься – зачем?
Я – с радостью ничем не занимаюсь,
ты – потно занимаешься ничем.

* * *

Творец порой бывает так не прав,
что сам же на себя глядит зловеще,
и, чтоб утихомирить буйный нрав,
придумывает что-нибудь похлеще.

* * *

Нет часа угрюмей, чем утренний:
душа озирается шало,
и хаосы – внешний и внутренний
коростами трутся шершаво.

* * *

Когда мы спорим, наши головы
весьма легки в тасовке фактов,
поскольку сами факты – голые
и для любых годятся актов.

* * *

В местах любого бурного смятения,
где ненависти нет конца и края,
растут разнообразные растения,
покоем наши души укоряя.

* * *

Я чую в организме сговор тайный,
решивший отпустить на небо душу,
ремонт поскольку нужен капитальный,
а я и косметического трушу.

* * *

Все течет под еврейскую кровлю,
обретая защиту и кров, —
и свобода, политая кровью,
и доходы российских воров.

* * *

Дожрав до крошки, хрюкнув сыто
и перейдя в режим лежания,
свинья всегда бранит корыто
за бездуховность содержания.

* * *

Тоскливы русские пейзажи,
их дух унынием повит,
и на душе моей чем гаже,
тем ей созвучней этот вид.

* * *

Иссяк мой золота запас,
понтуюсь я, бренча грошами,
а ты все скачешь, мой Пегас,
тряся ослиными ушами.

* * *

Только самому себе, молчащему,
я могу довериться как лекарю;
если одинок по-настоящему,
то и рассказать об этом некому.

* * *

Те идеи, что в воздухе веяли
и уже были явно готовые,
осознались былыми евреями,
наша участь – отыскивать новые.

* * *

Где все сидят, ругая власть,
а после спят от утомления,
никак не может не упасть
доход на тушу населения.

* * *

Купаясь в мелкой луже новостей,
ловлю внезапно слово, и тогда
стихи мои похожи на детей
случайностью зачатия плода.

* * *

Мечтай, печальный человек,
целебней нет от жизни средства,
и прошлогодний веет снег
над играми седого детства.

* * *

Вся наука похожа на здание,
под которым фундамент непрочен,
ибо в истинность нашего знания
это знание верит не очень.

* * *

Возвышенные мифы год за годом
становятся сильней печальной были;
евреи стали избранным народом
не ранее, чем все их невзлюбили.

* * *

Однажды фуфло полюбило туфту
с роскошной и пышной фигурой,
фуфло повалило туфту на тахту
и занялось пылкой халтурой.

* * *

Под ветром жизни так остыли мы
и надышались едким дымом,
что постепенно опостылели
самим себе, таким любимым.

* * *

Мне стоит лишь застыть,
сосредоточась,
и, словно растворенные в крови,
из памяти моей сочатся тотчас
не доблести, а подлости мои.

* * *

Присматриваясь чутко и сторожко,
я думал, когда жил еще в России,
что лучше воронок, чем неотложка,
и вышло все, как если бы спросили.

* * *

То с боями, то скинув шинель
и обильно плодясь по дороге,
человечество роет тоннель,
не надеясь на выход в итоге.

* * *

Дойдя до рубежа преображения,
оставив дым последней сигареты,
зеркального лишусь я отражения
и весь переселюсь в свои портреты.

* * *

Вся история – огромное собрание
аргументов к несомненности идеи,
что Творец прощает каждого заранее;
это знали все великие злодеи.

* * *

Аскетов боюсь я – стезя их
лежит от моей далеко,
а те, кто себя истязает,
и ближних калечат легко.

* * *

Зачем печалиться напрасно,
словами горестно шурша?
У толстых тоже очень часто
бывает тонкая душа.

* * *

Не видел я нигде в печати,
но это знают все студенты:
про непорочное зачатие
миф сочинили импотенты.

* * *

О чем-то грустном все молчали,
но я не вник и не спросил,
уже чужие знать печали
нет у меня душевных сил.

* * *

Думаю об этом без конца,
наглый неотесанный ублюдок:
если мы – подобие Творца,
то у Бога должен быть желудок.

* * *

Конечно, все на свете – суета
под вечным абажуром небосвода,
но мера человека – пустота
окрестности после его ухода.

* * *

Если все не пакостно, то мглисто,
с детства наступает увядание,
светлая пора у пессимиста —
новых огорчений ожидание.

* * *

В годы, что прослыли беззаботными
(время только начало свой бег),
ангелы потрахались с животными —
вышел первобытный человек.

* * *

Уже давно мы не атлеты,
и плоть полнеет оголтело,
теперь некрупные предметы
я ловко прячу в складках тела.

* * *

Держусь ничуть не победительно,
весьма беспафосно звучу,
меня при встрече снисходительно
ублюдки треплют по плечу.

* * *

Пусть меня заботы рвут на части,
пусть я окружен гавном и суками,
все же поразительное счастье —
мучиться прижизненными муками.

* * *

Когда мы кого-то ругаем
и что-то за что-то клянем,
мы желчный пузырь напрягаем,
и камни заводятся в нем.

* * *

Конечно, лучше жить
раздельно с веком,
не пачкаясь
в нечестии и блуде,
но чистым оставаться человеком
мешают окружающие люди.

* * *

Рассеялись былые притязания,
и жизнь моя,
желаньям в унисон,
полна уже
блаженством замерзания,
когда внутри тепло
и клонит в сон.

* * *

Господь на нас
не смотрит потому,
что чувствует
неловкость и смущение:
Творец гордится замыслом,
Ему
видней, насколько плохо воплощение.

* * *

Не по капризу Провидения
мы на тоску осуждены,
тоска у нас – от заблуждения,
что мы для счастья рождены.

* * *

В немыслимом количестве томов
мусолится одна и та же шутка —
что связано брожение умов
с бурчанием народного желудка.

* * *

Почти закончив путь земной,
я жизнь мою обозреваю
и сам себя подозреваю,
что это было не со мной.

* * *

Ты, душа, если сердце не врет,
запросилась в родные края?
Лишь бы только тебя наперед
не поехала крыша моя.

* * *

Свой дух я некогда очистил
не лучезарной красотой,
а осознаньем грязных истин
и тесной встречей с мерзотой.

* * *

Исчерпался остаток чернил,
Богом некогда выданный мне;
все, что мог, я уже сочинил;
только дохлая муха на дне.

* * *

Моя прижизненная аура
перед утечкой из пространства
в неделю похорон и траура
пронижет воздух духом пьянства.

* * *

Столько из былого мной надышано,
что я часто думаю сейчас:
прошлое прекрасно и возвышенно,
потому что не было там нас.

* * *

Комфорту и сытости вторя,
от массы людской умножения
из пены житейского моря
течет аромат разложения.

* * *

Всему учился между прочим,
но знаю слов я курс обменный,
и собеседник я не очень,
но соболтатель я отменный.

* * *

Бог нам подсыпал, дух варя,
и зов безумных побуждений,
и темный ужас дикаря,
и крутость варварских суждений.

* * *

Всюду меж евреями сердечно
теплится идея прописная:
нам Израиль – родина, конечно,
только, слава Богу, запасная.

* * *

Замедлился кошмарный маховик,
которым был наш век
разбит и скомкан;
похоже, что закончен черновик
того, что предстоит
уже потомкам.

* * *

Я не рассыпаюсь в заверениях
и не возношу хвалу фальшиво:
Бога я люблю в его творениях
женского покроя и пошива.

* * *

В России очень часто ощущение —
вослед каким-то мыслям или фразам,
что тесное с евреями общение
ужасно объевреивает разум.

* * *

Хотя везде пространство есть,
но от себя нам не убресть.

* * *

Люблю чужеземный ландшафт
не в виде немой территории,
а чтобы везде на ушах
висела лапша из истории.

* * *

Тактично, щепетильно, деликатно —
беседуя, со сцены, за вином —
твержу я, повторяясь многократно,
о пагубности близости с гавном.

* * *

Поскольку жутко тяжек путь земной
и дышит ощущением сиротства —
блаженны, кто общается со мной,
испытывая радость превосходства.

* * *

Как судьба ни длись благополучно,
есть у всех последняя забота;
я бы умереть хотел беззвучно:
близких беспокоить неохота.

* * *

Кто на суете сосредоточен
в судорогах алчного радения,
тех и посреди кромешной ночи
денежные мучают видения.

* * *

Ведь любой, от восторга дурея,
сам упал бы в кольцо твоих рук —
что ж ты жадно глядишь на еврея
в стороне от веселых подруг?

* * *

Угрюмо ощутив, насколько тленны,
друзья мои укрылись по берлогам;
да будут их года благословенны,
насколько это можно с нашим Богом.

* * *

Мы к ночи пьем с женой
по тем причинам веским,
что нету спешных дел,
и поезд наш ушел,
и заняты друзья,
нам часто выпить не с кем,
а главное —
что нам так хорошо.

* * *

Все время учит нас история,
что получалось так и сяк,
но где хотелось, там и стоило
пускаться наперекосяк.

* * *

Раздвоенность —
печальная нормальность,
и зыбкое держу я равновесие:
умишко
слепо тычется в реальность,
а душу
распирает мракобесие.

* * *

Как раньше в юности
влюбленность,
так на закате невзначай
нас осеняет просветленность
и благодарная печаль.

* * *

Здесь еврей и ты, и я —
мы единая семья:
от шабата до шабата
брат наебывает брата.

* * *

Нынче различаю даже масти я
тех, кому душа моя – помеха:
бес гордыни, дьявол любострастия,
демоны свободы и успеха.

* * *

Нет, мой умишко не глубок,
во мне горит он тихой свечкой
и незатейлив, как лубок,
где на лугу – баран с овечкой.

* * *

Благословенна будь, держава,
что век жила с собой в борьбе,
саму себя в дерьме держала,
поя хвалу сама себе.

* * *

Конечно, всюду ложь и фальшь,
тоска, абсурд и бред,
но к водке рубят сельдь на фарш,
а к мясу – винегрет.

* * *

Весь Божий мир, пока живой, —
арена бойни мировой,
поскольку что кому-то прибыльно,
другому – тягостно и гибельно.

* * *

Я слышу завывания кретина,
я вижу, как гуляет сволота,
однако и душа невозмутима,
и к жизни не скудеет теплота.

* * *

Разуверясь в иллюзии нежной,
мы при первой малейшей
возможности
обзаводимся новой надеждой,
столь же явной в ее безнадежности.

* * *

Спать не зря охоч я очень:
сонный бред люблю я с юности,
разум наш под сенью ночи
отдыхает от разумности.

* * *

Всякий нес ко мне боль и занозы,
кто судьбе проигрался в рулетку,
и весьма крокодиловы слезы
о мою осушались жилетку.

* * *

Мой деловой, рациональный,
с ухваткой, вскормленной веками,
активный ген национальный
остался в папе или в маме.

* * *

Гуляка, пройдоха, мошенник,
для адского пекла годясь, —
подвижник, аскет и отшельник,
в иную эпоху родясь.

* * *

Замшелым душам стариков
созвучны внешне их старушки:
у всех по жизни гавнюков
их жены – злобные гнилушки.

* * *

От коллективных устремлений,
где гул восторгов, гам и шум,
я уклоняюсь из-за лени,
что часто выглядит, как ум.

* * *

Клокочет неистовый зал,
и красные флаги алеют…
Мне доктор однажды сказал:
глисты перед гибелью злеют.

* * *

Пока присесть могу к столу,
ценю я каждое мгновение,
и там, где я пишу хулу,
внутри звучит благословение.

* * *

Время тянется уныло,
но меняться не устало:
раньше все мерзее было,
а теперь – мерзее стало.

* * *

Проходят эпохи душения,
но сколько и как ни трави,
а творческий пыл разрушения
играет в российской крови.

* * *

Был я молод и где-то служил,
а любовью – и бредил, и жил;
даже глядя на гладь небосклона,
я усматривал девичьи лона.

* * *

Кто книжно, а кто по наитию,
но с чувством неясного страха
однажды приходишь к открытию
сообщества духа и паха.

* * *

Я остро ощущаю временами
(проверить я пока еще не мог),
что в жизни все случившееся с нами —
всего лишь только опыт и пролог.

* * *

Уходит черный век великий,
и станет нем его гранит,
и лишь язык, живой и дикий,
кошмар и славу сохранит.

* * *

Идеей тонкой и заветной
богат мой разум проницательный:
страсть не бывает безответной —
ответ бывает отрицательный.

* * *

Вокруг хотя полно материальности,
но знают нынче все, кто не дурак:
действительность
загадочней реальности,
а что на самом деле – полный мрак.

* * *

Бурлит российский передел,
кипят азарт и спесь,
а кто сажал и кто сидел —
уже не важно здесь.

* * *

Сбываются – глазу не веришь —
мечты древнеримских трудящихся:
хотевшие хлеба и зрелищ
едят у экранов светящихся.

* * *

Мы уже судьбу не просим
об удаче скоротечной,
осенила душу осень
духом праздности беспечной.

* * *

Вой ветра, сеющий тревогу,
напоминает лишь о том,
что я покуда, слава Богу,
ни духом слаб, ни животом.

* * *

Предай меня, Боже, остуде,
от пыла вещать охрани,
достаточно мудрые люди
уже наболтали херни.

* * *

Не числю я склероз мой ранний
досадной жизненной превратностью;
моя башка без лишних знаний
полна туманом и приятностью.

* * *

Не травлю дисгармонией мрачной
я симфонию льющихся дней:
где семья получилась удачной,
там жена дирижирует ей.

* * *

Когда близка пора маразма,
как говорил мудрец Эразм,
любое бегство от соблазна
есть больший грех,
чем сам соблазн.

* * *

Плачет баба потому,
что увяло тело,
а давала не тому,
под кого хотела.

* * *

Художнику дано благословлять —
не более того, хоть и не менее,
а если не художник он, а блядь,
то блядство и его благословение.

* * *

С разным повстречался я искусством
в годы любованья мирозданием,
лучшее на свете этом грустном
создано тоской и состраданием.

* * *

В одном история не врет
и правы древние пророки:
великим делают народ
его глубинные пороки.

* * *

Ты к небу воздеваешь пылко руки,
я в жестах этих вижу лицемерие:
за веру ты принять согласен муки,
а я принять готов их – за неверие.

* * *

Господь не будет нас карать,
гораздо хуже наш удел:
на небе станут нагло жрать
нас те, кто нас по жизни ел.

* * *

Бог печально тренькает на лире
в горести недавнего прозрения:
самая большая скверна в мире —
подлые разумные творения.

* * *

Я храню душевное спокойствие,
ибо все, что больно,
то нормально,
а любое наше удовольствие —
либо вредно, либо аморально.

* * *

Жила-была на свете дева,
и было дел у ней немало:
что на себя она надела,
потом везде она снимала.

* * *

Тайным действием систем,
скрытых под сознанием,
жопа связана со всем
Божьим мирозданием.

* * *

Схожусь я медленно, с опаской,
по горло полон горьким опытом,
но вдруг дохнет на душу лаской,
и снова все пропало пропадом.

* * *

Когда мне почта утром рано
приносит вирши графомана,
бываю рад я, как раввины —
от ветра с запахом свинины.

* * *

Вульгарен, груб и необуздан,
я в рай никак не попаду,
зато легко я буду узнан
во дни амнистии в аду.

* * *

Людей давно уже делю —
по слову, тону, жесту, взгляду —
на тех, кому я сам налью,
и тех, с кем рядом пить не сяду.

* * *

У внуков с их иными вкусами
я не останусь без призора:
меня отыщут в куче мусора
и переложат в кучу сора.

* * *

Я живу в тишине и покое,
стал отшельник, монах и бирюк,
но на улицах вижу такое,
что душа моя рвется из брюк.

* * *

Первые на свете совратители,
понял я, по памяти скользя,
были, с несомненностью, родители:
я узнал от них, чего нельзя.

* * *

Покуда наши чувства не остыли,
я чувствую живое обожание
к тому, что содержимое бутыли
меняет наших мыслей содержание.

* * *

Ум – помеха для нежной души,
он ее и сильней, и умней,
но душа если выпить решит,
ум немедля потворствует ей.

* * *

Я от века отжил только треть,
когда понял: бояться – опасно,
страху надо в глаза посмотреть,
и становится просто и ясно.

* * *

В натурах подлинно способных
играет тонкий и живой
талант упрямо, как подсолнух,
вертеть за солнцем головой.

* * *

Мир совершенствуется так —
не по годам, а по неделям, —
что мелкотравчатый бардак
большим становится борделем.

* * *

Хотя под раскаты витийства
убийц человечество судит,
но жить на земле без убийства
не может, не хочет, не будет.

* * *

Естественно и точно по годам
стал ветошью
мой рыцарский доспех,
поскольку у весьма прекрасных дам
терпел он сокрушительный успех.

* * *

Я подбил бы насильнику глаз,
а уж нос я расквасил бы точно,
очень жалко, что трахают нас
анонимно, безлико, заочно.

* * *

В чистом разуме скрыта отрава,
целой жизни мешая тайком:
мысля трезво, реально и здраво,
ты немедля слывешь мудаком.

* * *

Поскольку есть мужчины и юнцы,
просящие готовые ответы,
постольку возникают мудрецы,
родящие полезные советы.

* * *

Свобода неотрывна от сомнения
и кажется обманом неискусным,
дух горечи
и дух недоумения
витают над ее рассветом тусклым.

* * *

Идея моя не научна,
но мне помогала всегда:
прекрасное – все, что не скучно,
и даже крутая беда.

* * *

То ясно чувствуешь душой,
то говорит об этом тело:
век был достаточно большой,
и все слегка осточертело.

* * *

В лени всякого есть понемногу,
а в решимости жить поперек —
и бросание вызова Богу,
что когда-то на труд нас обрек.

* * *

Чуя в человечестве опасность,
думая о судьбах мироздания,
в истину вложил Господь напрасность
поисков ее и опознания.

* * *

Посреди миропорядка
есть везде, где я живу,
и моя пустая грядка,
я сажаю трын-траву.

* * *

Так же будут кишеть муравьи,
а планеты – нестись по орбитам;
размышленья о смерти мои —
только мысли о всем недопитом.

* * *

Борьба – не душевный каприз,
не прихоть пустого влечения:
плывут по течению – вниз,
а вверх – это против течения.

* * *

Конечно, я придурком был тогда,
поскольку был упрям я и строптив,
а умный в те кромешные года
носил на языке презерватив.

* * *

На все подряд со страстью нежной,
как воробьи к любому крошеву,
слетались мы, томясь надеждой
прильнуть к чему-нибудь хорошему.

* * *

В беде, где все пошло насмарку,
вразлом и наперекосяк,
велик душой, кто рад подарку,
что жив, на воле и босяк.

* * *

Готовлюсь к уходу туда,
где быть надлежит человеку,
и время плеснет, как вода
над камешком, канувшим в реку.

* * *

Я не люблю живые тени:
меня страшит их дух высокий;
дружу я близко только с теми,
кого поят земные соки.

* * *

Я музу часто вижу здесь
во время умственного пира,
она собой являет смесь
из нимфы, бляди и вампира.

* * *

Осадком памяти сухим
уже на склоне и пределе
мы видим прошлое таким,
каким его прожить хотели.

* * *

Разгул наук сейчас таков,
что зуд ученого азарта
вот-вот наладит мужиков
рожать детей Восьмого марта.

* * *

Конечно, слезы, боль и грех
все время видеть тяжело Ему,
но Бог нас любит равно всех
и просто каждого по-своему.

* * *

Лишь на смертном одре
я посмею сказать,
что печально
во всем этом деле:
если б наши старухи
любили вязать,
мы бы дольше
в пивных посидели.

* * *

Что нес я ахинею, но не бред,
поймут, когда уже я замолчу,
и жалко мне порой, что Бога нет,
я столько рассказать Ему хочу!

* * *

Любые наши умозрения
венчает вывод горемычный,
что здесь нас точит
червь сомнения,
а после смерти —
червь обычный.

* * *

Величественна и проста
в делах житейских роль Господня:
никто, как Он, отверз уста
у тех, кто выпить звал сегодня.

* * *

Старение – тяжкое бедствие,
к закату умнеют мужчины,
но пакостно мне это следствие
от пакостной этой причины.

* * *

Меня пересолив и переперчив,
Господь уравновесил это так,
что стал я неразборчиво доверчив
и каждого жалею, как мудак.

* * *

Я изо всех душевных сил
ценю творения культуры,
хотя по пьянке оросил
немало уличной скульптуры.

* * *

Я дивлюсь устройству мира:
ведь ни разу воробей,
хоть и наглый и проныра,
а не трахал голубей.

* * *

Я времени себе не выбирал,
оно других не лучше и не хуже,
но те, кто мог бы вырасти в коралл,
комками пролежали в мелкой луже.

* * *

Я думаю – украдкой и тайком, —
насколько легче жить на склоне лет,
и спать как хорошо со стариком:
и вроде бы он есть, и вроде нет.

* * *

Забыть об одиночестве попытка,
любовь разнообразием богата:
у молодости – радости избытка,
у старости – роскошество заката.

* * *

За глину, что вместе месили,
за долю в убогом куске
подвержен еврей из России
тяжелой славянской тоске.

* * *

Хоть живу я благоденно и чинно,
а в затмениях души знаю толк;
настоящая тоска – беспричинна,
от нее так на луну воет волк.

* * *

Мы стали снисходительно терпеть
излишества чужого поведения:
нет сил уже ни злиться, ни кипеть,
и наша доброта – от оскудения.

* * *

Когда я сам себе перечу,
двоюсь настолько, что пугаюсь:
я то бегу себе навстречу,
то разминусь и разбегаюсь.

* * *

Я недвижен в уюте домашнем,
как бы время ни мчалось в окне;
я сегодня остался вчерашним,
это завтра оценят во мне.

* * *

Угрюмо замыкаюсь я, когда
напившаяся нелюдь и ублюдки
мне дружбу предлагают навсегда
и души облегчают, как желудки.

* * *

Время дикое, странное, смутное
над Россией – ни ночь, ни заря,
то ли что-то родит она путное,
то ли снова найдет упыря.

* * *

Невольно ум зайдет за разум,
такого мир не видел сроду:
огромный лагерь весь и сразу
внезапно вышел на свободу.

* * *

Давно уже в себя я погружен,
и в этой благодатной пустоте
я слишком сам собою окружен,
чтоб думать о толкучей суете.

* * *

С восторгом я житейский ем кулич,
но вдосталь мне мешает насладиться
висящая над нами, словно бич,
паскудная обязанность трудиться.

* * *

Зевая от позывов омерзения,
читаю чьи-то творческие корчи,
где всюду по извивам умозрения
витает аромат неясной порчи.

* * *

Мы зорче и мягче, старея
в осенних любовных объятьях,
глаза наши видят острее,
когда нам пора закрывать их.

* * *

Сегодня – время скепсиса. Потом
(неверие не в силах долго длиться)
появится какой-нибудь фантом
и снова озарит умы и лица.

* * *

Куражится в мозгу моем вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.

* * *

В его лице – такая скверна,
глаз отвести я не могу
и думаю: Кащей, наверно,
тайком любил Бабу-ягу.

* * *

Могу всегда сказать я честно,
что безусловный патриот:
я всюду думаю про место,
откуда вышел мой народ.

* * *

Благоволение небес
нам если светит на пути,
то совращает нас не бес,
а чистый ангел во плоти.

* * *

От нежных песен дев кудлатых
во мне бурлит, как тонкий яд,
мечта пернатых и женатых —
лететь куда глаза глядят.

* * *

Не те, кого не замечаем,
а те, с кем соли съели пуд
и в ком давно души не чаем,
нас неожиданно ебут.

* * *

Люблю вечернее томление,
сижу, застыв, как истукан,
а вялых мыслей шевеление
родит бутылку и стакан.

* * *

Всегда сулит улов и фарт
надежда – врунья и беглянка,
а дальше губит нас азарт
или случайная подлянка.

* * *

Что стал я ветхий старичок,
меня не гложет грусть,
хотя снаружи я сморчок,
внутри – соленый груздь.

* * *

Душа полна пренебрежения
к боязни сгинуть и пропасть,
напрасны все остережения,
когда уму диктует страсть.

* * *

Не ведает ни берега, ни дна
слияние судьбы и линий личных,
наружная живется жизнь одна,
а внутренние – несколько различных.

* * *

Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
легкая незримая рука.

* * *

Чтобы избегнуть липких нитей
хлопот и тягот вероятных,
я сторонюсь любых событий,
душе и разуму невнятных.

* * *

Конечно, это горестно и грустно,
однако это факты говорят:
евреи правят миром так искусно,
что сами себе пакости творят.

* * *

Характер мира – символический,
но как мы смыслы ни толкуй,
а символ истинно фаллический
и безусловный – только хуй.

* * *

Бог учел в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.

* * *

Земное бытие мое густое —
не лишнее в цепи людской звено,
я сеял бесполезное, пустое,
никчемное, но все-таки зерно.

* * *

Сижу я с гостями и тихо зверею,
лицо – карнавал восхищения:
за что пожилому больному еврею
такое богатство общения?

* * *

Есть между сном и пробуждением
души и разума игра,
где ощущаешь с наслаждением,
что гаснуть вовсе не пора.

* * *

Век ушел. В огне его и блуде
яркая особенность была:
всюду вышли маленькие люди
на большие мокрые дела.

* * *

Я друг зеленых насаждений
с тех лет, когда был полон сил
и много дивных услаждений
в тени их зарослей вкусил.

* * *

Уже давно стихов моих
течет расплавленный металл,
не сможет мир забыть о них,
поскольку мир их не читал.

* * *

Не зря читал я книги,
дух мой рос,
дает сейчас мой разум безразмерный
на самый заковыристый вопрос —
ответ молниеносный и неверный.

* * *

Я с незапамятной поры
душой усвоил весть благую,
что смерть – не выход из игры,
а переход в игру другую.

* * *

Давно уже явилось невзначай
ко мне одно высокое наитие:
чем гуще мы завариваем чай,
тем лучшее выходит чаепитие.

* * *

Еврейский дух – слегка юродивый,
и зря еврей умом гордится,
повсюду слепо числя родиной
чужую землю, где родится.

* * *

Как долго гнил ты,
бедный фрукт,
и внешне тухлый, и с изнанки,
ты не мерзавец, ты – продукт
российской черной лихоманки.

* * *

Выбрав одинокую свободу,
к людям я с общеньем не вяжусь,
ибо я примкну еще к народу
и в земле с ним рядом належусь.

* * *

Совершенно обычных детей
мы с женой, слава Богу, родители;
пролагателей новых путей
пусть рожают и терпят любители.

* * *

Хотя стихи – не то, что проза,
в них дух единого призвания,
и зря у кала и навоза
такие разные названия.

* * *

В обед я рюмку водки
пью под суп
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеет зуб,
гадают, почему он так болит.

* * *

Все помыслы, мечты и упования
становятся живей от выливания.

* * *

Дух надежды людям так угоден,
что на свете нету постояннее
мифа, что по смерти мы уходим
в некое иное состояние.

* * *

На некоторой стадии подпития
все видится ясней, и потому
становятся понятными события,
загадочные трезвому уму.

* * *

Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень
в гору катим:
бесплатна в этой жизни —
только боль,
за радости мы позже круто платим.

* * *

Обманываться – глупо и не надо,
ведь истинный пастух от нас сокрыт,
а рвутся все козлы возглавить стадо —
чтоб есть из лакированных корыт.

* * *

Финал кино: стоит кольцом
десяток близких над мужчиной,
а я меж них лежу с лицом,
чуть опечаленным кончиной.

* * *

Жизнь моя ушла на ловлю слова,
службу совратительному змею;
бросил бы я это, но другого
делать ничего я не умею.

* * *

Сотрись, не подводи меня, гримаса,
пора уже привыкнуть,
что ровесники,
которые ни рыба и ни мясо,
известны как орлы и буревестники.

* * *

Моя шальная голова
не переносит воздержания
и любит низкие слова
за высоту их содержания.

* * *

Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
переча собственной натуре,
а злит меня зануда-совесть:
никак не спится этой дуре.

* * *

Политики весьма, конечно, разны,
и разные блины они пекут,
но пахнут одинаково миазмы,
которые из кухонь их текут.

* * *

Уже для этой жизни староват
я стал, хотя умишко —
в полной целости;
все время перед кем-то виноват
оказываюсь я по мягкотелости.

* * *

В российской оперетте
исторической
теперь уже боюсь я не солистов,
а слипшихся слюной
патриотической
хористов и проснувшихся статистов.

* * *

Возможно, мыслю я убого,
но я уверен, как и прежде:
плоть обнаженная – намного
духовней, нежели в одежде.

* * *

Девицы с мечтами бредовыми,
которым в замужестве пресно,
душевно становятся вдовами
гораздо скорей, чем телесно.

* * *

Печально мне, что нет лечения
от угасания влечения.

* * *

Конечно, Ты меня, Господь,
простишь
за то, что не молился, а читал,
к тому же свято чтил я
Твой престиж:
в субботу – алкоголь предпочитал.

* * *

Весь век меня то Бог, то дьявол
толкали в новую игру,
на нарах я баланду хавал,
а на банкетах ел икру.
Я написать хочу об этом,
но стал я путаться с годами:
не то я крыл туза валетом,
не то совал десятку даме.
Плывут неясной чередой
туманы дня, туманы ночи…
Когда-то был я молодой,
за что-то баб любил я очень.

* * *

Где б теперь ни жили,
с нами навсегда
многовековая русская беда.

* * *

Век мой суетен, шумен, жесток,
и храню в нем безмолвие я;
чтоб реветь – я не горный поток,
чтоб журчать – я ничья не струя.

* * *

Подумав, я бываю поражен,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жен,
когда б они чужие были жены!

* * *

Везде, где пьют из общей чаши,
где песни звук и звон бокалов,
на всяком пире жизни нашей
вокруг полным-полно шакалов.

* * *

Да, мечта не могла
быть не мутная,
но не думалось даже украдкой,
что свобода – шалава беспутная
с уголовно крученой повадкой.

* * *

Скудеет жизни вещество,
и явно стоит описания,
как возрастает мастерство
по мере телоугасания.

* * *

Господь безжалостно свиреп,
но стихотворцам, если нищи,
дает перо, вино и хлеб,
а ближе к ночи – девок ищет.

* * *

Еще едва-едва вошел в кураж,
пора уже отсюда убывать,
а чувство – что несу большой багаж,
который не успел распаковать.

* * *

Очень я игривый был щенок,
но, дожив до старческих седин,
менее всего я одинок
именно в часы, когда один.

* * *

Везде, где нет запоров у дверей
и каждый для любого – брат и друг,
еврей готов забыть, что он еврей,
однако это помнят все вокруг.

* * *

Всецело доверясь остатку
духовной моей вермишели,
не раз попадал я в десятку
невинной соседней мишени.

* * *

Я не пророк, не жрец, не воин,
однако есть во мне харизма,
и за беспечность я достоин
апостольства от похуизма.

* * *

Купаю уши
в мифах и парашах,
никак и никому не возражая;
еще среди живых немало наших,
но музыка вокруг – уже чужая.

* * *

Как только жить нам надоест,
и Бог не против,
Он ускоряет нам разъезд
души и плоти.

* * *

Любой повсюду и всегда
чтоб не распался коллектив,
на вольный дух нужна узда,
на вольный ум – презерватив.

* * *

Я мир осязал без перчаток
при свете, во тьме и на дне,
и крыльев моих отпечаток
не раз я оставил в гавне.

* * *

У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрег Его щедротами.

* * *

Старик не просто жить устал,
но более того:
ему воздвигли пьедестал —
он ебнулся с него.

* * *

Заметил я порок врожденный
у многих творческих людей:
кипит их разум поврежденный
от явно свихнутых идей.

* * *

Всего на свете мне таинственней,
что наши вывихи ума
порой бывают ближе к истине,
чем эта истина сама.

* * *

Прогнозы тем лишь интересны,
что вместо них текут сюрпризы,
ведь даже Богу не известны
Его грядущие капризы.

* * *

Я принес из синагоги
вечной мудрости слова:
если на ночь вымыть ноги,
утром чище голова.

* * *

Сопровождает запах пиршества
мои по жизни прегрешения,
я слабый тип: люблю излишества
намного больше, чем лишения.

* * *

Ешьте много, ешьте мало,
но являйте гуманизм
и не суйте что попало
в безответный организм.

* * *

Нахожусь я в немом изумлении,
осознав, как убого живу,
ибо только в одном направлении
я по жизни все время плыву.

* * *

Бог часто ищет утешения,
вращая глобус мироздания
и в душах пафос разрушения
сменяя бредом созидания.

* * *

Я знавал не одно приключение,
но они мне не дали того,
что несло и несет заключение
в одиночке себя самого.

* * *

Нет, я пока не знаю – чей,
но принимаю как подарок,
что между пламенных свечей
еще чадит и мой огарок.

* * *

Давно уж качусь я со склона,
а глажу – наивней мальчишки —
тугое и нежное лоно
любой подвернувшейся книжки.

* * *

Писал, играл, кутил,
моя и жизни связь
калилась на огне
и мочена в вине,
но вдруг я ощутил,
угрюмо удивясь,
что колокол во мне
звонит уже по мне.

* * *

По-прежнему живя легко и праздно,
я начал ощущать острей гораздо,
что время, приближаясь к вечной ночи,
становится прозрачней и короче.

* * *

Время – лучший лекарь,
это верно,
время при любой беде поможет,
только исцеляет очень скверно:
мы чуть позже
гибнем от него же.

* * *

На время и Бога в обиде,
я думаю часто под вечер,
что те, кого хочется видеть,
не здесь уже ждут нашей встречи.

* * *

Все то же и за тридевять земель:
кишение по мелочной заботе,
хмельные пересуды пустомель,
блудливое почтение к работе.

* * *

У Бога (как мы ни зови
бесплотный образ без одежды)
есть вера в нас, но нет любви,
а потому и нет надежды.

* * *

Успеха и славы венок
тяжелой печалью прострочен:
и раньше ты был одинок,
теперь ты еще одиноче.

* * *

Развил я важное умение,
судьбе сулящее удачу:
я о себе имею мнение,
но от себя его я прячу.

* * *

Покоем обманчиво вея,
предательски время течет,
привычка нас держит сильнее,
чем держат любовь и расчет.

* * *

Ветрами времени хранимо,
вплетаясь в каждое дыхание,
течет по воздуху незримо
моей души благоухание.

* * *

Весьма, конечно, старость ощутима,
но ценным я рецептом обеспечен:
изношенной душе необходима
поливка алкоголем каждый вечер.

* * *

Былое – мелкие цветочки
на фоне будущей поры,
куда мы все в огромной бочке
бесшумно катимся с горы.

* * *

Кипят амбиции, апломбы,
пекутся пакты и процессы,
и тихо-тихо всюду бомбы
лежат, как спящие принцессы.

* * *

В соседстве с лихим окаянством
отрадно остаться изгоем,
то сном наслаждаясь, то пьянством,
то книжным беспутным запоем.

* * *

Как зоопарковый медведь,
растленный негою дремотной,
уже не в силах я взреветь
с отвагой ярости животной.

* * *

Пока течет и длится срок,
меняя краски увядания,
мой незначительный мирок
мне интересней мироздания.

* * *

Печалью душу веселя,
в журналах той эпохи нищей
люблю хлебнуть я киселя,
который был высокой пищей.

* * *

Не знаю, что в небесных высях
и что в заоблачных полях,
а тут – запутался я в мыслях,
как раньше путался в соплях.

* * *

Раскрылись выходы и входы,
но волю выдали снаружи,
и равнодушие свободы
нам тяжелее лютой стужи.

* * *

Входя на сцену из кулис,
горя огнем актерской страсти,
смотрю на зал я сверху вниз,
хотя в его я полной власти.

* * *

Повсюду, где случалось поселиться —
а были очень разные места, —
встречал я одинаковые лица,
их явно Бог лепил, когда устал.

* * *

Давно уже я понял непреложно
устройство созидательного рвения:
безденежье (когда не безнадежно) —
могучая пружина вдохновения.

* * *

При сильно лихой непогоде
тревожится дух мой еврейский,
в его генетическом коде
ковчег возникает библейский.

* * *

Езжу я по свету
чаще, дальше,
все мои скитания случайны,
только мне нигде уже,
как раньше,
голову не кружит запах тайны.

* * *

Источник ранней смерти крайне прост:
мы нервы треплем —
ради, чтобы, для —
и скрытые недуги в бурный рост
пускаются, корнями шевеля.

* * *

В России всегда
в разговоре сквозит
идея (хвалебно, по делу),
что русский еврей —
не простой паразит,
а нужный хозяйскому телу.

* * *

Вся интимная плеяда
испарилась из меня —
нету соли, нету яда, нету скрытого огня.

* * *

Только что вставая с четверенек,
мы уже кусаем удила,
многие готовы ради денег
делать даже добрые дела.

* * *

Опыт не улучшил никого;
те, кого улучшил, – врут безбожно;
опыт – это знание того,
что уже исправить невозможно.

* * *

Про подлинно серьезные утраты
жалеть имеют право лишь кастраты.

* * *

Хоть лопни, ямба от хорея
не в силах был я отличить,
хотя отменно знал еврея,
который брался научить.

* * *

Не зря из мужиков сочится стон
и жалобы, что жребий их жесток:
застенчивый досвадебный бутон
в махровый распускается цветок.

* * *

Романтик лепит ярлыки,
потом воюет с ярлыками,
а рядом режут балыки
или сидят за шашлыками.

* * *

Как метры составляют расстояние,
как весом измеряется капуста,
духовность – это просто состояние,
в котором одиночество не пусто.

* * *

Ища свой мир в себе, а не вовне,
чуть менее полощешься в гавне.

* * *

Повсюду мысли покупные,
наживы хищные ростки,
и травят газы выхлопные
душ неокрепших лепестки.

* * *

Давно про эту знал беду
мой дух молчащий:
весна бывает раз в году,
а осень – чаще.

* * *

Не раз наблюдал я,
как быстро девица,
когда уже нету одежды на ней,
от Божьего ока спеша заслониться,
свою наготу прикрывает моей.

* * *

Когда от тепла диктатуры
эпоха кишит саранчой,
бумажные стены культуры
горят или пахнут мочой.

* * *

Что многое я испытал —
лишь духу опора надежная,
накопленный мной капитал —
валюта нигде не платежная.

* * *

Обуглясь от духовного горения,
пылая упоительным огнем,
я утром написал стихотворение,
которое отнес в помойку днем.

* * *

Из рук вон хороши мои дела,
шуршащие мыслительной текучкой,
судьба меня до ручки довела,
и до сих пор пишу я этой ручкой.

* * *

Все стало фруктовей,
хмельней и колбасней,
но странно растеряны мы:
пустыня свободы —
страшней и опасней
уютного быта тюрьмы.

* * *

Сумеет, надеюсь,
однажды планета
понять по российской гульбе,
что тьма —
не простое отсутствие света,
а нечто само по себе.

* * *

Мне в уши
отовсюду льется речь,
но в этой размазне
быстротекущей
о жизни понимание извлечь
возможно из кофейной
только гущи.

* * *

Тек безжалостно и быстро
дней и лет негромкий шорох;
на хера мне Божья искра,
если высыпался порох?

* * *

Пьет соки из наследственных корней
духовная таинственная сфера,
и как бы хорошо ни жил еврей,
томят еврея гены Агасфера.

* * *

Дорога к совершенству не легка,
и нету просветления предела;
пойду-ка я приму еще пивка,
оно уже вполне захолодело.

* * *

От каждой потери и каждой отдачи
наш дух не богаче, но дышит иначе.

* * *

Едва лишь былое копни —
и мертвые птицы свистят,
и дряхлые мшистые пни
зеленой листвой шелестят.

* * *

Литавры и лавры успеха
меня не подружат с мошенником,
и чувство единого цеха
скорей разделю я с отшельником.

* * *

Цветы на полянах обильней растут
и сохнут от горя враги,
когда мы играем совместный этюд
в четыре руки и ноги.

* * *

Болванам
легче жить с болванками:
прочней семейный узелок,
когда невидимыми планками
означен общий потолок.

* * *

История мало-помалу
устала плести свою сказку,
и клонится время к финалу,
и Бог сочиняет развязку.

* * *

Очень тяжело – осознавать,
что любому яростному тексту
свойственна способность остывать,
делаясь пустым пятном по месту.

* * *

От мира напрочь отвернувшись,
я ночи снов живу не в нем,
а утром радуюсь, проснувшись,
что снова спать залягу днем.

* * *

Не слабей наркотической дури
помрачает любовь наши души,
поздней осенью майские бури
вырывают из почвы и рушат.

* * *

Источник веры – пустота,
в которой селится тревога;
мы в эти гиблые места
зовем тогда любого бога.

* * *

Однажды жить решу я с толком:
я приберу свою нору,
расставлю все по нужным полкам,
сложу все папки – и умру.

* * *

Закладывать по жизни виражи,
испытывая беды и превратности, —
разумно, если видишь миражи
с хотя бы малой каплей вероятности.

* * *

У Бога нету малой малости:
нет милосердия и жалости.

* * *

Грешил я, не ведая меры,
но Богу я нужен такой:
чужие дурные примеры
всем дарят душевный покой.

* * *

С яростью и пылом идиота
силюсь я в потуге холостой
думать, что рожден я для чего-то,
а не по случайности пустой.

* * *

Непрестанно, то вслух, то тайком
я твержу к этой жизни припев:
кто садится за стол с дураком,
тот со стула встает, поглупев.

* * *

На выставках тешится публика
высокой эстетикой разницы,
смакуя, что дырка от бублика —
иная, чем дырка от задницы.

* * *

Не скованы если затеи
ни Божьим, ни будничным страхом,
рабы, холуи и лакеи
дерзают с особым размахом.

* * *

О людях вслух я не сужу,
ничьих не порчу репутаций
и даже мыслей не держу,
боясь по пьянке проболтаться.

* * *

Еврея в русский климат занесло
достаточно давно, и потому
мы местное впитать успели зло
и стали тесно родственны ему.

* * *

Глупо думать, что я лицемерю —
в этом нету нужды у паяца,
я кощунствую – значит, я верю,
над ничем невозможно смеяться.

* * *

Зачем
толпимся мы у винной бочки?
Затем,
чтоб не пропасть поодиночке.

* * *

Россия легко переносит урон
своих и ветвей, и корней,
и черные списки для белых ворон
всегда пригождаются в ней.

* * *

А псы, в те дни кишевшие окрест
(густая слежка, обыск и арест),
запомнились как некто вообще —
безликий, но при шляпе и плаще.

* * *

Нет, на бегство я не уповал,
цепи я не рвал, не грыз, не резал,
я чихал на цепи и плевал,
и проела ржавчина железо.

* * *

Увы, наш дух мечтами не богат:
на небо покаянно приплестись,
поплакаться, что слаб и виноват,
и вновь на Божьих пастбищах пастись.

* * *

В сей жизни полагаю я щитом
готовность утлый разум превозмочь,
легко почерпать воду решетом
и в ступе с интересом потолочь.

* * *

Забыв про старость и семью,
согретый солнечным лучом,
сажусь я в парке на скамью
и размышляю ни о чем.

* * *

А верю я всему покамест:
наступит светлая пора,
детей в семью приносит аист,
вожди желают нам добра.

* * *

Сон был такой: небес абориген,
в земном существовании – Сенека,
смеялся, что несчастный Диоген
и здесь напрасно ищет человека.

* * *

Несчетно разнолика наша россыпь,
делясь еще притом на племена,
и счастлива любая сучья особь
тому, что кто-то хуже, чем она.

* * *

На лицах у супружеской четы,
нажившей и потомство, и добро,
являются похожие черты —
удачной совместимости тавро.

* * *

Покоем и бездельем дорожа,
стремлюсь, чтоб суета текла не густо,
к тому же голова тогда свежа,
как только что политая капуста.

* * *

Дыша безумием экспресса,
наука правит бал земной,
и светится слеза прогресса
из абажура надо мной.

* * *

Во всем я вровень жил со всеми,
тая неверие свое,
когда искал иголку в сене,
хотя и знал, что нет ее.

* * *

Все чувства словно бы воскресли
и душу радуют мою
в часы, когда хмельные песни
пропащим голосом пою.

* * *

Как увижу бутыль —
отвожу я глаза,
отзывается стоном душа,
и шалят у замшелой души тормоза,
разум деньги считает, шурша.

* * *

Между мной и днем грядущим
в некий вечер ляжет тень,
и, подобно всем живущим,
я не выйду в этот день.

* * *

Забавно, что прозрачный сок лозы,
ласкаясь, как доверчивый щенок,
немедленно влияет на язык,
а после добирается до ног.

* * *

Ночные не томят меня кошмары —
пожар, землетрясение, обвал,
но изредка я вижу крыс и нары —
чтоб родину, видать, не забывал.

* * *

…И блудолицая девица,
со мной стремясь духовно слиться,
меня душила бюстом жарким…
Очнулся я со стоном жалким:
сон побуждал опохмелиться.

* * *

Какой сейчас высокой думой
мой гордый разум так захвачен?
О том, что слишком низкой суммой
был жар души вчера оплачен.

* * *

От всех житейских бурь и ливней,
болот и осыпи камней —
блаженны те, кто стал наивней,
несчастны все, кто стал умней.

* * *

Тщедушное почтение к отчизне
внушило нам умение в той жизни
рассматривать любое удушение
как магию и жертвоприношение.

* * *

Не жалко мне,
что жизнь проходит мимо,
догнать ее ничуть не порываюсь,
мое существование не мнимо,
покуда в нем я сам не сомневаюсь.

* * *

Поставил я себе порог —
не пить с утра и днем,
и я бы выполнил зарок,
но я забыл о нем.

* * *

Пускай витийствует припадочно
любой, кто мыслями томим,
а у меня ума достаточно,
чтоб я не пользовался им.

* * *

Стал я с возрастом опаслив:
если слышу вдруг о ком,
то бываю тихо счастлив,
что и с этим не знаком.

* * *

День вертит
наши толпы в хороводе,
и к личности – то слеп, то нетерпим,
а ночью каждый волен и свободен,
поэтому так разно мы храпим.

* * *

О мраке разговор
или лазури,
в какие кружева
любовь ни кутай,
но женщина,
когда ее разули, —
значительно
податливей обутой.

* * *

Готовясь к неизбежным
тяжким карам,
я думаю о мудрости небес:
все лучшее
Творец дает нам даром,
а прочее – подсовывает бес.

* * *

Когда уже в рассудке
свет потушен,
улегся вялых мыслей винегрет,
не ведают покоя только души,
готовя сновидения и бред.

* * *

А жалко мне, что я не генерал
с душою, как незыблемый гранит,
я столько бы сражений проиграл,
что стал бы легендарно знаменит.

* * *

А глубина – такой пустой
порой бывает у мыслителей,
что молча стыд сочит густой
немая глина их обителей.

* * *

Пожары диких войн отполыхали,
планету фаршируя мертвым прахом;
но снова слышу речи, вижу хари
и думаю о правнуках со страхом.

* * *

Вся трагедия жизни моей —
что судьбе я соавтор по ней.

* * *

Свалился мне на голову кирпич,
я думаю о нем без осуждения:
он, жертвуя собой, хотел постичь
эстетику свободного падения.

* * *

У меня есть со многими сходство,
но при этом – нельзя не понять —
несомненно мое первородство,
ибо все его жаждут отнять.

* * *

Чтоб не свела тоска тягучая
в ее зыбучие пески,
я пью целебное горючее,
травя зародыши тоски.

* * *

Не корчу я духом убогого,
но чужд и смирения лживого,
поскольку хочу я немногого,
однако же – недостижимого.

* * *

Хоть самому себе, но внятно
уже пора сказать без фальши,
что мне доныне непонятно
все непонятное мне раньше.

* * *

Какого и когда бы ни спросили
оракула о будущем России,
то самый выдающийся оракул
невнятно бормотал и тихо плакал.

* * *

Всерьез меня волнует лишь угроза —
подумаю, мороз бежит по коже, —
что я из-за растущего склероза
начну давать советы молодежи.

* * *

Хотя умом и знанием убоги,
мы падки на крутые обобщения —
похоже, нас калечат педагоги,
квадратные колеса просвещения.

* * *

По комнате моей
клубятся тени,
чей дух давно витает беспечально,
и с ними я общаюсь,
а не с теми,
которым современник я случайно.

* * *

Еще по инерции щерясь,
не вытерши злобных слюней,
все те, кто преследовал ересь, —
теперь генералы при ней.

* * *

За то я и люблю тебя, бутылка,
что время ненадолго льется вспять,
и разума чадящая коптилка
слегка воспламеняется опять.

* * *

Скорби наши часто безобразны,
как у нищих жуликов – их язвы.

* * *

Как раз когда находишься в зените,
предельны и азарт, и наслаждение, —
фортуна рвет невидимые нити,
и тихо начинается падение.

* * *

Наш мир – за то, что все в порядке,
обязан, может быть, молитвам,
но с несомненностью – тетрадке,
где я слова связую ритмом.

* * *

Нет, ни холстом, ни звуком клавиш,
ни книжной хрупкой скорлупой
дух не спасешь и не избавишь
от соучастия с толпой.

* * *

От каждого любовного свидания
светлеет атмосфера мироздания.

* * *

Хлеща привольно и проворно,
кишащей мерзости полна,
уже доходит нам до горла
эпохи пенная волна.

* * *

Повсюду свинство или скотство,
и прохиндей на прохиндее,
и чувство странного сиротства —
тоска по умершей идее.

* * *

Сегодня только темный истукан,
изваянный из камня-монолита,
отвергнет предлагаемый стакан,
в который благодать уже налита.

* * *

Дурная получилась нынче ночь:
не спится, тянет выпить и в дорогу;
а Божий мир улучшить я не прочь,
но как – совсем не знаю, слава Богу.

* * *

Души напрасная растрава,
растрата времени и сил —
свободой даренное право
на то, чего ты не просил.

* * *

Моя кудрявая известность,
как полоумная девица,
ушла за дальнюю окрестность
в болоте времени топиться.

* * *

Зря бранит меня чинная дура
за слова, что у всех на устах,
обожает любая культура
почесаться в укромных местах.

* * *

Всюду юрко снует воровство,
озверевшие воют народы,
и лихое в ночи баловство,
и земля не родит бутерброды.

* * *

Я исповедую мораль,
с которой сам на свете жил:
благословенны лгун и враль,
пока чисты мотивы лжи.

* * *

В душе – руины, хлам, обломки,
уже готов я в мир иной,
и кучерявые потомки
взаимно вежливы со мной.

* * *

Ох, я боюсь людей непьющих,
они – опасные приятели,
они потом в небесных кущах
над нами будут надзиратели.

* * *

Я лягу в землю плотью смертной,
уже недвижной и немой,
и тени дев толпой несметной
бесплотный дух облепят мой.

* * *

Весь день я думал, а потом
я ближе к ночи понял мудро:
соль нашей жизни просто в том,
что жизнь – не сахарная пудра.

* * *

Грядущий век пойдет научно,
я б не хотел попасть туда:
нас раньше делали поштучно,
а там – начнут расти стада.

* * *

Когда фортуна шлет кормушку,
и мы блаженствуем в раю,
то значит – легче взять на мушку
нас в этом именно краю.

* * *

Когда-то, в упоении весеннем,
я думал – очень ветрен был чердак, —
что славно можно жить,
кормясь весельем,
и вышел я в эстрадники, мудак.

* * *

Кто алчен был и жил напористей,
кто рвал подметки на ходу,
промчали век на скором поезде,
а я пока еще иду.

* * *

Духовно зрячими слепили
нас те, кто нас лепили где-то,
но мы умеем быть слепыми,
когда опасно чувство света.

* * *

Шумиха наших кривотолков,
мечты, надежды, мифы наши —
потехой станут у потомков,
родящих новые параши.

* * *

Пивною пенистой тропой
с душевной близостью к дивану
не опускаешься в запой,
а погружаешься в нирвану.

* * *

Я все же очень дикий гусь:
мои устои эфемерны —
душой к дурному я влекусь,
а плотью – тихо жажду скверны.

* * *

Не знаю, как по Божьей смете
должна сгореть моя спираль,
но я бы выбрал датой смерти
число тридцатое, февраль.

* * *

Раскидывать чернуху на тусовке
идут уже другие, как на танцы,
и девок в разноцветной расфасовке
уводят эти юные засранцы.

* * *

Безоблачная старость – это миф,
поскольку наша память —
ширь морская,
и к ночи начинается прилив,
со дна обломки прошлого таская.

* * *

Хоть мы браним себя, но все же
накал у гнева не такой,
чтоб самому себе по роже
заехать собственной рукой.

* * *

Куча у меня в моем дому
собрана различного всего,
многое – бесценно, потому
что совсем не стоит ничего.

* * *

Будь в этой жизни я трезвее,
имей хоть чуть побольше лоска,
уже давно бы я в музее
пылился статуей из воска.

* * *

Не хочется довольствоваться малым,
в молитвенных домах
не трону двери,
небесным обсуждался трибуналом
и был я присужден им к высшей вере.

* * *

Во всех веках течет похоже
сюжет, в котором текст не нужен
и где в конце одно и то же:
слеза вдовы и холм над мужем.

* * *

У врачебных тоскуя дверей,
мы болезни вниманием греем
и стареем гораздо быстрей
от печали, что быстро стареем.

* * *

Сев тяжело, недвижно, прочно,
куда-то я смотрю вперед;
задумчив утром так же точно
мой пес, когда на травку срет.

* * *

В повадках канувшей империи,
чтоб уважала заграница,
так было много фанаберии,
что в нас она еще дымится.

* * *

Везде в чаду торгового угара
всяк вертится при деле,
им любимом,
былые короли гавна и пара
теперь торгуют воздухом и дымом.

* * *

Пью водку, виски и вино я,
коньяк в утробу лью худую,
существование иное
я всем врагам рекомендую.

* * *

А мужикам понять пора бы,
напрасно рты не разевая,
что мирозданья стержень – бабы,
чья хрупкость – маска боевая.

* * *

За то, что некогда гоним был
и темным обществом помят,
я не украшу лик мой нимбом,
поскольку сильно был не свят.

* * *

Есть бабы из диковинного теста,
не молкнет в них
мучительная нота:
жена и мать, но все еще невеста,
и сумрачное сердце
ждет кого-то.

* * *

Столетиями вертится рулетка,
толпа словивших выигрыш
несметна,
и только заколдованная клетка,
где счастье и покой, —
она посмертна.

* * *

У гибели гуляя на краю,
к себе не пребывали мы
в почтении,
сегодня я листаю жизнь мою,
и волосы шевелятся при чтении.

* * *

Да, специально нас не сеяли,
но по любой пройтись округе —
и мы кишмя кишим на севере,
востоке, западе и юге.

* * *

Нас увозил фортуны поезд,
когда совсем уже приперло,
везде сейчас дерьма по пояс,
но мы-то жили, где по горло.

* * *

Напомнит о помыслах добрых
в минувшее кинутый взгляд,
и вновь на срастившихся ребрах
следы переломов болят.

* * *

Настырный сон —
хожу в проходе,
на нарах курят и галдят,
а я-то знаю: те, кто ходят,
чуть забывают, что сидят.

* * *

В пыли замшелых канцелярий,
куда я изредка захаживал,
витают души Божьих тварей,
когда-то здесь усохших заживо.

* * *

Страдал я легким, но пороком,
живя с ним годы беспечальные:
я очень склонен ненароком
упасть в объятия случайные.

* * *

Тоску, печаль, унынье, грусть,
угрюмых мыслей хоровод —
не унимай, Господь, но пусть
они не застят небосвод.

* * *

Всегда в удачно свитых гнездах,
как ни темны слова и лица,
совсем иной житейский воздух,
чем в доме, склонном развалиться.

* * *

Когда устал, когда остыл
и на душе темно и смутно,
любовь не фронт уже, а тыл,
где безопасно и уютно.

* * *

В игре, почти лишенной правил,
чтоб не ослабло к ней влечение,
Творец искусно предоставил
нам пыл, азарт и помрачение.

* * *

Увы, чистейшей пробы правда,
поддавшись кличу боевому,
как озверевшая кувалда,
подряд молотит по живому.

* * *

По всем векам летит булыжник,
и невозможно отстраниться,
а за стеклом – счастливый книжник
над некой мудрою страницей.

* * *

Сейчас пойду на именины,
явлю к напиткам интерес
и с ломтем жареной свинины
я пообщаюсь наотрез.

* * *

Что было в силах – все исполнили,
хоть было жить невыносимо,
а долгий свет не свойствен молнии,
за то, что вспыхнули, спасибо.

* * *

Не зря, упоенно сопя и рыча,
так рабской мы тешились пищей:
я музу свободы вчера повстречал —
она была рваной и нищей.

* * *

Мне ничуть не нужен
пруд пейзанский,
мне не надо речки и дождя,
я колодец мой раблезианский
рою, от стола не отходя.

* * *

Что-то никем я нигде не служу,
что-то с тоской то сижу, то лежу,
что-то с людьми я не вижусь давно,
всюду эпоха, а мне все равно.

* * *

Все, что в душе носил, – изношено,
живу теперь по воле случая
и ничего не жду хорошего,
хотя упрямо верю в лучшее.

* * *

Нетрудно обойти любые сложности,
в себе имея к этому готовность:
мои материальные возможности
мне очень помогли возжечь духовность.

* * *

Вполне терпимо бытие,
когда с толпой – одна дорога,
а чтобы гнуть в судьбе свое,
его должно быть очень много.

* * *

Держусь я в стороне
и не устану
посланцев отгонять,
как нудных пчел,
враждебному и дружескому стану
я стан моей подруги предпочел.

* * *

Навряд ли в Божий план входило,
чтобы незрячих вел мудила.

* * *

Поэтессы в любви прихотливы
и не всем раскрывают объятья,
норовя про плакучие ивы
почитать, вылезая из платья.

* * *

Не потому ли я безбожник
и дух укрыт, как дикобраз,
что просто темен, как сапожник?
Но он-то верует как раз.

* * *

Нытью, что жребий наш плачевен
и в мире мало душ родных,
целебен жирный чад харчевен
и волокнистый дым пивных.

* * *

Она грядет, небес подмога:
всех переловят, как собак,
и ангелы – посланцы Бога
отнимут водку и табак.

* * *

Мы эпоху несли на плечах,
и была нам не в тягость обуза,
но, по счастью, увял и зачах
пыл пустого таскания груза.

* * *

Кто без страха
с реальностью дружит,
тот о ней достовернее судит:
раньше было значительно хуже,
но значительно лучше, чем будет.

* * *

Томит бессонница. Уснуть бы
и до утра не просыпаться;
а мирового духа судьбы —
мне вовсе по хую, признаться.

* * *

Порою мне ужасно жалко,
что льется мимо звон монет;
есть ум, энергия, смекалка,
но между ними связи нет.

* * *

На кривой не объедешь кобыле
некий дух, что везде неспроста:
есть поэзия – музы там были,
но интимные мыли места.

* * *

После юных творческих метаний
денежным тузом бедняга стал:
призраки несбывшихся мечтаний
часто воплощаются в металл.

* * *

Ясен дух мой,
и радость чиста,
снова жить я хочу и готов,
если текст мой
выходит в места,
где чужих я не вижу следов.

* * *

Книжек ветхих
любезно мне чтение,
шел по жизни
путем я проторенным,
даже девкам весь век предпочтение
отдавал я уже откупоренным.

* * *

Творцы различаются
в мире растленном
не только душевным накалом,
но службой убийцам,
но службой гиенам,
а те, кто помельче, – шакалам.

* * *

К любому подлому подвоху
идя с раскрытыми глазами,
Россия в новую эпоху
вошла со старыми козлами.

* * *

Меня оттуда съехать попросили,
но я – сосуд российского сознания
и часто вспоминаю о России,
намазывая маслом хлеб изгнания.

* * *

Люблю я этот мир порочный,
хотя вполне готов к тому,
что некто в некий час урочный
погасит свет и включит тьму.

* * *

Все, что хочешь, отыщется тут —
вонь помоев и запахи вечности,
на обочинах жизни растут
голубые фиалки беспечности.

* * *

Ни с кем не успевая поделиться,
я часто оборачиваюсь вслед:
любовь на окружающие лица
бросает мимоходом легкий свет.

* * *

Можно очень дикими согреться
мыслями, короткими, как искра:
если так разрывно колет сердце —
значит, я умру легко и быстро.

* * *

Я не был ни настырен, ни назойлив,
я свято блюл достоинство и честь:
глаза и уши зала намозолив,
я тихо плелся выпить и поесть.

* * *

Не ждешь,
а из-за кромки горизонта —
играющей судьбы заначка свежая —
тебе навстречу нимфа, амазонка,
наяда или просто блядь проезжая.

* * *

Я не люблю азарт гадания,
потом печаль, что ждал вотще,
грядет лишь то без опоздания,
о чем не думал вообще.

* * *

Все грязное, больное и гнилое,
что в рабстве родилось от унижения,
сегодня распустилось в удалое
гуляние российского брожения.

* * *

Я безрадостный слышу мотив,
у меня обольщения нет,
ибо серость, сольясь в коллектив,
обретает коричневый цвет.

* * *

Из беды, из несчастья, из горя
выходя (тьфу-тьфу-тьфу)
невредим,
обретаешь повадку изгоя,
а чуть позже – становишься им.

* * *

Ползет мой текст
весьма порой со скрипом,
корявый
от избытка низкой прозы;
Бог даст,
я напишу уже постскриптум:
жалею,
что сбылись мои прогнозы.

* * *

Небо медлит,
если даже благосклонно,
и не надо ждать от засухи дождя,
справедливость
торжествует неуклонно,
просто пару поколений погодя.

* * *

Всегда одним и тем же знаменит:
плетя с евреем рядом жизни кружево,
еврея не любил антисемит
сильнее,
чем еврей того заслуживал.

* * *

Да, уже мы скоро все там
соберемся, милый мой,
интересно только – светом
или гнилостью и тьмой?

* * *

Грустно щиплет все живое
личную струну,
даже ночью каждый воет
на свою луну.

* * *

Душа, устремляясь в гастроль
к родившейся плоти намеченной,
порой попадает на роль,
где стать суждено искалеченной.

* * *

Прикинутого фраера типаж
повсюду украшает наш пейзаж,
он даже если только в неглиже,
то яйца у него – от Фаберже.

* * *

Дешевыми дымили папиросами,
Вольтерами себя не объявляли,
но в женщине с культурными запросами
немедля и легко их утоляли.

* * *

Среди всемирного банкротства
любых высоких слов и фраз
родство душевного сиротства
любовью связывает нас.

* * *

Коварство, вероломство и корысть
игру свою ловчат настолько точно,
что глотку нынче могут перегрызть
без боли, анонимно и заочно.

* * *

Разум по ночам —
в коротком отпуске,
именно отсюда наши отпрыски,
и текут потоки малолеток —
следствие непринятых таблеток.

* * *

Попавши в сочетание случайное,
слова имеют свойство обрести
внезапное согласное звучание
у смысла в собирающей горсти.

* * *

Во мне видна уже до дна
ума канистра;
не бойся старости, она
проходит быстро.

* * *

Когда к какой-нибудь давалке
я устремляю взор непраздный,
эфир, ласкающий фиалки,
в тот миг меня грубей гораздо.

* * *

Ни в чем и никому не подражатель,
не сын и не питомец горних высей,
по духу я скорее содержатель
притона беглых слов
и блудных мыслей.

* * *

Сноровка ослабла,
похвастаться нечем,
я выпить могу
очень мало за вечер,
и тяжко настолько
в душе с бодуна,
как будто я на хуй
послал колдуна.

* * *

Блаженны те, кто не галдя,
но собственным трудом
из ветра, света и дождя
себе возводят дом.

* * *

Ткань жизни сожжена почти дотла,
в душе и на гортани —
привкус терпкий,
уже меня великие дела
не ждут,
а если ждут, пускай потерпят.

* * *

У мудрых дев – поплоше лица
и вся фигуристость – не броская,
а крутозадая девица
зато умом обычно плоская.

* * *

Кичлив и шумен, мир огромный
на страшный сон порой похож,
я рад, что в угол мой укромный
он даже запахом не вхож.

* * *

С подонством, пакостью и хамством
по пьесе видясь в каждом акте,
я все же с дьявольским упрямством
храню свой ангельский характер.

* * *

День за день устает и, вечерея,
он сумеркам приносит теплоту
печально умудренного еврея,
готового к уходу в темноту.

* * *

Загадка, заключенная в секрете,
жужжит во мне, как дикая пчела:
зачем-то лишь у нас на белом свете
сегодня наступает со вчера.

* * *

Я с утра томлюсь в неясной панике,
маясь от тоски и беспокойства, —
словно засорилось что-то в кранике,
капающем сок самодовольства.

* * *

Приличий зоркие блюстители,
цензуры нравов почитатели —
мои первейшие хулители,
мои заядлые читатели.

* * *

Вокруг супружеской кровати —
не зря мы брак боготворим —
витает Божьей благодати
вполне достаточно троим.

* * *

Я всю жизнь сомневаюсь во всем,
даже в собственном
темном сомнении,
размышляя о том и о сем,
сам с собой расхожусь
я во мнении.

* * *

Кто пил один и втихомолку,
тот век земной прожил без толку.

* * *

Бесплотные мы будем силуэты,
но грех нас обделять необходимым,
и тень моя от тени сигареты
сумеет затянуться горьким дымом.

* * *

Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.

* * *

Не чересчур себя ценя,
почти легко стареть,
мир обходился без меня
и обойдется впредь.

* * *

Легковейная мыслей игра
кровь и смерти родит регулярно,
все хотят в этой жизни добра,
но его понимают полярно.

* * *

У памяти в углах – целебный мрак,
упрятаны туда с умом и вкусом
те случаи, когда я был дурак,
то время, когда был я жалким трусом.

* * *

Наследье рабских лет
весьма типично:
сноровка в разбегании по норам,
отвычка рисковать, решая лично,
и навык петь согласным подлым хором.

* * *

Так тяжко, словно у небес
я нахожусь уже в ответе,
а за душой – сожженный лес
или уморенные дети.

* * *

В какую ни кидало круговерть,
а чуял я и разумом, и носом:
серьезна в этой жизни только смерть,
хотя пока и это под вопросом.

* * *

Наплывы закатного света
текут на любимые лица,
уже наша песенка спета,
и только мелодия длится.

Вечерний звон