Чарльз Сноу - Возвращения домой

• Название: Возвращения домой
• Автор: Чарльз Сноу
• Жанр: Проза

---

- Я еще не сказала Джеффри, - объяснила она. - Не могу сейчас. Не знаю, отпустит ли он меня.

- Придется отпустить, - заметил Дэвидсон.

- Это может быть трудно.

- Я всегда считал его более-менее цивилизованным человеком, - ответил он. - В конечном счете в таких вещах ведь выбирать не приходится.

Она бы предпочла, чтобы отец не был так безразличен; но раскрыть ему эту тайну все равно было приятно - хоть что-то сделано. Она радовалась, что теперь чьи-то глаза могли видеть нас вместе.

На этот раз Дэвидсон не спешил отвести взгляд; с острой, критической, оценивающей улыбкой он смотрел на нее, потом перевел взгляд на меня.

- Я очень рад, - сказал он.

- Вас ждут кое-какие неприятности, - сказал я. - Мы многим доставим пищу для досужей болтовни.

- Ну и пусть болтают, - равнодушно отозвался он.

Я понял, что он ничего не слыхал о нашей истории, и добавил:

- Даже доброжелатели найдут это несколько эксцентричным.

- Человеческие отношения кажутся несколько эксцентричными, если смотреть на них со стороны, - заметил Дэвидсон. - Не понимаю, почему ваши могут представляться более эксцентричными, нежели другие. - И продолжал: Мне еще никогда не доводилось видеть ситуацию, при которой стоило бы прислушиваться к советам посторонних.

Ему вовсе не свойственно было краснобайство; слова его шли из глубины души. И причина этого заключалась в своего рода презрении, в сущности своей гораздо более аристократическом, чем у родственников Бетти Вэйн, это было презрение аристократии духа, которая вообще никогда не сомневалась, что имеет право поступать, как ей вздумается, особенно в вопросах пола, которая прислушивалась только к собственному мнению, а никак не к суждениям извне. Иногда - и это отвращало от него дочь - своим пренебрежением к чужим взглядам он давал понять, что все, кто находится за пределами волшебного круга, не люди, а представители другого биологического вида. Но в беде это свойство делало его несгибаемым, для него не существовало искушения предать друга.

- Если говорить серьезно, то, как правило, людям в вашем положении советом не поможешь, - сказал он, - тут нужна только практическая помощь. - И спросил необычно оживленным и деловым тоном: - Деньги у вас есть?

Этот вопрос был особенно необычен потому, что Дэвидсон, так никогда и не свыкшийся с авторучками и телеграммами, казался самым непрактичным из людей. На самом же деле серьезность, с какой он изучал историю искусства или относился к самодельным играм, проявлялась и в его умении помещать свои деньги, в чем он, как это ни странно, неизменно преуспевал.

Я ответил, что денег у меня хватит. С тем же деловым видом он сказал:

- Я убедился, что неплохо иметь место, где можно жить, не опасаясь назойливых посетителей. Я мог бы предоставить вам этот дом на полгода.

Маргарет сказала, что ловит его на слове. Ей нужно где-нибудь побыть с ребенком, пока мы не поженимся.

Дэвидсон был удовлетворен. Больше он ничем помочь не мог. Он еще раз с удовольствием изучающе посмотрел на дочь, а затем глаза его привычно спрятались под опущенными веками. И хотя он не предложил нам доиграть партию, взгляд его вновь устремился на доску.

46. ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД В ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ГОРОД

Каждое утро, когда я звонил Маргарет, - зимнее небо тяжелой пеленой висело над верхушками деревьев, - я слышал, как она старается говорить с нарочитой бодростью. И вот, за несколько дней до того, как она, по моим расчетам, должна была навсегда прийти ко мне, я почувствовал ревность. Я не мог смириться с мыслью о том, что она изо дня в день живет там; я вынужден был заставлять себя не думать об этом. Я не мог выдержать мысли, что она старается помочь ему; я прошел через те повседневные муки, когда воображение рисует картины чужого семейного очага, даже если этот очаг остыл.

Я убеждал себя, что ей еще труднее, но в то же время стал бояться даже телефонных звонков, словно они только и делали, что напоминали мне о ее доме, о них обоих.

В разговорах с ней я ни разу не спросил о дне его экзамена. Отчасти потому, что старался честно держаться уговора и не торопить ее; а кроме того, я просто не хотел ничего знать о нем.

Прошло рождество. Однажды утром, как раз когда я собирался позвонить ей, зазвонил телефон. Это была она, хотя я услышал искаженный, неестественный голос.

- Все будет в порядке.

- Ты ему сказала? - вскричал я.

- Да, я ему сказала.

- Все хорошо?

- Все будет хорошо. - Она плакала.

- Когда?

- Скоро.

- Очень скоро? - вырвалось у меня.

Она сказала:

- Он долго не мог поверить.

- Когда мне приехать за тобой?

- Мне пришлось заставить его поверить.

- Чем скорее я буду с тобой...

- Он не может понять, почему это случилось с ним.

- Он согласился?

- Да, но ему тяжело.

Она сказала, что обманывала себя, когда мы говорили о нем. Я ответил, что, если это правда, значит, и я обманывался не меньше. Потом, не переставая плакать, все еще вспоминая события минувшей ночи (они проговорили до утра), - она просила, чтобы я успокоил ее, чего никогда не делала раньше, чтобы я рассказал, как мы будем счастливы.

Когда она придет ко мне? Не сегодня, ответила она, и по тону ее я понял: в последний раз ей нужно по-своему позаботиться о нем. Не сегодня. Завтра.

- Наконец-то, - сказала она; в голосе ее не было грусти, но не было в нем и молодости.

В тот же день я прощался с Джорджем Пассантом, который провел день в министерстве и последним поездом возвращался в свой провинциальный городишко. Мы встретились в баре, потому что Джордж так и не приобщился к клубной жизни. Он сидел у камина, наслаждаясь минутой, как и в годы нашей молодости. И снова, уже не в первый раз, я сказал ему, как возмущен решением, как до сих пор, хоть это и бесполезно, думаю, что дело можно было повернуть по-другому.

- Да, досадно, - сказал Джордж. - Но так или иначе, а я прожил здесь три интересных года и не отказался бы от них ни за какие блага на свете.

Несмотря ни на что, он все еще способен был зачеркнуть свое прошлое и взирать на него с непоколебимым оптимизмом, словно все это произошло не с ним, а с кем-нибудь другим.

- Чем больше я думаю о своем положении, - сказал Джордж с благодушной улыбкой, - тем лучше оно мне кажется. Я провел здесь три необычайно интересных года и проделал работу, настоящую ценность которой понимаю больше, чем кто-либо. Ценность ее, между прочим, весьма значительна. В процессе этой работы я имел возможность взвесить способности нашего почтенного руководства, и преувеличивать их я вовсе не склонен. Я также не упустил случая насладиться личной жизнью. Все это более чем компенсирует столь незначительное унижение.

Узнав, что его заявление отклонено, он вначале пришел в неописуемую ярость, проклинал всех, кто когда-либо был его начальством, всех должностных лиц, всех членов нового руководства, всех, кто участвовал в заговоре против него. Но очень скоро он стал рассуждать преувеличенно трезво, говоря всем, что он "разумеется, ничего иного и не мог ожидать...", и добавлял какое-нибудь остроумное, весьма выразительное и совершенно неправдоподобное объяснение того, почему Роуз, Джонс и Осбалдистон сочли необходимым его уволить.

И вот теперь он уютно примостился возле камина, пил пиво и доказывал мне, что ничуть не пострадал от этого.

- Я надеюсь только, что вы будете часто приглашать меня в гости, сказал Джордж. - Поездка в Лондон время от времени совершенно необходима для моего душевного равновесия.

Возможно, он разыскал какое-то новое увеселительное заведение, возможно, его увлекали встречи с преуспевающими знакомыми - радость, никому, кроме него, не понятная; а быть может, и то и другое, - я не очень старался вникнуть, ибо мне хотелось рассказать ему о своих новостях и сейчас был удобный случай начать.

- Разумеется, - подтвердил я.

Я был лишь слушателем, когда, радуясь возможности поделиться нашей тайной, Маргарет открыла секрет своему отцу. Я же еще ничего никому не рассказывал ни открыто, ни намеками, даже брату, даже такому приятелю, как Джордж, если не считать того случая, когда, неожиданно для самого себя, выложил все Гетлифу. И с Джорджем мне в тот вечер не хотелось говорить; я все еще боялся искушать судьбу. Но все же я заговорил, а заговорив, заметил, что выражаюсь туманно и не могу с собой справиться.

- В следующий ваш приезд, - сказал я, - возможно, я буду не один.

- Я вас заранее извещу, - не поняв, заверил меня. Джордж.

- Я хочу сказать, быть может, в моей квартире будет еще кто-нибудь.

Джордж усмехнулся.

- Ладно, не навсегда же она там останется.

- По правде говоря, - начал я, - вполне вероятно... конечно, об этом еще слишком рано говорить...

Джордж был озадачен. Ему не вдето приходилось слышать от меня такое косноязычие; даже двадцать лет назад, когда мы с друзьями рассказывали друг другу о своих целиком придуманных любовных похождениях, я не был так невразумителен. Наконец мне удалось внести в мой рассказ некоторую ясность, и он, тотчас вскочив с места, направился к стойке, провозглашая на весь бар: