Виктория Холт - Исповедь королевы

• Название: Исповедь королевы
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: Крон-пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-8317-0161-1

Мария Антуанетта — последняя королева Франции, жена последнего короля Франции Людовика XVI. Ее имя обросло легендами, которые в большинстве своем не соответствуют истинному образу этой женщины, ее жизни.

Виктория Холт написала роман в виде дневника самой Марии Антуанетты. Перед читателем предстает образ любящей жены, заботливой матери четырех детей, которой выпала великая и трагичная судьба.

---

Прочитав этот памфлет, я рассмеялась и разорвала его, посчитав, что никто не воспримет это всерьез.

Но этот позорный документ под названием «Исторический очерк о жизни Марии Антуанетты» распродавали и переиздавали снова и снова, и даже сейчас, когда я пишу эти строки, он все еще находится в обращении.

Как я не могла понять тогда, что было множество склонных верить всей этой клевете обо мне? Единственный способ, которым можно было разоблачить все эти памфлеты как смешные и лживые, какими они и были в действительности, заключался в том, чтобы вести спокойную жизнь и быть бережливой.

А что же сделала я? В негодовании удалилась в Малый Трианон! Это был мой собственный маленький мирок. Даже сам король мог приехать туда не иначе, как по моему приглашению. Он уважал это мое право и со всей серьезностью ждал, когда я его приглашу. Луи получал большое удовольствие от этих визитов, потому что для него, занятого решением сложных государственных проблем, такие наезды в Малый Трианон были и в самом деле удовольствием, ибо позволяли на время избавиться от церемоний и утомительных бесед с государственными деятелями.

Если мы не были заняты постановкой спектаклей, то играли в детские игры. Наша любимая игра называлась «Descampativos» и чем-то напоминала игру в жмурки. Один из игроков должен был выйти из комнаты. Когда он или она выходили, все остальные с головы до ног закутывались в простыни. Потом того, кто был снаружи, приглашали войти. Все мы по очереди касались его, а он должен был догадаться, кто мы такие. Смысл этой игры заключался в том, что приходилось платить штраф, и эти штрафы постепенно становились все более дикими. Все, что мы делали, описывалось в памфлетах с большими преувеличениями и представлялось читателю как нечто вроде римских вакханалий. Другой нашей любимой игрой была игра под названием «tire en jambe», которая заключалась в том, что все мы садились верхом на палки и сражались друг с другом. Все это положило начало множеству конных игр. Хотя король любил бороться и играть в грубые игры, к нашим играм он почему-то не имел расположения.

Много времени у меня отнимал мой сад. Я постоянно планировала и заново перепланировала его, потому что хотела, чтобы он как можно меньше походил на тот, что был в Версале, и чтобы он выглядел естественным. Как ни странно, оказалось, что устроить такой сад стоит дороже, чем сад с симметрично расположенными газонами и фонтанами, которые стали такими популярными при Людовике XIV. Растения для моего сада привозили со всего мира. Чтобы создать натуральный ландшафт, пришлось привлечь к работе сотни садовников. Я хотела, чтобы в моем саду был ручей, бегущий по лугам, но там не оказалось родника, из которого он мог бы брать свое начало.

— Вы даже не можете достать воду! — кричала я. — Но это же просто смешно!

Пришлось проводить воду по трубам из Марли. Говорили, что этот маленький ручей в Трианоне заполнен не водой, а чистым золотом. Через ручей перекинули простые деревенские мостики, в саду соорудили пруд с островком, причем все это должно было выглядеть так, будто создано на этом месте самой природой.

Стоимость этого великолепия ошеломляла, но я никогда не придавала этому значения. Цифры не вызывали у меня ничего, кроме зевоты. Я даже не знала точно количество нулей в цифре, выражающей стоимость моего сада. Зато я непрерывно думала о том, как еще можно было бы усовершенствовать мой маленький мирок. Мне пришло в голову построить деревню, ведь никакой сельский пейзаж не может быть совершенным без людей. Я решила, что в этой деревне должны стоять домики — восемь домиков, настоящие маленькие фермы с настоящими людьми и животными. Я вызвала мсье Мико, одного из самых известных наших архитекторов, и рассказала ему о своих планах. Эта идея привела его в восторг. Тогда я попросила художника мсье Юбера Робера поработать вместе с мсье Миком. Им предстояло построить для меня восемь небольших фермерских домиков с соломенными крышами и даже с кучами навоза рядом. Эти домики должны были быть очаровательными, но в то же время естественными.

Оба художника с энтузиазмом взялись за осуществление этого проекта, не считаясь с расходами. Они постоянно предлагали различные усовершенствования, и совещания с ними доставляли мне величайшее удовольствие. Фермерские домики должны были выглядеть точь-в-точь как настоящие. В некоторых местах у них даже должна была быть видна обсыпавшаяся штукатурка. Трубы же предполагалось сделать так, чтобы ни у кого не вызывало сомнения, что через них идет дым.

Распорядок дня на этих фермах тоже должен был быть естественным, а для этого не годились никакие искусственные приемы или дополнительные расходы.

Когда дома были готовы, я просто заселила их семьями, которые сама выбрала. Естественно, не составило никакого труда найти крестьян, которые счастливы были поселиться там. Так что у меня появились самые настоящие коровы, свиньи и овцы. На фермах делали настоящее масло. Мои крестьянки стирали белье и развешивали его на изгородях для просушки. Ведь все, как я говорила, должно было быть настоящим.

Вот так был создан мой Hameau[101]. Мой театр обошелся мне в сто сорок одну тысячу ливров. В то время я не давала себе труда подсчитать стоимость моего хутора, а позже я уже не осмеливалась сделать это.

Но как я была счастлива там! Я даже одевалась совсем просто, хотя Роза Бертен уверяла, что добиться настоящей простоты гораздо труднее, чем вульгарности, и что это, естественно, стоит гораздо дороже.

Одетая в простое муслиновое платье, я бродила вдоль ручья или сидела на покрытом травой высоком берегу, устроенном так искусно, что никто не стал бы долее сомневаться в том, что он испокон веку находился на этом месте. Иногда я ловила рыбу, которую потом готовили для меня, ведь в моем ручье водилась рыба, как это и должно было быть в сельской местности. Иногда я доила коров. Но перед моим приходом пол коровника обязательно убирали, а коров чистили щеткой. Молоко стекало в фарфоровую вазу, помеченную моей монограммой. Все это приводило меня в восторг и очаровывало. Коровам на шею привязывали маленькие колокольчики, и мы с моими фрейлинами водили их за собой на синих и серебряных лентах.

Я была очарована всем этим. Иногда я собирала цветы, приносила их домой и сама расставляла. Затем я совершала прогулку мимо фермерских домиков, чтобы посмотреть, как идут дела у моих милых крестьян, и убедиться, что они живут естественной жизнью.

— По крайней мере, люди на моем хуторе довольны, — говорила я с чувством удовлетворения.

Мне казалось, что это очень хорошо и оправдывает те огромные суммы денег, которые все еще продолжали тратиться на этот хутор, ведь я постоянно вела в нем работы, чтобы сделать его еще более красивым, и искала новые способы усовершенствовать его.

Мне приходили письма от Иосифа, но они не оказывали на меня такого воздействия, как письма матушки. Кроме того, его письмам недоставало выражения той сильной привязанности, которую она испытывала ко мне. Иосиф считал меня глупой — и в этом он был, несомненно, прав. Он читал мне нотации, но в то время он читал их всем.

Он, разумеется, писал также и Мерси, и Мерси по-прежнему оставался моим сторожевым псом, каким он был еще при жизни матушки.

Мерси не отличался особой почтительностью и всегда говорил обо всем без обиняков. Он показывал мне письма, которые писал Иосифу, вероятно, надеясь, что я извлеку из них пользу для себя.

«Королевская Мадам никогда не разлучается со своей матерью, и любые серьезные дела постоянно прерываются детскими играми. Это новое осложнение настолько усугубляет природную склонность королевы к невнимательности, что она почти не слушает того, что ей говорят, и даже не делает попыток вникнуть в смысл разговора. Я чувствую, что теперь более далек от нее, чем когда-либо…»

Он вздыхал, пока я читала это письмо, потому что, пробегая строчки глазами, я оставалась все такой же рассеянной и думала о том, что бледно-розовый шарфик, возможно, больше подойдет моей дорогой девочке, чем голубой, который она тогда носила.

Бедный Мерси! После смерти моей матушки мужество покинуло его. Или, может быть, он наконец понял, что спасти меня от моих глупостей — безнадежная задача.

Деньги! Казалось, они были постоянной темой разговоров — и какой скучной темой! Страна испытывала явный дефицит финансов, который было совершенно необходимо возместить. Так говорил мсье Некер, назначенный генеральным контролером финансов. Политика Тюрго провалилась, и его сменил Клюньи де Нюи, который также не смог получить удовлетворительных результатов. Этому человеку не удалось добиться успехов, несмотря на то, что он пользовался поддержкой парламента (главным образом потому, что пытался уничтожить всю работу, проделанную Тюрго). Он ввел государственную лотерею, которая, однако, не дала ожидаемых результатов, к тому же было совершенно очевидным, что его методы откровенно ведут к финансовой катастрофе. Когда де Нюи умер, все вздохнули с облегчением, и мой муж обратился к Жаку Некеру.