Виктория Холт - Исповедь королевы

• Название: Исповедь королевы
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: Крон-пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-8317-0161-1

Мария Антуанетта — последняя королева Франции, жена последнего короля Франции Людовика XVI. Ее имя обросло легендами, которые в большинстве своем не соответствуют истинному образу этой женщины, ее жизни.

Виктория Холт написала роман в виде дневника самой Марии Антуанетты. Перед читателем предстает образ любящей жены, заботливой матери четырех детей, которой выпала великая и трагичная судьба.

---

К нам приблизился граф Прованский. Я поняла, что незнакомец заметил его и попыталась посмотреть на графа его глазами. У моего деверя был вид очень знатного человека. Даже когда мы ездили на бал-маскарад, он никогда не забывал о том, что почти что дофин.

Мне хотелось больше узнать о незнакомце, но в то же время я понимала о том, что рядом со мной стоит брат моего мужа.

— Могу ли я сказать, — произнес молодой человек, — что мадам очаровательна?

— Вы можете это сказать, если действительно так думаете.

— Тогда я повторю: мадам очаровательна.

— Что вы здесь делаете?

— Я приобщаюсь к культуре, мадам.

— На балу в Опере?

— Никогда нельзя точно знать заранее, где вы ее найдете.

Я засмеялась. Не знаю почему, но я чувствовала себя счастливой.

— Итак, вы совершаете большое путешествие?

— Да, я совершаю большое путешествие, мадам.

— Расскажите мне, где вы побывали, прежде чем приехать во Францию.

— В Швейцарии, в Италии.

— А потом вы вернетесь в Швецию? Интересно, какая страна вам понравится больше всех? Посетите ли вы Австрию? Я хотела бы знать, понравится ли вам Вена. Я когда-то жила в Вене.

Мною, казалось, овладело безумие. Я продолжала, затаив дыхание:

— Как вас зовут?

Он ответил:

— Аксель де Ферсен.

— Мсье? Принц? Граф?

— Граф, — ответил он.

— Граф Аксель де Ферсен, — повторила я.

— Семья моей матери приехала из Франции.

— Так вот почему у вас взгляд француза, — сказала я.

— Мадам очень наблюдательна.

Он подошел на шаг ближе ко мне, и я подумала, что он собирается пригласить меня на танец. Интересно, что мне делать, если он и в самом деле попросит меня потанцевать с ним? Ведь я не осмелилась бы танцевать с незнакомцем. Граф Прованский готов был вмешаться в любую минуту. Артуа тоже был наготове. Если бы незнакомец сделал какое-нибудь движение, которое можно было бы счесть за lèse majesté[49] и которое он вполне мог бы сделать после того, как я поощряла его своей болтовней, граф Прованский немедленно вмешался бы. Я видела, что назревают неприятности, но, как ни странно, вместо того чтобы возбуждать меня, это внушало мне тревогу.

— Мадам задала много вопросов, — сказал граф де Ферсен, — и я ответил на них. Позволено ли и мне задать несколько вопросов в обмен?

Граф Прованский недовольно хмурил брови. Я действовала как обычно, не подумав. Я подняла руку и сняла маску.

Вокруг меня послышались вздохи изумления.

— Мадам дофина!

Я громко засмеялась, чтобы скрыть свою бурную радость, не отрывая при этом глаз от графа де Ферсена. Интересно, думала я, что чувствует мужчина, увлекшийся флиртом с неизвестной женщиной и вдруг обнаруживший, что он разговаривает с будущей королевой Франции?

Он не смутился и держался с восхитительным спокойствием и величайшей гордостью, потом низко поклонился, и я увидела, как его светлые волосы коснулись вышитого воротника. У него были прекрасные волосы — цвета солнечных лучей. Должно быть, он тоже думал, что мои волосы прекрасны.

Люди теснились вокруг меня, пристально рассматривая мою внешность. Многие из них, может быть, уже до этого догадывались, что я здесь, но в маске, которая закрывала мое лицо от лба до подбородка, никто не смог бы с уверенностью узнать меня. Однако под влиянием порыва я сама себя обнаружила и, таким образом, стала предметом всеобщего внимания в этом переполненном бальном зале.

Граф Прованский был рядом со мной. С поистине королевским величием он подставил мне согнутую в локте руку. Я положила на нее свою. А в это время Артуа и вся наша компания уже делали знаки толпе расступиться и дать нам дорогу.

Мы направились прямо к своим экипажам.

Но Прованский, ни Артуа, ни их жены не упоминали о моем поступке. Но, когда я встречала на себе их задумчивые взгляды, я поняла, что они придают этому большое значение.

Мне тоже следовало подумать об этом. Тогда мне не пришло в голову, что эти искушенные молодые люди истолковывали мое поведение как знак того, что я устала от брака, который не был настоящим. Я была молодая и здоровая женщина, которая, однако, не могла реализоваться в сексуальном плане. Таким образом, создалась опасная ситуация для дофина, чьи отпрыски должны были стать Enfants de France[50]. Прованский решил быть бдительным. А что, если я заведу любовника? Что будет, если я произведу на свет дитя, которое выдам за ребенка моего мужа? Существовала угроза того, что мой внебрачный отпрыск может лишить его короны. Умозаключения Артуа шли в другом русле: действительно ли я собиралась завести любовника? Если так, то он всегда считал меня очень привлекательной.

А их жены, которые уже начали лучше узнавать своих мужей, думали точно так же, как они.

А я… Я перебирала в памяти каждую минуту из тех, что провела в беседе с незнакомцем, и, казалось, снова слышала его голос, эхом отдававшийся в моих ушах. Я вспомнила его светлые волосы на фоне темного камзола…

Я не думала, что когда-нибудь снова встречу этого прекрасного незнакомца, но твердо знала: моя память долго будет хранить в душе его образ, и он тоже, пока жив, никогда не забудет меня.

В то время этого мне казалось вполне достаточно.

Королева Франции

Ужасный шум, подобный раскатам грома, донесся из дальних апартаментов. Это была толпа придворных, покидающих прихожую умершего государя, чтобы прийти и поклониться новой власти в лице Людовика XVII. Этот необычный шум стал для Марии Антуанетты и ее супруга первым сигналом, извещающим их о том, что отныне им самим предстоит править страной. Непроизвольно, глубоко взволновав всех, кто был с ними рядом, они упали на колени и воскликнули в слезах: «О Господи, наставь нас, защити нас! Ведь мы еще слишком молоды, чтобы править».

Из мемуаров мадам Кампан

Луи любил меня все сильнее и сильнее, а я — его. Я написала матушке, что, если бы мне пришлось выбирать себе мужа среди трех братьев королевской крови, я бы выбрала именно Луи. С каждым днем я все больше ценила его достоинства и в то же время все более критически относилась к моим деверям. Луи был так же умен, как Прованский, хотя последний, обладавший способностью без особых усилий показать себя с лучшей стороны, производил впечатление более умного — но это было ложное впечатление. Артуа был абсолютно лишен серьезности. Он не только был легкомысленным — что я, более чем кто-либо, могла ему простить, — но еще и злонамеренным, а этого я уже простить не могла.

Мерси неоднократно предостерегал меня относительно обоих моих деверей, и я начинала понимать, что он был прав.

Но жизнь моя была слишком веселой, чтобы я могла относиться в то время к чему-либо с должной серьезностью. Мерси писал моей матушке, что единственным настоящим моим недостатком является любовь к удовольствиям. Я и вправду любила их и искала повсюду.

Однако у меня все же были способности к размышлениям. Если бы я больше знала о страданиях бедноты, то, возможно, стала бы более сочувственно относиться к ним, чем большинство людей, окружавших меня.

Эти мои наклонности часто приводили в замешательство мадам де Ноай. Как-то раз, когда я была на охоте в лесу Фонтенбло, я допустила нарушение этикета, в котором ей было трудно упрекнуть меня.

Шла охота на оленя. Поскольку мне не позволяли ездить верхом на лошади, мне приходилось ехать вслед за всеми в коляске. По-видимому, как раз в тот момент, когда испуганный олень пробегал мимо крестьянского домика, из него вышел хозяин. Он оказался как раз на пути оленя, и это несчастное создание сильно ударило его рогами. Крестьянин лежал у дороги, а в это время охотники мчались мимо. Когда я увидела, что произошло, то настояла на том, чтобы остановиться и посмотреть, насколько тяжело ранен мужчина.

Из домика выбежала жена крестьянина. Она стояла над ним, в отчаянии ломая руки. По обе стороны от нее стояли двое плачущих детей.

— Мы внесем его в дом и посмотрим, тяжело ли он ранен. Я пришлю доктора, который позаботится о нем, — сказала я, после чего приказала своим слугам-мужчинам внести крестьянина в дом.

Я была поражена зрелищем, открывшимся мне в этом бедном жилище. Вспоминая о роскоши моих сверкающих апартаментов в Версале, я испытывала чувство вины. Мне хотелось показать этим людям, что я действительно беспокоюсь о том, что будет с ними. Я убедилась, что рана была неглубокой, и собственноручно перевязала раненого. Я оставила им денег и заверила женщину, что пришлю доктора, чтобы быть уверенной в том, что ее муж поправится.

Жена крестьянина поняла, кто я такая. Она смотрела на меня с чувством, близким к обожанию. Когда я уходила, она бросилась на колени к моим ногам и поцеловала край моего платья. Меня это глубоко тронуло.