Виктория Холт - Исповедь королевы

• Название: Исповедь королевы
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: Крон-пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-8317-0161-1

Мария Антуанетта — последняя королева Франции, жена последнего короля Франции Людовика XVI. Ее имя обросло легендами, которые в большинстве своем не соответствуют истинному образу этой женщины, ее жизни.

Виктория Холт написала роман в виде дневника самой Марии Антуанетты. Перед читателем предстает образ любящей жены, заботливой матери четырех детей, которой выпала великая и трагичная судьба.

---

— Почему? Почему? — сердито спрашивал он. — Ведь ты хороший человек, папа! Кто же желает убить тебя?! Я убью их, я…

Мой муж поставил мальчика у себя между коленями и сказал ему серьезно:

— Сын мой, обещай мне, что никогда не будешь думать о том, чтобы отомстить за мою смерть!

Губы моего сына сложились в ту упрямую линию, которую я так хорошо знала. Но король поднял его к себе на колени и сказал:

— Ну, давай же! Я хочу, чтобы ты поднял руку и поклялся, что выполнишь последнее желание твоего отца!

Итак, малыш поднял руку и поклялся любить убийц своего отца.

Пришло время, когда король должен был покинуть нас. Я прильнула к нему и спросила:

— Мы увидим тебя завтра?

— В восемь часов, — спокойно ответил мой муж.

— В семь! Пожалуйста, пусть это будет в семь!

Он кивнул и велел мне позаботиться о нашей дочери, которая упала в обморок. Мой сын подбежал к охранникам и стал умолять их отвести его к господам Парижа, чтобы он мог попросить их не допустить, чтобы его отец умер.

Я могла только взять его на руки и попытаться утешить. Я бросилась на кровать и долго лежала там. По обе стороны от меня были дети, а рядом с кроватью, преклонив колени, стояла Элизабет и молилась.

Всю ночь напролет я лежала без сна, дрожа в своей постели.

Рано утром я была уже на ногах и ждала его, но он не пришел.

К нам вошла Клери.

— Он боялся, что это слишком сильно огорчит вас! — сказала она.

Я села и стала ждать, думая о муже, о нашей первой встрече и о той, которая, как я теперь знала, была нашей последней встречей.

Я не замечала, как проходило время. Я оцепенела от горя. Вдруг я услышала грохот барабанов и крики людей.

Часовой под моим окном закричал:

— Да здравствует Республика!

И я поняла, что стала вдовой.

В преддверии смерти

Veuille Dieu tout-puissant sauver une tete si chere. J’au-rais trop perdu si je la perds.[156]

Граф дe Ферсен

Моя дорогая Софи, ты сейчас, несомненно, уже знаешь об этом ужасном несчастье — о переводе королевы в Консьержери и о декрете этого презренного Конвента, который передает ее революционному трибуналу для вынесения приговора. С тех пор как я узнал об этом, я словно уже не живу. Ведь это не настоящая жизнь — существовать так, как я существую, и переносить такие страдания, какие я испытываю сейчас. Если бы только я мог сделать что-нибудь, чтобы освободить ее, думаю, мои мучения уменьшились бы. Но самым ужасным мне кажется то, что единственное мое средство — это просить других помочь ей. Я отдал бы свою жизнь, чтобы спасти ее — и не могу этого сделать. Величайшим счастьем для меня было бы умереть ради того, чтобы спасти ее…

Аксель де Ферсен — своей сестре Софи

Non, jamais il n’y aura plus pour moi de beaux jours, mon bonheur ist passe, et je suis condamne a d’etemels regrets et a trainer une vie triste et languissante.[157]

Дневник Акселя де Ферсена

Мне принесли траурные одежды. Мне дали черное платье и нижнюю юбку, черные шелковые перчатки и два шарфа на голову из черной тафты.

Я равнодушно взглянула на них и сказала себе, что теперь уже недолго осталось ждать конца.

Я теперь никогда не спускалась во внутренний двор, потому что не могла спокойно проходить мимо тех комнат, которые раньше занимал король. Однако вместе с Элизабет и детьми я поднималась на вершину башни, чтобы подышать свежим воздухом. Там была галерея, огражденная парапетом, и там мы гуляли в те зимние послеполуденные часы.

Тулон, один из охранников, принес мне кольцо, печать и локон волос Луи. Они были конфискованы Коммуной, однако Тулон украл их и принес мне. Он верил, что это утешит меня. Тулон! Человек, который участвовал в штурме Тюильри, который был полон решимости уничтожить нас! Его назначили ответственным за нас из-за его пламенных революционных воззрений и потому, что он был надежен и заслуживал доверия. Они забыли о том, что у него тоже есть сердце. Я видела слезы в его глазах, я видела его восхищение нашей стойкостью. Он был мужественным человеком. Был еще один человек, по имени Лепитр, которого мы также перетянули на свою сторону.

Мне все еще прислуживала Клери, а также камердинер короля и Тюржи, который когда-то работал у нас на кухне в Версале. Это был дерзкий, наглый и чрезвычайно смелый человек. Ему удалось стать одним из моих стражей благодаря тому, что он выдумывал истории о своем революционном усердии.

Я благодарна этим верноподданным людям. Именно они давали мне надежду в те мрачные дни. Ведь в первые недели после смерти Луи я сидела, безразличная ко всему, и только вспоминала о прошлом. Я была полна раскаяния и обвиняла себя в сотнях глупостей.

Я с грустью говорила со своими друзьями о потере короля. Именно Тулон сказал тогда:

— Мадам, у Франции все еще есть король!

Это была правда. Мой маленький сын стал теперь Людовиком XVII. Если бы я могла освободить его из тюрьмы… Если бы я могла соединиться со своими друзьями…

Я вдруг снова ожила. У меня появилась цель.

Мой маленький кружок был в восторге от происшедших во мне перемен. Я осознавала, что была центром этого маленького круга. Ведь Элизабет была для этого слишком пассивной, а дети — слишком юными. Тулон и Лепитр придумывали всевозможные способы тайно передавать мне новости. Тюржи, который подавал нам еду, обертывал записками пробки бутылок. Это выглядело так, будто бумага была подложена туда для того, чтобы пробки прочнее сидели на месте. Тизоны проверяли хлеб, чтобы убедиться, что в нем не было записок, и заглядывали под салфетки, прикрывающие блюда, однако они так никогда и не смогли обнаружить эту уловку. Иногда Тюржи приносил записки в карманах. Тогда по условному сигналу кто-нибудь из нас вытаскивал их оттуда, когда он прошмыгивал мимо, обслуживая нас. От мадам Клери, которая выкрикивала новости под нашим окном, я узнала, что вся Европа была потрясена казнью Луи. Даже в Филадельфии и Виргинии это убийство вызывало содрогания. Свергнуть тираническую монархию — это очень хорошо. Но безжалостно убить ее номинального главу, которого едва ли можно было считать полностью ответственным за все, — это совсем другое дело.

Однако всеобщее неодобрение ничего не давало для того, чтобы сделать Республику более снисходительной по отношению к нам. В действительности это лишь делало ее еще более суровой.

Однако мысль о том, что у меня есть друзья, давала мне смысл жизни, и этим смыслом стало бегство.

Когда я узнала, что Аксель старался побудить Мерси к действию, что он убедил его попросить принца Кобургского послать полк отборных солдат, чтобы совершить поход на Париж и вырвать меня из Тампля, это вселило в меня новое мужество, несмотря на то, что этот план казался безумным и был отвергнут. Это был скорее план влюбленного, чем стратега, точно так же, как и план нашего бегства в Варенн. Теперь я понимала, что это свидетельствовало о его неистовом желании видеть меня в безопасности, которое при всей своей силе было слишком страстным, чтобы его можно было осуществить практически. Но от этого я только больше любила его.

Одна из новостей, которую мне принесли, состояла в том, что Жак Арман погиб в сражении при Жемаппе. Я с грустью вспомнила того прелестного маленького мальчика, которого я подобрала на дороге в то время, когда так страстно желала иметь детей. Он заменял мне моих собственных детей до тех пор, пока они не появились у меня. Он так никогда и не простил мне этого… И вот теперь этот бедный мальчик был мертв.

Я говорила Элизабет, как это печально. Она пыталась утешить меня, напомнив, как изменилась его жизнь благодаря тому, что я сделала для него.

На это я ответила ей:

— Я использовала его, Элизабет! Я использовала его, как игрушку, с которой можно забавляться некоторое время. Но людей нельзя использовать таким образом! Теперь я понимаю это. Теперь я понимаю многое из того, чего не понимала тогда. Одно только я знаю, Элизабет: ни одна женщина еще никогда не платила за свои глупости столь дорогую цену, как я. Если бы у меня был еще один шанс!

— Он у тебя будет! — сказала она мне в своей безмятежной манере.

Но я не была уверена в этом. Мне недоставало ее веры.

Каждый вечер к нам приходил illuminateur[158], чтобы зажечь лампы. Я приветствовала его приход, потому что у него было двое маленьких сыновей, а я всегда любила детей. Они были довольно грязные, их одежда была испачкана пятнами масла, которое использовалось в лампах, так как они помогали своему отцу. Сам фонарщик никогда не смотрел в мою сторону. Очень многие люди, подобно ему, боялись показаться роялистами. Эту ужасную революцию недаром называли террором. Террор вошел в жизнь бесчисленного множества сторонников революции, и они никогда не знали наверняка, когда это гигантское чудовище, которое они сами создали, схватит их.