Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

• Название: Федор Волков
• Автор: Борис Горин-Горяйнов
• Издательство: Ярославское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1956

Роман-хроника посвящен жизни и творчеству Федора Григорьевича Волкова (1729–1763), русского актера и театрального деятеля, создателя первого постоянного русского театра.

---

— Не оправдывайся, дорогая моя. Тебе оправдываться не в чем, — сказал Федор.

— По отношению к той женщине я не ставлю тебе никаких условий. Я не знаю ваших взаимных обязательств и знать их не желаю. Слышала только, что она особа вполне порядочная и достойная. Полагаю, и ты сумеешь остаться в границах порядочности по отношению к ней. Дай мне слово, что ты будешь вести себя с нею без унижения человеческого достоинства. Впрочем, зная тебя, этого и требовать смешно.

Федор помолчал, чтобы собраться с мыслями.

— Слово такое я, конечно, тебе даю. В отношениях своих к этой женщине разобраться давно отчаялся. Когда я сходился с нею, я утратил всякую надежду когда-либо найти тебя. Несомненно, было к ней известное чувство. Пожалуй, что-то вроде этого и до сих пор есть. Но чувство это не простое и, как бы это тебе сказать… оно порою окрыляет, а порою тянет вниз. Во всяком случае, в нем для меня больше мучения, чем радости. Уж очень разные мы с нею люди. С ее стороны — чувство несомненно. И это горше всего. Ее чувство не похоже на твое. Оно — выше меня, выше моего понимания. Я догадываюсь, какие грубые удары мне случалось наносить ей. Невольно. Другая взвыла бы от боли и обиды. А она? Она — как каменная статуя. Порою даже сомневаешься не только в ее чувстве, но и в порядочности. Только где-то в глубине глаз уловишь тень страдания — и сразу поймешь, что это не только живой, но и глубоко чувствующий человек. Но ее чувства — для себя. Другим о них трудно догадаться. Она мудрена для меня. Ты проще. И мое сердце навек с тобою. В общем, я здесь совсем как слепой.

— Ты все же любишь ее, — убежденно сказала Татьяна Михайловна.

Федор подумал.

— Не могу решить этого по чистой совести…

Татьяна Михайловна долго и торопливо ходила по комнате. Потом, остановившись перед Федором, сказала:

— Знаешь что? Познакомь меня с нею. Если, разумеется, она пожелает снизойти до этого знакомства.

— Попробую.

— Она красива?

— Да. Но это красота особого рода.

— В каждой женщине есть что-нибудь, что можно назвать «особым родом».

Издали донесся дребезжащий стук кареты. Спустя минуту, карета остановилась под окнами. Татьяна Михайловна пошла встречать возвратившихся из дворца, вместе с Сумароковым, мужа и Грипочку.

Измайлово

Ко дню тезоименитства императрицы — 5 сентября — в Москву прибыл из своих глуховских владений «его ясновельможность, гетман обеих сторон Днепра и войск запорожских, президент Академии Наук, подполковник лейб-гвардии Измайловского полка и кавалер» граф Кирилла Григорьевич Разумовский.

Императрица предпочитала пользоваться для своих переездов двумя одинаковыми каретами «с золочеными полями» и тонкою резьбою, обитыми внутри давленым малиновым бархатом, с многочисленным золотым позументом и золотыми кистями. Одна из карет была побольше и именовалась «цесарская середняя», другая поменьше — «цесарская малая».

Певцы и комедианты перевозились в двух общих поместительных каретах, громоздких и неуклюжих, запряженных каждая шестеркою лошадей цугом. Эти сооружения, именовавшиеся «короскопеями», на протяжении трехверстного пути имели обыкновение «шалить» по нескольку раз. Тогда седоков высаживали посреди грязной дороги и неторопливо начинали выяснять причину «шалости». Поэтому знатные певцы предпочитали пристраиваться с кем-нибудь «вместях» в частной карете, незнатные — шли пешком, а «короскопеи» нередко путешествовали порожнем.

Измайлово было большим селом с населением около трех тысяч человек. Все эти люди так или иначе вовлекались в сложное дело придворной охоты, за исключением рабочих казенного стеклянного завода, которые «не могли быть с пользою употребляемы в дело, по причине своей озороватости».

Измайловский дворец, построенный еще царем Михаилом, несколько раз перестраивался и возобновлялся. К настоящему времени он оброс множеством пристроек и служб, совершенно заслонивших первоначальное строение, и изменил свое назначение. Он превратился, главным образом, в «звериный двор».

С наступлением темноты в парке начинала играть знаменитая роговая музыка и сжигались грандиозные фейерверки с оглушительной пальбой. Музыка и пальба приводили с бешенство содержимых при дворце зверей, предназначенных для травли, и они вторили этому увеселительному шуму своим диким, неистовым воем.

Никем и нигде не виданный роговой оркестр обер-егермейстера С. К. Нарышкина пользовался громкой славой. С наступлением сумерек этот огромный оркестр размещался на причудливо иллюминованной площадке перед дворцом. Каждый отдельный инструмент был особо отмечен красным, синим, желтым или оранжевым огоньками, в общем составлявшими какую-нибудь аллегорическую фигуру. Вокруг площадки на высоких помостах располагались разноцветные, богато украшенные и иллюминованные палатки для слушателей. Над ними, на огромных щитах, горели вензеля и транспаранты с инициалами императрицы и эмблемами ее могущества.

Звучная и по-особому мелодичная музыка разносилась в осеннем воздухе на много верст кругом. Эта музыка своей оригинальностью не только очаровывала искушенных в музыкальных делах слушателей, но и привлекала толпы крестьян из окрестных деревень, вообще относившихся не очень-то одобрительно к увеселениям господ.

Иностранные послы и другие заезжие чужеземцы считали оркестр самым замечательным, что есть в России. Клялись, что нигде в Европе они не слышали и не видели ничего подобного, в чем им легко можно было поверить.

Охота в близлежащих парках и окрестных лесах обставлялась на славу. Тысячи пригнанных из окрестностей мужиков, баб и подростков расчищали уже готовые лесные «пришпекты», прокладывали новые просеки там, где это требовалось, гатили болотца.

Повсюду расставлялись замаскированные караулы, посты, палатки, «укрепления», безопасные убежища на случаи недружелюбного поведения зверя. Флажки, вехи, стрелочки, указатели с надписями, расставленные повсюду, указывали направления, дабы ретивые охотники не заблудились случайно среди родных сосен.

Охота на зайцев и лисиц отличалась удивительной простотой. В ней принимали участие как мужчины, так и изрядное число дам, наряженных «амазонками» и «Дианами». Огромное, хорошо обхоженное пространство, окружалось сплошной цепью тысяч крестьян, вперемежку с во оружейными солдатами «ради руководства и назидания». На боевых, удобных местах становились «номера» охотников, готовых встретить зверя во всеоружии. В многочисленных, заранее известных пунктах расставлялись клетки и плетюшки со зверьем.

По условленным егерским сигналам многие сотни зайцев и лисиц выпускались «на волю». Сторожевая цепь поднимала истошный крик, размахивая ветвями. Собачьи своры рвались с неистовым лаем и воем. Трубили сотни рогов, трещали выстрелы. Ошалевшие зайцы мчались куда глаза глядят, и бесстрашные охотники вволю тешили свою удаль, вплоть до полного уничтожения зверя. «Амазонки» во время этой пальбы обычно сидели на корточках, зажав уши руками, что, однако, не мешало им принимать равное участие в подсчете охотничьих трофеев. А эти трофеи, как не трудно догадаться, иногда бывали весьма богаты.

Медвежья, волчья, кабанья охоты производились с предосторожностями, увеличенными во сто раз. Несмотря на это, случалось, что звери прорывали цепь и уходили в вольные леса, где за ними охотились крестьяне.

Дамы, принимавшие участие в охоте, должны были одеваться по-мужски, в мундиры, напоминавшие егерские, в замшевые лосины и ботфорты со шпорами. Только безобразно толстым кавалерственным дамам разрешалось поверх лосин надевать короткие юбочки на манер шотландских стрелков.

Императрица, довольно полная, была страстной охотницей. Юбочкой она не пользовалась, находя свою фигуру достаточно привлекательной.

При ярко выраженных молодеческих наклонностях императрицы, пожилые придворные дамы обязаны были от нее не отставать. Туго затянутые в узкие мундиры, в лосины, готовые лопнуть от первого же шага, задыхаясь от ожирения и одышки, с трудом передвигая несгибающиеся ревматические ноги, они, стеная и охая, отправлялись на отведенные им номера.

На таких дамских номерах обычно собирались целые личные штабы охотниц: молодцы, заряжавшие ружья, молодцы, стрелявшие, девки с подбодряющими спиртами, солями и уксусами. Эта личная оборона охотницы размещалась кружком, в центре которого помещалась сама охотящаяся персона.

Накануне охоты по крупному зверю большинство охотниц скоропостижно занемогало. Те, которым это не удавалось, заблаговременно служили молебны и составляли завещания.

Во время травли зверей лихие «амазонки» сидели на корточках, под укрытием своего штаба, и твердили молитвы. Почти все они, без исключения, страдали медвежьей болезнью.