Фаина Гримберг - Хей, Осман!

• Название: Хей, Осман!
• Автор: Фаина Гримберг
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-271-07623-7

Новый роман известной современной писательницы Фаины Гримберг рассказывает о жизни Османа I, тюркского вождя, положившего начало великой державе - Османской империи. Роман интересен не только занимательным сюжетом, но и подлинно энциклопедическим охватом сведений о фольклоре, быте, истории Балканского полуострова и Малой Азии ХII-ХIV вв. Осман, по прозвищу Аль-Гази (т.е. завоеватель). В 1288 г. унаследовал от своего отца господство над турецкими ордами, населявшими Малую Азию. Постепенно расширяя свои владения, он стал правителем независимого Турецкого государства. После победы над сельджуками в 1299 г. Осман был провозглашён султаном, а победа над византийцами в 1301 г. сделала его имя известным всему миру.

---

   - Эту грустную песню я понимаю! Страшно это - выказать себя трусом! Лучше умереть! А вы, как мы, я понял! У вас тоже так ведётся, что лучше умереть, чем оставаться в живых и жить трусом!..

Толмач был достойным человеком. Маленький принц дикарей, живущих в палатках, пришёлся ему по душе. И толмач подумал, как бы огорчился мальчик, если бы узнал, что возлюбленный песенной красавицы бежал с поля битвы, где франкские рыцари-христиане бились насмерть с маврами-мусульманами![144] Да, люди равно презирают трусость, поклоняются красоте, сострадают женским слезам; но веры, во имя коих люди сражаются насмерть друг с другом, - разные! И быть может, это даже и глупо! Быть может, это даже и глупо, да простит Господь кощунственные мысли! Быть может, это даже и глупо... Но едва ли возможно переменить подобный порядок!..

   - Осталась ещё одна песня, - тихо говорил мальчик. - Скажи мне и её слова...

   - Это песня о том, как наш великий франкский правитель прежнего времени, а звали этого правителя Карлом Великим[145], хоронил своих ближних воинов, погибших в битве...

Толмач снова подумал, что это была снова битвы христиан с мусульманами; но об этом ничего не сказал мальчику. А говорил лишь о том, что равно может тронуть сердце любого из почтенных и преданных чести людей:

   - Карл рыдает и рвёт свою седую бороду...
«В большой печали Карл! - сказал Немон, приближенный его, -
   - Аой!
«Вы не должны так горю предаваться,
Могучий Карл, - сказал другой приближенный, Джефрейт д’Анжу. —
Прикажите, чтобы тела убитых воинов Собрали бы теперь, чтобы положить в могилу!»
«Труби в свой рог!» - ответил император.
   - Аой!
Джефрейт д’Анжу трубит в свой зычный рог:
Сам Карл велит, - с коней сошли воины храбрые
И вот, собрав друзей погибших трупы,
Их всех сложили в общую могилу.
Довольно было в славном войске Карла
Священнослужителей достойных.
Они погибшим отпущенье дали,
Затем они, как должно, трупы их
Священною травою окурили.
И отошли. Что делать больше им?
   - Аой!
Велел великий Карл стеречь тела убитых.
Затем велел их вскрыть перед собою.
В парчовый плащ сердца их завернули
И положили в белый саркофаг.
Омыв вином и перечным настоем,
Тела вождей покрыли шкурой лося.
И вот великий Карл зовёт всех воинов храбрых:
«Тедбальт, Милон, Одон и Джебоин,
Везите их тела на трёх повозках!
Покройте трупы шёлковым ковром...»
-Аой!..[146]

Мальчик подумал, что это, конечно же, песня о неверных!

Вот каковы воины неверных!.. Вырезают у своих мертвецов сердца из груди... Может, они и бились, и погибли в битве против правоверных?!. Но внезапный гнев погас тотчас. «Этот человек так хорош со мной! И я не должен оскорблять, обижать его!..»

Осман поблагодарил учтиво толмача и тихо выскользнул из юрты. И угодил прямиком в жёсткие сильные руки своего воспитателя...

   - Долго же ты гостевал у неверных! - проворчал старик.

   - А ты подкарауливал меня? Выслеживал?

   - Я за тебя в ответе перед отцом твоим. Ты не знаешь, чего ждать возможно от этих неверных!

   - Они - гости нашего становища! Я их нашёл!

   - Какими бы они тебе ни были гостями, а всегда нужно помнить о том, что они - неверные!..

Осман не стал дальше спорить. Воспитатель взял мальчика на руки и понёс...

Ночью мальчик спал плохо. Его мучили мысли о вере.

«Ведь отец рассказывал слова из Корана, из священной книги; слова о том, что восхищающие нас неверные - на самом деле хуже самых последних рабов, исповедующих правую веру! Ведь так говорил отец? Но был учтив и хорош с этими гостями... Он ведь не притворялся!.. И я не притворялся... Но я во весь день сегодняшний не вспоминал о правой вере в Аллаха!.. А если бы всё время ясно помнил, что я — правоверный...»

Он раскрывал широко глаза, вглядывался в темноту... И не мог найти равновесие, не мог отыскать ответ...

«Отец должен знать!» - наконец засверкала мысль спасительная... Да, отец помнил, знал на память многие и многие слова Корана, священной книги... «Но если бы в нашем становище жил такой человек, который умел бы прочитать священную книгу... Отчего у нас нет такого человека?..» И на этой мысли вопросительной мальчик заснул крепким сном...

Наутро, когда глаза его раскрылись, солнце уже высоко поднялось. Осман вскочил. В юрте никого не было. Он побежал к выходу-входу, запутался в пологе, сердито задёргал руками плотную пёструю ткань...

Перед юртой, поодаль от входа-выхода, сидела на коленях, поджав ноги, упрятанные в длинное платье, его кормилица. Она сидела на старой, протёршейся во многих местах проплешинами, бараньей шкуре, и работала споро на простом ткацком станке с узким навоем, старинном обычном станке кочевниц. Голова её была покрыта платком, спускавшимся на лоб... Она ещё не увидела мальчика, не расслышала ещё шагов детских ног, но уже почувствовала, почуяла его приближение и подняла голову... Он подбежал к ней... Медно-смуглое, узкоглазое её лицо круглое сморщилось в улыбке доброй заботливости...

   - Когда поедут гости? - спросил Осман, уже отчего-то тревожась.

И, как оказалось, тревожился он не напрасно!

   - Ягнёночек мой! — начала жалостливо кормилица. — Неверные гости уехали уже! Рано-рано поутру они уехали. Наши поехали с ними - провожать...

Мальчик закрыл в обиде, в злой досаде глаза; сильно, до боли, сжимал веки, удерживая в глазах щипучие слёзы, не давая им скатиться на щёки...

   - Ягнёночек мой!.. - Кормилица сказала, что и вождь Эртугрул и её муж, воспитатель мальчика, отправились провожать гостей, указывать им дорогу... - Умой лицо, ягнёночек, поешь с утра! Лепёшки с творогом я испекла тебе...

Не на ком было выместить свою обиду, ярую досаду! Только на ней, которая была ему ближе матери!..

   - Сама жри свои лепёшки! А меня оставь!..

Он побежал прочь, не оглядываясь... Женщина склонила голову к своей работе. Она знала, что её питомец может быть горяч, но и отходчив. Прибежит, вернётся и, улучив мгновение, схватит её руку, набрякшую от многолетней, целодневной работы домашней; и вдруг поцелует тыльную сторону ладони!.. Она не понимала, отчего её питомец так огорчён отъездом из становища этих неверных; но она чувствовала, что ему больно от обиды, досады; и жалела его, сожалела...

Он побежал за становище, далеко, туда, где встретил вчера нежданных гостей. Было совсем пусто. Должно быть, пастух сегодня и не придёт, - пасёт в другом месте... Мальчик взбежал на холм, внезапный лёгкий ветер вздул полотняную голубую рубашку... Он ведь знал, что они уже далеко, что он не увидит их с этого холма! Но ведь нужно было что-то делать, как-то действовать...

Слёзы высохли в глазах, так и не скатившись на щёки... Но досада не минула...

«Ведь это я их нашёл!.. Я!.. - лихорадочно-досадливо, почти злобно билось, колотилось в детском сознании словами отрывистыми, прерывистыми... - Я их нашёл!.. Я их спас... Собаки разорвали бы их... Я привёл их на становище!.. Я - текин - принц!..» - Впервые он подумал о своей знатности так ясно. Ведь это франкский толмач дал ему понять... Да, Осман - текин! Осман - принц! Осман равен по знатности неведомому Балдуину, мальчику-правителю! Осман, может быть, и сам женился бы на этой девочке, на Элене, дочери болгарского царя!.. В сущности, эти неведомые Балдуин и Элена привлекали его именно своим возрастом, то есть тем, что приходились ему почти ровесниками... И не проходила обида...

«...Не попрощались со мной!.. Будто я - сын пастуха или внук самого бедного воина!.. И этот!.. - Подумалось о толмаче с досадой, с обидой. - И этот!.. Рассказывал мне песни, был хорош со мной!.. И не простился!.. Попробовал бы он не проститься со своим Балдуином!.. Хуже собак эти неверные!..»

Но мальчик был настолько умён, что понимал несправедливость своих упрёков... Чужие люди уехали, не простившись с ним!.. А родной отец? А воспитатель? Разве позвали его с собой - провожать гостей?! А как это было бы хорошо - провожать послов большого правителя, указывать им дорогу!.. Это было бы почти как воинский поход...

Медленно уходила болезненная досада, истаивала обида в детских фантазиях... Он лежал на траве холма, подложив скрещённые руки под голову; глядя в небо, как взрослый... В безбрежной живой, непроницаемой голубизне этого неба он вызывал картины живые, движущиеся... Голубизна сегодня выдалась совсем чистая, облака не плыли стадами овечьими... Он ясно сознавал, что есть ведь один выход, одна возможность для него переменять обстоятельства его жизни. Эта возможность была то, что он ведь вырастет и будет воином и правителем, и предводителем воинов!.. И тогда он сделается силён!.. И тогда он будет делать, поступать по-своему! Всегда, навсегда!.. Впрочем, что-то вдруг мешает мальчику насладиться осознанием его будущего, грядущего всесилия. Мешает сначала нечто смутное, затем смутное ощущение помехи проясняется в слова отца, слова о том, что не следует нападать первым... Это даже и не слова, а память о словах, ощущение сказанности слов... Но ведь он, Осман, сейчас всего лишь придумывает, просто-напросто воображает то, чего на самом деле и нет!.. И наверное, и никогда не будет!.. Ему хочется, чтобы было, сталось, случилось... Но то, что он воображает, оно так пышно, так победительно и прекрасно!.. Может ли такое сбыться?..