Кира Михайловская - Мальчик на главную роль

• Название: Мальчик на главную роль
• Автор: Кира Михайловская
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1979

Повесть о «трудном» подростке, об отзывчивости и чуткости окружающих его людей — работников киностудии, которые помогли мальчику в решающую минуту жизни.

---

В этот день у меня не было никаких дел, и я решил заехать в тонателье, где надеялся увидеть Якова Ильича, а заодно послушать песню. Но в тонателье Якова Ильича не было. На пороге стояла Валечка в пальто и шляпе и судорожно рылась в раскрытой сумке.

— Валечка, — сказал я, — разве Якова Ильича не будет на записи?

— Неужели я её дома оставила? — посмотрела на меня Валечка.

— Кого? — удивился я.

— Бумажку. На инструменты бумажку. Они просили, я оформила, но где же она? Где?

Валечка сказала это с отчаянием и снова нырнула в сумку с головой.

— Вот! Я знаю, что сунула её сюда. А теперь я еду. Якова Ильича не будет. Он насчёт лошади поехал. Алёша! — крикнула Валечка.

В конце коридора показался Алёша и спросил:

— Едем?

Увидев меня, Алёша побежал навстречу.

— Здрасте.

Он остановился в нескольких шагах и по старой привычке откачнулся в сторону. Выглядел он уже не так, как в первый день появления на студии. Как будто сглаживались углы его неловкой фигуры, рассеивалась угрюмость лица, в нём проступала застенчивая доверчивость.

— Ты куда, Алёша?

— А мы за инструментами едем. И за музыкантами.

— В филармонию, — сказала Валечка. — Ты пальто где оставил?

— Внизу. В гардеробе, — сказал Алёша. — Мы в филармонию, — повторил он, обращаясь ко мне. — Вы с нами не поедете?

— Поеду! — решил я неожиданно для самого себя.

Мы быстро зашагали по коридору к лестнице.

В филармонии шла репетиция. Пройдя служебным ходом, мы оставили Валечку в кабинете администратора, а сами попросились в зал.

Толкнули дверь и оказались на хорах. Две люстры над эстрадой ярко горели, переливаясь и сверкая. Остальные над залом были потушены и слабо мерцали. Оркестр исполнял финал Неоконченной симфонии Шуберта. Я узнал её сразу, ещё в коридоре, когда стали слышны звуки оркестра. Репетицию вёл Мравинский.

Тревожное беспокойство заключалось в самом начале симфонии. Кто-то искал согласия, гармонии и покоя и не находил их. В музыке звучал этот настойчивый мотив искания, тревоги и несбыточного счастья. Музыка говорила о том, о чём нельзя сказать словами, что невыразимо и живёт в самой глубине человеческой души. Я молча указал Алёше на кресло. Он сел. Я остался стоять. Алёша сначала рассматривал зал, потом, опершись руками о барьер, принялся изучать оркестр и музыкантов и, наконец, посмотрел на дирижёра. Нам хорошо было видно его сухощавое, аскетическое лицо. Обычно сдержанный жест Мравинского приобретал на репетиции свободу и раскованность. Казалось, его пластичные, гибкие руки извлекают музыку из самого пространства, из приглушённого мерцания под сводами зала, а музыканты лишь вторят этой музыке, взмахивая смычками. Алёша внимательно следил за оркестром. Когда симфония кончилась, он сидел некоторое время молча, потом посмотрел на меня.

— Всё, — сказал я.

— Больше не будет? — спросил Алёша.

— Нет.

Мравинский застёгивал вязаный жилет и что-то говорил первому скрипачу. Музыканты собирали ноты. Отодвигали стулья. Поднимались со своих мест.

Мы тоже пошли к выходу. Алёша осторожно ступал по красной ковровой дорожке, так осторожно, как будто она пружинила под его ногами. У двери он остановился и оглянулся в последний раз. В потушенных люстрах переливались мерцающие радужные огни. В полутьме колонны казались особенно белыми. Я показал Алёше на высокое полусферическое окно под сводами. В нём разлился сиреневый ленинградский закат.

В автобусе мы долго ждали музыкантов. Они входили, устраивались поудобнее. У них были усталые, прозаические лица. Они вяло о чём-то переговаривались. Всё это никак не вязалось с музыкой, которую они только что воссоздавали на этих вот запрятанных в чехлы инструментах. Как будто волшебство существовало помимо них и осталось там, среди белых колонн.

Но Алёша не смотрел на музыкантов. Он смотрел в стекло и видел чёрные деревья сквера, ноздреватый оседающий снег и редкие проплешины с кустиками пожухлой прошлогодней травы.

В тонателье тех же музыкантов Алёша увидел через толстое стекло. Он, композитор и звукооператор находились в небольшой комнатке по одну сторону стекла, а по другую — в большом зале студии — сидел оркестр, стоял дирижёр и немного в стороне, у микрофона, — мальчик из хоровой капеллы. По эту сторону стекла можно было ходить, разговаривать, смеяться и даже комментировать то, что происходит по ту сторону. По ту сторону — тишина. Там нельзя даже скрипнуть стулом. Там и совершается всё самое главное. Мальчик пел песню о зелёной горе. «Зелёная гора, она не за горами. Пусть дождик льёт с утра, пусть молния над нами…»

Алёша смотрел на мальчика, как на своего двойника. Ведь в фильме эту песню будет петь он. Никто и не узнает, что голос, бегущий с плёнки, принадлежит не ему. У Алёши даже рот немного приоткрылся — так он внимательно следил за солистом.

Несколько раз музыканты играли за стеклом одну и ту же песню, а мальчик пел её. Наконец запись закончилась.

— Сейчас споёшь под фонограмму, — сказал Алёше звукооператор. — Небольшой перекур, и мы с тобой поработаем.

Мы вышли со звукооператором на лестницу, и я наконец-то набил табаком свою трубку. Покурив, мы вернулись в тонателье, но Алёши не было. Мы поискали его в коридоре, в соседних помещениях и нигде не нашли.

— Не ищите, он ушёл, — сказал я Валечке.

Валечка пожала плечами:

— Ну и артиста вы нам нашли! Большое вам спасибо!

Звукооператор допытывался:

— А чего он ушёл? Мы же предупредили, что будем пробовать под фонограмму. Так чего же он ушёл?

Ни Валечке, ни звукооператору я не стал объяснять, почему ушёл Алёша.

Увидев мальчика из капеллы, который не первый раз записывался в кино, свободно вёл себя в студии, который так замечательно умел петь, Алёша, может быть, почувствовал себя на студии случайным человеком, он вспомнил, наверное, о той роли неудачника и нехорошего человека, которую он должен был играть в школе и которую он даже, возможно, считал заслуженной, и старая обида проснулась в нём. Быть может, он почувствовал себя чужим и одиноким, когда, оставив его в кресле, мы отправились курить на лестницу. Быть может, он подломал, что всё это дело со съёмками в кино не для него. И тогда он ушёл из студии и уехал домой.

Валечка и звукооператор принялись собирать плёнки, а я, попрощавшись, вышел из студии. На улице Михаил Иванович как раз усаживался в машину. Он весело приветствовал меня:

— Подвезти? В какую сторону?

Я, не раздумывая, сел в машину. Конечно, я поехал бы к Алёше, но не знал его адреса. Оставалось только ждать, придёт ли он на завтрашнюю съёмку.

— Что такой мрачный? — спросил Михаил Иванович. — Случилось что?

Я рассказал ему о мальчике. Михаил Иванович долго молчал. Достал папиросу и закурил, не отрывая руки от руля.

— Ты его сегодня не найдёшь, — сказал Михаил Иванович. — Я ведь только район знаю, а там дома — один на другой лезет. Разве найдёшь? Но завтра я за ним заеду. Не пропущу его, не беспокойся!

Глава десятая, в которой дождь проливается не из тучи

…Первый съёмочный день — всегда событие. Считается, что от того, как он пройдёт, зависит во многом и вся наша дальнейшая работа.

Погода выдалась пасмурная. Солнца не было. Я посматривал на небо и опасался, не пошёл бы дождь и не смыл бы остатки снега. Дождь для съёмок нам был нужен, но не настоящий, а искусственный. Для этого на съёмочную площадку должны прибыть две пожарные машины.

Не заезжая на студию, я прямо из дому поехал на место съёмки, в парк. Думал, что буду первым, и очень удивился, увидев нашего вечно опаздывающего художника Митю и бутафоров. Они засыпали мелом редкие проплешины на снегу. Вскоре одна за другой стали приходить машины: с осветительными приборами, операторской техникой, а также «лихтваген» — передвижная электростанция к «тонваген» — передвижная звукозапись. Приехали две пожарные машины.

Беспокойство не оставляло меня. Пришёл автобус со съёмочной группой, но Алёши в автобусе не было.

— Не волнуйся, — говорил Митя, — явится твой герой. Никуда он не денется. Мама за ручку приведёт.

И вот показалась «Волга» Михаила Ивановича. Рядом с Михаилом Ивановичем я увидел Глазова, а на заднем сиденье — Алёшу. Михаил Иванович подвёл мальчика ко мне и сказал:

— Принимайте в целости и сохранности. Прямо из школы. Портфель у меня в машине остался.

Алёша криво усмехнулся. Сильное у меня было желание дать ему подзатыльник.

— Молодец! — сказал я. — Теперь ещё сегодня сбеги со съёмки — и всё будет в порядке.

— Алёша! — крикнул Глазов. — Текст знаешь? Иди сюда, проверим под фонограмму.

Я, как старая нянька, поплёлся следом.

— Дайте фонограмму, — сказал Глазов в микрофон. — А ты повторяй слова, — обратился он к Алёше.