Мелани Бенджамин - Я была Алисой

• Название: Я была Алисой
• Автор: Мелани Бенджамин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-084567-5

Все знакомы с удивительной сказкой о Белом кролике, Чеширском коте, королеве и чудесной маленькой девочке. Это сказка, которая покорила весь мир.

Ее создатель не просто обессмертил имя Алисы Лидделл, — он навсегда изменил ее жизнь.

Однако даже величайший сказочник не в силах остановить время… Проходит детство Алисы, проносится ее юность, пора любви и счастья, наступает совсем другая эпоха. Алисе предстоит пережить величайшую трагедию, выстоять и доказать, что она действительно заслуживает, чтобы ею восхищался весь мир.

Мелани Бенджамин удалось создать не менее обаятельный образ героини, чем у самого Льюиса Кэрролла, и написать историю жизни, не менее увлекательную, чем история приключений Алисы в Стране чудес!..

---

— Не выношу этой женщины, — откровенно заявил он. Ина была единственным знакомым мне человеком, который вызывал в нем такие бурные эмоции. — Ехала бы в Шотландию да жила бы там со своим трусливым сынком.

— Монкриф хоть и не в армии, но трудится для фронта, Реджи, — слабо возразила я. Сохранять лояльность к оставшимся в тылу мужчинам, в то время как наши сыновья сражались на передовой, было непросто.

В октябре, всего через месяц после объявления войны, Алан уже успел получить ранение. Его отправили в отпуск. Я так радовалась приезду Алана, что первые несколько ночей спала в кресле перед комнатой сына на тот случай, если вдруг ему понадоблюсь. Однако по прошествии двух недель мне стало очевидно, что он тяготится вынужденным отпуском. Алан изменился — похудел, в его глазах застыло какое-то затравленное выражение, словно его на каждом шагу преследовали привидения. Он стал нетерпелив, даже раздражителен, без конца говорил о своих солдатах, беспокоился о них и, не удовлетворяясь поверхностными газетными сводками, искал всю возможную информацию о последних боевых действиях. Не скажу, что мне стало легче, когда он вернулся на фронт. Напротив, мне показалось, что Алан забрал с собой часть моего сердца. Мне пришлось буквально прижать руку к груди, словно только так я могла сберечь там хотя бы какие-то остатки.

Как мне ни хотелось удержать сына дома целым и невредимым, я понимала, что не могу этого сделать. Я понимала, что вдали от фронта он не будет цел и невредим. Перед самым отъездом Алан наконец стал более похож на себя — то есть на серьезного маленького мальчика, которым когда-то был.

Мы стояли на подъездной дорожке, ожидая, когда прогреется машина, в то время как водитель грузил снаряжение в багажник (Алана должны были отвезти на вокзал в Линдхерст, а оттуда — на фронт). Сын робко опустил голову.

— Мама, прости меня. Я знаю, вам обоим нелегко, но я должен вернуться к своим. Это отличные ребята, и им там очень тяжело. — «Очень тяжело» он произнес как-то слишком безразлично, словно война для него была не более чем игра в крикет с большим перевесом одной из сторон.

Но я знала, что это не так — о чем говорили его ночные кошмары, которые никто из нас не обсуждал. Они случились у Алана раза два, но были ужасны. Услышав громкие, душераздирающие крики, я вбегала в комнату Алана, за мной Реджи, бледный, в ночной рубашке и с растрепанными волосами. Я летела к сыну и думала, что никогда так не кидалась к нему, когда он был маленьким. В то время ночные кошмары являлись заботой няньки.

И вот теперь мы сами заботимся о нем, измученном, израненном в боях мужчине. Глаза Алана в эти моменты бывали широко раскрыты, но он нас не видел. Сын выкрикивал незнакомые нам имена и видел только ужас войны. Позже я навела справки об этих людях и нашла их в списке погибших.

— Не извиняйся, — сказала я ему. — В этом нет нужды. Ты же наш сын, наш милый мальчик и, что бы ты ни делал, что бы ни говорил, останешься им навсегда.

— Мама. — Алан наклонился, чтобы я могла его обнять.

Я обхватила сына за плечи, но не смогла почувствовать его тепло — мешала грубая шерсть обмундирования, толстого, как броня, которое, однако, не смогло Алана защитить. Я поцеловала сына в щеку, свежевыбритую, пахнущую грушанкой, щеку мужчины, а не мальчика.

— Алан, я тут все думала… помнишь, у тебя в детстве жила сова? — Я не могла не спросить. Тайна совы не давала мне покоя с тех самых пор, как Алан вернулся домой.

— Сова?

— Да, сова… ты спросил меня, можно ли…

— Ты опоздаешь на поезд, если не поторопишься! — крикнул Реджи из машины. — Лучше поспеши.

— О! Конечно, сейчас не время, — торопливо проговорила я, смахивая невидимую пылинку с его плеча.

— А что с совой, мама?

— Да так, ничего… чепуха. Тебе нельзя опаздывать.

— До свидания, мама.

— До свидания, мой мальчик.

Алан быстро наклонился и поцеловал меня. Я опять прильнула к нему, на сей раз почувствовала тепло и тяжесть его тела, прижавшегося к моей груди. Дойдя до двери, я еще раз обернулась напоследок. Алан, высокий и бледный, стоял возле Реджи, который, закусив щеки, силился, как истинный английский джентльмен, сохранять хладнокровие. Тут Алан, мой храбрый мальчик, поднял руку в прощальном жесте и послал мне улыбку, искреннюю и милую. Я ответила ему тем же и закрыла за собой дверь, чтобы не видеть, как он уезжает.

Это произошло в марте, когда деревья еще стояли голые, а небо было серым. Сейчас наступил май. Все вокруг цветет; надо думать, и во Франции тоже.

— Кажется, сейчас должны привезти почту? — спросила Ина и, с нетерпеливым вздохом отложив вязанье, потянулась за кольцами, которые сняла и положила на стол рядом. Мы вязали шлемы для Красного Креста, и Ина жаловалась, что кольца цепляются за серую пряжу.

— Да, надо думать. — Я взглянула на часы на каминной полке. — Почти два. Во сколько приедет репортерша?

— В два.

— Поезда ходят плохо, так что она может и опоздать. Вообще-то я не знаю, почему позволила тебе уговорить меня на это, Ина.

— Я дружу с ее матерью и как-то обмолвилась о нашей дружбе с Льюисом Кэрроллом. И это заинтриговало нашу милую девочку.

— Как-то раз обмолвилась? — Я пристально посмотрела на сестру, мирно сидевшую и восхищенно разглядывавшую свои многочисленные кольца.

— Да, просто зашел разговор. А что тут такого? Теперь, когда мамы нет, по-моему, нам пора… то есть я хотела сказать, тебе… поведать всем, что Алиса жива. Что тут такого?

— Что тут такого? Ох, Ина. — Я не могла понять сестру. Ведь она лучше всех должна знать, почему я никогда публично не говорю об «Алисе» мистера Доджсона, обо всем «этом деле», как когда-то так прозаично выразился мистер Рескин. — В прошлом моя… связь… с мистером Доджсоном не пошла мне на пользу, или ты забыла?

— Ты была слишком мала, дорогая моя. По-моему, у тебя все перепуталось в голове… Разве не помнишь, как чудесно мы проводили время вместе? Шутки, проказы, приключения?

— Если у меня, по-твоему, в голове все перепуталось, то только по твоей милости! — Я в изумлении покачала головой, раздражаясь на сестру, на те слова, которые она подбирает, смешивая их в зелье, от которого голова идет кругом. Вообще-то Ина говорила правду. И все, что она когда-либо говорила, формально всегда являлось чистой правдой. И тем не менее сестра никогда не была совершенно честна.

— Вот чего ты никак не можешь взять в толк, моя дорогая Алиса, так это то, что людям нет дела до мистера Доджсона и Алисы Лидделл: их интересуют Льюис Кэрролл и Алиса в Стране чудес. — Ина продолжала нанизывать одно за другим кольца на свои пухлые пальцы.

— Почему ты в этом так уверена?

— Я сужу по времени, в котором мы живем, душа моя. Всем хочется детской простоты, разве не так?

— Пожалуй.

— Ну вот, поэтому любая ассоциация с «Алисой в Стране чудес» публику будет только радовать, разве ты не понимаешь?

— Боюсь, не понимаю. — Но я, конечно, знала, что книга любима и дорога миллионам, что она имеет успех, и в глубине души гордилась, что внесла свою лепту в ее создание. Тем более сейчас, когда не стало мистера Доджсона, Прикс, мистера Рескина и моей матери. Столько демонов погребено, а я и книга остались. Может, Ина права и книга отныне станет вызывать у меня лишь положительные эмоции?

И все же оставались вопросы без ответа, вопросы, которые последнее время, когда у меня появился досуг, терзали мою душу сильнее и сильнее, и Ина осталась единственной, кому я могла их задать. Хотя ее памяти я доверяла не больше, чем своей.

— Помнишь тот день, когда мы ехали в поезде? — Мой указательный палец покраснел и болел от спицы. Я обмотала пряжу вокруг вязанья, остановившись перед широким узором на шее, и положила его в корзину.

— Не уверена. Какой день? Как тебе известно, мы часто ездили на поезде. — Ина сощурила свои серые глаза.

— Тот день, когда мы не поплыли на лодке с мамой и папой и теми ужасными студентами, а отправились домой на поезде с мистером Доджсоном.

— Вообще-то нет. Хотя помню, что порой мистер Доджсон был очень смел в своих поступках, если ты об этом. Очень смел.

— Нет. — Я покачала головой. — Нет, я запомнила другого человека — совсем не того, который был способен на поступки. Он говорил и жил в каком-то нереальном мире.

— Алиса, ты была тогда совсем маленькой. Ты не понимала…

Слова Ины прервало появление одной из Мэри Энн, которая внесла почту на серебряном подносе. Вопросы о прошлом тут же были забыты и сменились надеждой на весточку от кого-нибудь из мальчиков. Мне пришлось сдерживать себя, чтобы не вскочить и не выхватить поднос из рук нерасторопной девушки.

Я вздохнула и, вцепившись руками в колени, ждала, пока она поставит поднос на стол возле меня и сделает книксен (опять же никакого реверанса!), после чего я схватила стопку конвертов в поисках рваной, грязной открытки, пусть даже похожей на простой бланк, с французской маркой.