Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

• Название: Сороковник. Части 1-4
• Автор: Вероника Горбачева
• Жанр: Фэнтези

Нечто странное может произойти даже во время безобидной прогулки с собакой. Причудливо изменится улица и не пустит назад; из подворотни рыкнет Ящер; вот-вот — и прозвучит ключевое слово «Миссия». И откроется другой Мир. Хочешь вернуться? Пройди сперва три квеста. Игра есть Игра, и никого волнует, что новенькая никоим образом не соответствует героическим стандартам, да и возрастная категория… прямо скажем — уже не та.

Хочешь вернуться?

Бери лук, стрелы. Садись на коня… Да не падай же, Ваня! Учись. Определяйся, кто ты теперь в этом странном мире. Это недолго — на каких-то сорок дней, не больше. Всего лишь — Сороковник.

Иди уж, Ваня, иди… непутёвая.

---

Влеку себя, красивую, ближе к Аркаше, чтобы не торчать одиночным столбом на берегу. Присаживаюсь рядом.

— Аркадий, — обращаюсь шёпотом, — можно спросить?

— Ммм? — доносится из-под согнутой руки, которой он глаза прикрывает от солнца.

— Мне просто любопытно, а как вы относитесь к такому количеству голых женских тел? Лора не высказывает никаких опасений, хотя при первой нашей встрече серьёзно предупреждала, чтобы я на вас не заглядывалась. Тут-то она почему не ревнует?

— Есть такое понятие, как цеховая этика, — выдаёт он. Я впадаю в лёгкий столбняк. Никак не могу привыкнуть к несоответствию между его внешностью субтильного парнишки и зрелыми рассуждениями. — На чужих учеников смотрят… как на чужих учеников, не более. Девочки, мальчики — пола не имеют, они чужие, и я в их сторону хоть и гляжу, но не вижу. Всё?

— Всё, — скромно отвечаю я. Он переворачивается на живот, подставляя солнцу бледную спину. Ясно: дай, мол, человеку позагорать, не дёргай со своими вопросами. Пару минут сижу смирно. Затем трогаю за плечо, у меня на то есть причина.

— Аркадий, простите, что беспокою…

Он что-то недовольно бурчит. Потом обречённо выдыхает:

— Ну?

— Мне неудобно, честное слово, но не могли бы вы посмотреть на эти шевелящиеся кусты? Вон там, справа от вас. Может, у меня паранойя, но мне кажется, что они приближаются.

Он по-прежнему неподвижен, но я слышу, как он втягивает ноздрями воздух, и понимаю — принюхивается. И вдруг у меня на глазах на этой с виду тощенькой спине вдруг наливаются и каменеют мышцы. Он медленно поворачивает голову. Всматривается. Торс его темнеет, через кожу начинает пробиваться шерсть. Это зрелище пугает меня больше, чем то, что я от него слышу.

— Это степняки, Ванесса. Очень опасны. Хорошо, что вы одеты, они наверняка принимают вас за служанку и пока только присматриваются. Слушайте и выполняйте.

Двухсекундная пауза, за которую я успеваю ужаснуться, запаниковать и… собраться. Он продолжает быстро и чётко:

— Медленно встаёте, идёте к ближайшим лукам; берите уже обстрелянный, рассматривайте. Как бы случайно рассыпьте стрелы, опуститесь на песок, чтобы был упор на одно колено. Считайте до трёх и оборачиваетесь. Они к тому времени будут ближе, но я отвлеку. Стреляйте на поражение — в грудь, в горло. Девочки к тому времени подоспеют.

— Я… Я не смогу… — шепчу я в ужасе.

— Тогда от нас с вами останутся прокушенные насквозь кости. Вперёд, Ваня.

И поднимает голову.

При виде трансформирующейся морды я подскакиваю.

— Куда… — голос у Аркадия срывается, очевидно, меняются связки. — Не рвись, ты ж их не видишь…

Раскалённый песок обжигает пятки, я то и дело очень натурально подскакиваю. Это помогает скрыть нервный мандраж. Ковыляю к ближайшей пирамиде из луков и весьма удачно спотыкаюсь об обронённый кем-то колчан, поднимаю и яростно вытряхиваю из него стрелы. Надеюсь, у меня не слишком взыскательные зрители. Затем тяну лук из пирамиды — и та рушится. Кажется, или сзади неподалёку слышится приглушённый гогот? С умным видом верчу оружие в руках, вскидываю, как бы играясь, и стараюсь не выдать профессиональную стойку.

— Эй, как тебя, Ванесса! А ну, не тронь!

Это из воды шумит на меня владелица. Я её игнорирую. Заинтересованно наклоняюсь за стрелой и, неловко повернувшись, запинаюсь, как бы невольно припав при этом на одно колено.

Раз. Беру стрелу.

Два. Накладываю на тетиву.

Три. Вскидываю лук и разворачиваюсь.

С места, где лежал Аркаша, наперерез странно скачущим мохнатым фигурам взмывает в прыжке чёрный волчище. Время для меня замедляется. Я вижу, как в волка летят одновременно несколько дротиков, как моя собственная стрела, вибрируя опереньем, не торопясь, отправляется в полёт к ближайшему козлоногому, за ней вжикает её товарка, потом ещё одна, ещё… Выстрелив, я тотчас цепляю взглядом следующего степняка, не заботясь более о предыдущем. Целилась — значит, попала, не отвлекайся, бей дальше, не то тебя собьют. Так учил меня Васюта.

Я снимаю стрелами пятерых, но те, что остались… Их слишком много, и мчатся они, хоть и врассыпную, но производя впечатление неумолимой лавины. Я вижу жёлтые злые глаза, узкие оскаленные морды, кривые зубы, выпирающие наружу. И… они действительно козлоногие, мне не показалось, а из одежды на них лишь широкие набедренные повязки и перевязи для мечей, а то, что я приняла за меховые куртки и штаны — их собственная шерсть.

Сатиры…

И зубы эти, жёлтые, длинные… Я невовремя вспоминаю слова Аркадия о прокушенных костях. И понимаю, что в шестой раз выстрелить не успею: лишь на несколько мгновений отвлеклась на запоздалый ужас — а чудовища уже рядом. Всё, на что меня хватает — черпануть обе горсти песка и швырнуть в глаза тому, кто летит прямо на меня, и каким-то чудом успеть отпрыгнуть с его пути, иначе он меня и вслепую достал бы, меч-то у него — наготове! Получеловек по инерции проносится мимо, мотая головой и рыча, и налетает горлом на жалящее лёгкое копьё. Ещё с десяток таких же свистят через мою голову.

А я ещё посмеивалась над пирамидой с дротиками, ведь девочки для прикола развешивали на ней трусики… Сейчас вместо неё — взрытый песок, не более. Пока мы с Аркашей отвлекали на себя внимание, девахи повыскакивали на бережок и расхватали оружие, и уж замах у каждой оказался — будь здоров, били по-Васютински, не жалеючи. А потом и лучницы подоспели.

Успели степняки насмотреться на юные девичьи тела, хоть краешком глаза, да успели. Было их, гадов, тридцать два, как потом девоньки подсчитали. А нас семнадцать.

Меня подхватывают под локотки — а я до сих пор стою столбом, подходи и бери голыми руками — вертят, дабы проверить на наличие повреждений, отряхивают, постепенно переходя на всё более ободряющие шлепки. От них я мало-помалу прихожу в норму, хотя при виде свеженьких трупов и пятен крови на песке меня ведёт на сторону. Девицы торопливо одеваются и организуют две дозорных группы — прочесать окрестности, проверить, не затерялся ли ещё кто из плохих дядей. С запоздалым раскаянием я вспоминаю совет Муромца: раньше надо было выставлять дозоры! Рыщу взглядом в поисках Аркадия и нахожу, наконец.

Лора причитывает над ним, стараясь то ли обнять, то ли перевернуть. Побуревший волк почему-то не возвращается в человеческий облик. Лапы его странно подёргиваются, тело вытягивается и усыхает на глазах, застывает оскал. Подбежав ближе, я вижу сперва засевшее в груди древко, затем блеснувший из-под лопатки ограненный наконечник. Навылет, тупо думаю. Это называется — рана навылет.

— Арка-аша, — поскуливает Лора. — Не уходи, прошу!

Волк пытается приподнять голову. Я делаю ещё один шаг… и, словно мне подсекают коленки, бухаюсь в песок рядом с Аркадием, чуть не заскулив, как и Лора, потому что прошивает меня насквозь ещё один дротик, только призрачный. Он жжёт невыносимо, но, несмотря на боль, я чувствую, меж какими рёбрами он застрял, знаю, что пробил левое лёгкое, поцарапал сердце и повредил важное сухожилие. Это раны Аркадия и боль тоже его.

Я пытаюсь зацепить и вытащить призрачное древко, но пальцы проходят насквозь. Постой, говорю себе, постой, только не паникуй; вспоминай скорее, как тебя сэр Майкл лечил… Было ему больно, как мне сейчас? Наверняка. Но он же справился!

Подползаю к Аркаше, отпихиваю Лору. Почему-то это важно — заглянуть волку в глаза, ядовито-жёлтые, с расширенными от боли зрачками… Почему жёлтые? Он же всегда синеглаз, в любом обличии!

Потому, что он умирает.

Собственная боль мешает сосредоточиться.

— Лора, — говорю, задыхаясь, — как хочешь, но вытащи из него эту штуку. Только не пугайся, он кашлять начнёт кровью. Нужно сразу с обеих сторон рану закрыть, чтоб воздух в лёгкое не шёл. Я чи… — у меня перехватывает дыхание. — … читала про такие раны.

— Он же умрёт, — шепчет она. — Как только вытащу — сразу умрёт.

— Мы всё равно не успеем ни к сэру Майклу, ни к ближайшему лекарю. Смотри, у него уже глаза изменились.

Лора удерживает рыдание. Берёт себя в руки. Из зарёванной бабы превращается в суровую подругу-воительницу.

— Потерпи, — сухо говорит Аркадию и примеряется к торчащему наконечнику. Мне кто-то протягивает льняной сарафан, шепчет: «Перехвати этим, другой сейчас на полосы надерём». Держу сарафан наготове. Лора, напрягшись, обламывает наконечник.

— Прости, Аркаша!

И резким движением выдёргивает дротик. Волк по-человечески охает и тут же булькает, закашливаясь. Я поспешно обматываю, перетягиваю сквозную рану и прижимаю ткань плотнее в месте входного и выходного отверстий. Что дальше?

Что он делал, сэр Майкл, когда я умирала? Что-то говорил на латыни… Где я тут возьму латынь?

И тут у меня перед глазами возникает картинка из далёкого детства: лесная поляна, опрокинутое лукошко с клюквой, зареванный пацан на полусгнившем пеньке… Штанина на ноге задрана, а под коленкой — две точки, сочащиеся кровью. Бабушка ласково гладит его по колену и прикладывает к гадючьему укусу подорожник. И нашептывает, отчитывает, отговаривает.