Вячеслав Бондаренко - Вечный огонь

• Название: Вечный огонь
• Автор: Вячеслав Бондаренко
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-985-16-9616-7

«Вечный огонь» – книга о людях, чьи судьбы определяют слова «Честь» и «Долг». Действие романа начинается в 1913 году и продолжается до наших дней. Герои произведения – представители семьи Шимкевичей, на протяжении ста лет выбирающие благороднейшую в мире профессию – защитник Родины. Эта офицерская династия верна присяге в любое время – в Первую мировую, Гражданскую, Великую Отечественную и при любых обстоятельствах – в Испании, Венгрии, Афганистане… А преодолеть самые трудные преграды судьбы героям помогает вечный огонь любви.

---

Вместо ответа капитан снова подошел к окну, словно там творилось что-то очень интересное.

– Рекомендую вам, барышня, поспешить к Пищаловскому замку, – внезапно проговорил он злым голосом. – Там, видите ли, выпускают на свободу несчастных жертв проклятого режима. В том числе и вашего Шимкевича.

Варя не поняла, но топнула ногой:

– Прекратите так себя вести! Мало того, что вы и раньше надо мной издевались, так теперь, когда выяснилось, что Володя не виноват…

Капитан оборвал ее подчеркнуто-любезно:

– Да-да-да, разумеется. Конечно же, Володя не виноват. Вот из-за таких вот невиноватых Володей… – Он снова сорвался на злобу и враз умолк, словно растоптал ее в себе. Уставился невидящим взглядом в окно, вниз.

Тогда Варя подошла к окну и тоже посмотрела на улицу. Прилепкин смолчал.

Там, бухая барабанами и завывая оркестрами, шла веселая толпа людей с красным знаменем. На нем косыми белыми буквами было выведено «Да здравствуетъ Революцiя!» и «Николая Кроваваго – въ тюрьму!».

Ни Варя, ни Владимир так и не узнали никогда, что спасло его от неизбежного расстрела. А был это честный военный следователь, которому поручили вести дело Шимкевича. Дознаватель вник в обстоятельства, заинтересовался фигурой полковника Коломейцева и не сразу, в течение полугода, но сумел повернуть все так, что суду за преступный приказ был предан сам Коломейцев. Владимир же был полностью оправдан и с триумфом вышел на свободу вместе с другими заключенными минских тюрем 2 марта 1917 года – в день отречения императора.

Повенчались Владимир Шимкевич и Варвара Лепешихина после Пасхи. Венчал их отец Евлогий, венчал по их просьбе в бывшем полковом храме коломенцев на Военном кладбище. А когда шли после венчания домой, Владимир читал жене на ухо новые стихи Ахматовой, только что напечатанные в «Русском слове»:

Все обещало мне его:
Край неба, тусклый и червонный,
И милый сон под Рождество,
И Пасхи ветер многозвонный,

И прутья красные лозы,
И парковые водопады,
И две большие стрекозы
На ржавом чугуне ограды.

И я не верить не могла,
Что будет дружен он со мною,
Когда по горным склонам шла
Горячей каменной тропою.

И было радостно. Пришло время – и вот была пора…

Навстречу шли счастливые люди с красными бантами на груди, что-то пели. Глаза у них были невидящие.

А Варя, помнится, тихонько прижалась носом к виску любимого и шепнула:

– Навсегда?

И Владимир кивнул.

Красивое, страшное слово – навсегда. Не имеющее никакого отношения к земным людям. Ибо никакого «навсегда» в их хрупком мире не существует. Но зачем знать об этом штабс-капитану в парадной форме и его молодой жене, идущим неведомо куда по галдящей весенней улице?..

Глава пятая

Место для митинга солдатики выбрали себе привольное, видное – поляну на берегу Ислочи, там, где она изгибалась плавно. Реку здесь можно было перейти вброд, а над ней нависал красивый песчаный обрыв – невысокий, сиди да болтай ногами, глядя на воду. На другом бережку густо рос молодой ельник, частью повыжженный еще в боях шестнадцатого года. Красота!.. И тишина. Последний приступ боевой активности был здесь в марте 1917-го, когда весь полк, поддавшись общей весенней одури и германским зазывалам, намалевал плакат «Выхадите на дружныя разгаворы и закуски» и пошел брататься с противником. Длилось это до тех пор, пока наша артбатарея не шарахнула по братальщикам – и своим, и чужим – из трехдюймовок. Потом от любителей дружных разговоров только клочки шинелей пособирали…

В этот полк капитан Владимир Шимкевич попал после того, как закончился отпуск, данный ему на венчание. Полк был третьеочередной, с номером далеко за семьсот, без знамени, укомплектованный соответственно – 18-летними весеннего призыва. Из кадровых офицеров были только командующий полком, подполковник Боклевский, да командующие батальонами – капитаны Крусс, Гогенава. Остальные – прапорщики, подпоручики и поручики ускоренных выпусков, люди самых разных политических взглядов. Владимиру дали третий батальон, командир которого недавно подал рапорт о переводе в другую часть.

После полугода, проведенного в минском Пищаловском замке, после бесконечных допросов и таких же бесконечных мыслей о скорой смерти – а о чем еще думать, если заранее известно, к чему тебя приговорят? – возвращение к службе давалось Владимиру тяжко, с трудом. Да не просто к службе, а к жизни даже. И дело здесь было не только в том, что он снова получил свободу, а в том, что сама жизнь была уже совершенно иной, чем прежде. Всеми вокруг словно овладела какая-то болезнь, лихорадка. Где-то Шимкевич читал, что у психически больных людей весною начинаются обострения; так вот такое обострение весной 1917-го охватило всю страну снизу доверху. Все почему-то поверили в то, что случившиеся перемены («царя скинули! Свобода!») ведут к чему-то огромному, колоссальному, к какому-то быстрому волшебному улучшению всех людей и отношений между ними. Как и большинство людей вокруг, Владимир не был монархистом и совсем не жалел о перемене власти, но ему невольно чудилось что-то детское и одновременно жалкое в этих истерических митингах, гремевших на всех площадях, в этих красных бантах, надетых на гимнастерки и кителя, в лозунгах, старательно выписанных на огромных полотнищах цвета раздавленной вишни. И еще временами, в минуты полной откровенности с самим собой, Шимкевич ловил себя на чувстве подленького, крохотного, далеко-далеко запрятанного страха. А что если весь этот хаос – только начало чего-то дикого, вседозволенного? Если дальше цвет раздавленной вишни станет кровавым цветом?..

Такие мысли Владимир отгонял от себя. В конце концов, он спасся от смерти, вышел из тюрьмы, полностью восстановил свою репутацию, а его гонитель полковник Коломейцев попал под суд. И самое главное – рядом с ним теперь был любимый человек. Не просто, абстрактно любимый, а жена. «Какое верное, хорошее, доброе слово – жена, – думал Владимир иногда ночами, глядя на лицо спящей Вареньки. – И как печально, что оно рифмуется с другим: война…»

Да, война продолжалась. Правда, до мая для Шимкевичей она отступила на задний план – им обоим предоставили отпуска по случаю женитьбы, и им было не до войны и даже не до революции, которая нагло, жарко лезла в глаза и перла изо всех щелей. Но в мае Владимир получил назначение в новый полк. К уездному воинскому начальнику пошли вместе, Варя осталась во дворе.

Седоусый, сухопарый полковник с нашейным крестом Святого Владимира и другим Владимиром, за выслугу 35 лет, смотрел на Шимкевича странно – с любопытством и долей жалости. Это не понравилось Владимиру.

– За эти месяцы многое изменилось в армии, господин капитан, – сказал полковник, подписывая какую-то машинопись, принесенную юным, сияющим прапорщиком с красным бантом на френче. – Многое… Готовы ли вы к этим переменам?

– К тому, что теперь нет «благородий» и «превосходительств», к тому, что солдат нельзя называть на «ты» – готов, – улыбнулся Владимир.

– Вы не поняли, – нахмурился полковник. – Я имею в виду не чисто внешние, формальные перемены, а введение в каждой части комитета, который может отменить приказ командира.

Шимкевич растерялся. Ему даже подумалось, что полковник шутит, хотя вид у того был вовсе не веселым.

– Как это так? – только и выговорил он.

– Да-с, – горько ухмыльнулся воинский начальник. – Комитет теперь в армии – царь и Бог, командир ему не указ. Более того, нижние чины… виноват, солдаты армии свободной России, – не без яда поправил сам себя полковник, – могут, если захотят, любого неугодного им офицера удалить из части. Объявят недоверие, и все, вы уже не в полку. Нести службу в таких условиях… – Он еще раз скептически окинул Владимира взглядом. – …далеко не все, знаете ли, согласны.

– Но ведь война продолжается, господин полковник, – сдержанно возразил Шимкевич. – И армия, какая она ни есть, должна защищать Отечество. А для этого необходимы командиры.

– Ну, даст Бог, все у вас и получится… – скомкал разговор полковник, подписывая очередную бумагу. – Удачи вам, господин капитан.

Приехав в полк и получив под командование батальон, Владимир очень скоро понял, что от прежней службы действительно не осталось больше ничего. В марте 1917-го появился Приказ № 1 Петроградского Совета, вводивший в каждой воинской части комитеты, а в конце мая военный и морской министр Керенский подписал Декларацию прав солдата, после которой власть офицера практически была сведена к нулю, приказать он уже почти ничего не мог. Вернее мог, но солдат имел теперь полное право приказ не выполнять и послать офицера к едреной фене. Под видом свободы армию стремительно захлестывала анархия, и помешать этому офицеры были не в силах.

– Господа, это же черт знает что такое! – горячился в офицерском собрании полка подполковник Боклевский. – Ну ладно, отменили в марте «благородия» и «превосходительства», ввели «господ», черт с ним, это формальность… Но вдумайтесь, вдумайтесь только в эту дичь: «Каждый военнослужащий – читай, солдатик – имеет право быть членом любой политической, национальной, религиозной, экономической или профессиональной организации, общества или союза». А как вам пункт 9 сей Декларации? Отменяются всякие там «есть», «здравия желаю», «так точно», «никак нет» и заменяются знаете чем?.. «Да», «нет», «не знаю», «здравствуйте», «постараемся». Как вам это «постараемся», а?.. Вы приказываете солдату доставить в штаб донесение, а он вам в ответ: «Постараемся!» Командир приветствует полк, а ему строй в ответ: «Здравствуйте, господин полковник!» Смех сквозь слезы!