Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

• Название: Юрий Звенигородский
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-271-06878-1

Новый роман известного современного писателя-историка рассказывает о жизни и деятельности одного из сыновей великого князя Дмитрия Ивановича Донского — Юрия (1374–1434).

---

— Дикари! — возмутился князь.

— Нет, — возразила Анастасия. — Просто в тех дальних местах такая жизнь. В тамошних селах — дикие козы, лисицы, куницы, зайцы и иные звери, кожи которых на одежды человеческие пригодны.

— Ну да, да, воистину так, — согласился Юрий Дмитрич. — При чем тут Золотая баба?

— Она исцелила Акулину, — пояснила княгиня.

— Неважно, кто ее вылечил, — начал серчать князь. — Важно, что ты теперь не в своей тарелке из-за какого-то болвана.

— Золотая баба осведомляет о тайнах судьбы, — продолжала пояснять Анастасия. — И я не утерпела, спросила…

— О чем? — перебил Юрий.

— О ком, — поправила супруга. — О нас с тобой. И о наших детях. — Помедлила, потом рассказала: — Жрец Пама мазал ей кровью рот и глаза. Старуха отвечала мне, а в это время близ священного места, в горах, раздавался звук, похожий на трубный.

— Эко! — взмахнул рукой князь. — Уловки волхва! Вранье, да и только! Не ждал от тебя, — как дитя несмышленое. А звук… мог быть от искусственных орудий, или, говорят, в гористых местах бывает от естественных подземных потоков и ветра.

Княгиня опять замолчала. Тронулись дальше в путь. Встревоженный князь, наконец, спросил:

— Так что же тебе поведала Золотая баба?

При этом он деланно засмеялся, однако тут же оборвал смех, услышав ее ответ:

— Про меня изрекла: слишком долго не проживу. Про тебя — станешь великим князем. Про детей: старшего Васеньку ослепят, среднего Митеньку отравят, младшенький Митя сам молодым помрет… Ты, — вскрикнула Анастасия, — ты стал белее полотна!

Видимо, уже свыкшаяся со страшным пророчеством, она сейчас испугалась за мужа.

— Я?.. Н-нет, ничего, — соврал князь, отгоняя от себя речи новгородцев: колдуна Мины Гробова, юрода Николы Кочанова. Он решил круто сменить тему, сообщил немаловажную весть, что Софья Витовтовна все-таки разродилась наследником. Роды были очень тяжелые, но теперь у нас есть Василий Второй. Надо спешить в Москву, подписывать грамоту, звать сосунка отцом.

Князь тут же спохватился: он знал, сколь болезненно воспринимает Анастасия его очередь в великокняжеском роду — вторую, всегда вторую. Она спит и видит мужа в золотой шапке. Рождение припозднившегося наследника поставило на таких мечтах, — по новому правилу престолонаследия, — большой крест. Мало было женщине потрясений в языческой глухомани, муж добавил еще!

Хотя, что это? Она смеется. Она понуждает коня и скачет так, что приходится догонять…

Уже в тереме, обнимая супругу, крепко целуя, Юрий спросил:

— Чему обрадовалась? Не Акулина, а ты воскресла! А что причиной? Скажи!

Анастасия отвечала на мужнины поцелуи, хохоча до счастливых слез:

— Вот не скажу. Сам додумай! Ах, свет мой, рассуди: если есть наследник, стало быть, ты никогда… не великий князь! Если так, баба наврала: про тебя ложь, значит, и про меня, про детей. Жить с тобой будем долго и счастливо, радуясь светлым судьбам сыновей, пестуя резвых внуков. Болванка-баба — кусок камня! Жрец Пама — лгун и притворец!

7

Звенигородские княжеские хоромы — не чета Юрьеву терему в Москве: тесные, старые, пропахшие мертвой, давно минувшей жизнью. Бревна — вдвоем не обхватишь, но такие морщинистые и темные, как лицо отшельника. Местами видны неотмытые следы гари отбушевавших пожаров. Нашествие этих «домашних врагов» на Звенигород приходит не реже, чем на Москву, а пожалуй, и чаще. Закон — не жечь лишних свечей, не топить баню летом, не использовать нескольких печей враз — здесь, в удельной столице, не столь строг, как в Первопрестольной.

Из череды московских пожаров Юрию помнился самый недавний, разгоревшийся в год рожденья соперника, нежелательного племянника, потому и особо памятный. Все произошло по возвращеньи из Хлынова. Занялся на Посаде двор некоего армянина Аврама. От него, благодаря ветру и жаре, — тысячи дворов. Залетело пламя и в Кремль: зажгло церковь Крестовоздвиженскую. Много бед натворило в Большом каменном городе. Странствующие монахи долго потом вздыхали, молясь: «Москва погоре, да возродися Москва!»

Здесь же, в удельном граде, сколько ни нападал и степной лиходей — ордынец, и домашний супостат — красный петух, княжеские хоромы удалось отстоять. Но лучше б не удалось! Сени мрачные, об одном окне. Приемной палаты нет. Переходы узкие: так и шибаешь боками по сучкам нетесаных стен, то одной, то другой. Спальни — шаг шагнуть. Оконца в них чуть не с ладонь. Слюда такой древности — света Божьего не видать!

Любопытно заскучавшему князю: не живал ли здесь дед его, Иван Иванович, получивший в удел Звенигород, как сам Юрий, ибо у покойного государя Ивана Даниловича он был вторым сыном, опять-таки как сам Юрий. Дед стал впоследствии великим князем Московским по смерти бездетного Симеона Гордого. Юрий уже не станет. Старший брат его не бездетный, главное — не бессыновний!

Князь раздражался скрипучими половицами, шаткими лестничными перилами. Одно утешало: с ним в Звенигород из Москвы прибыли Борис Галицкий и даже Данила Чешко, уж не говоря о Морозове, который все свои книги сюда привез. Этим давал понять: как и Борис с Данилой, он из московских бояр переходит в удельные. Короче, инокняженец[77]! Поступок Морозова с Галицким не удивил князя: испытанные споспешники — ближе некуда! Бывший дядька с бывшим учителем. А вот Чешко? Всего-то сосед по кремлевскому житью-бытью, приятный знакомец. Полюбопытничал бы, что подвигло пожилого боярина сменить князя, да язык не отваживается: дело сугубо личное.

Все-таки Юрий не стерпел, при случае спросил Галицкого, когда в скучную зимнюю пору сидели в его избе у открытого очага. Борис любил смотреть на огонь. Звенигородское его жилье — дом на подклете, пятистенка с сенями, двумя покоями и большой русской печью. Младший брат Федора, только что оженившийся, обживал новый терем, небольшой, но затейливый, со многими острыми башенками на немецкий лад, правда, не каменными, — сосновыми. Борис же коротал век вдовцом, с единственным слугой Ивашкой Светёнышем, вернувшимся к своему господину, чтобы мыть, стряпать и все хозяйство вести. Не по скаредности существовал таким образом потомок галицких княжат, просто любил тишину. И еще любил сам растапливать печку-обогревательницу, рядом с которой проводил время в мыслях, возжигаемых пламенем. Сперва клал на-под шесть поленьев клеткой. Над ними из трех других сооружал двускатную крышу. Подкладывал под свое строенье бересту и подносил кресало…

— Открой мне, Борис Васильич, — сел рядом князь, — с чего бы Данила Чешко сменил серебро на медь, то бишь службу в златоверхом тереме на прозябанье в удельном граде. Ужли причина в моих достоинствах? Или так привязался к бессчастному, однако доброму князю? Ведь если подумать: я рассорился в пух и прах с государем-братцем — Даниле назад ходу нет!

При этих словах мысленному взору Юрия вновь представилась их последняя встреча с Василием. Происходила она в той самой комнате, где в свое время беседовал с татунькой. Все шло спокойно, пока дело касалось Вятки. Договор с Хлыновской республикой московские бояре одобрили. Неудача с набегом на Заволочье — пустяк: главное, Новгород потрясли слегка, — пусть задумается. «Твой приезд — очень кстати, — обнял брата Василий. — У меня — сын! Будущий государь! Станет вам, моим братьям молодшим, вместо отца. Дай на это свое согласие. Андрей с Петром уже дали. Константин, думаю, перестанет упрямиться. Вот готовый лист. Тут все прописано. Надобно лишь заверить хартийку твоим именем». Юрий отказался наотрез. И — пошло, поехало! Ох уж эта татунькина новина: престол наследует сын! Хотя расстались без скверных слов, но будто бы не родными братьями, а чужими людьми. С тех пор Юрий с семьей в Звенигороде.

Галицкий смотрел на огонь. Черный дым широким рукавом выползал из жерла в устье печи и втягивался над предплечьем в трубу. Огонь накапливал мощь. Вот дым съеден пламенем. В печной огненной купине проступил черный остов дровяной клетки.

— Господин мой, князь Юрий! — проговорил Борис, — не величай ты меня Васильичем. Мы с Четком и Морозовым люди меньшие. Ценить князя за доброту, за его достоинства и вообще проявлять высокие свойства души — удел вящих, больших людей. Нам же надобен властелин, коего не сшибут, словно бабку в городошной игре. Какой-нибудь Иван Кошкин подобного оборота дел не боится. Он, как его отец, самоценен и самодостаточен. Нас же сбить — до конца погубить. Прости за грубую откровенность бывшего дядьку своего, Юрий Дмитрич.

Князь встал, вдыхая сладкий запах березового горения.

— Я тебя не понимаю, мой друг. Чего-то не договариваешь. Откровенничай, однако, до конца.

Галицкий сгреб кочергой горячие уголья в кучу и тоже встал. Он был на голову ниже Юрия.

— Добро, господине мой. Слушай, как на духу. Напряги память. Вспомни: за десять месяцев до тяжелых родов великая княгиня была посылана мужем в Вильну, к отцу своему Витовту, утрясти разногласия из-за Новгорода и Пскова между тестем и зятем. Уж очень явно стал покушаться властолюбивый литвин на два древних исконно русских города на Волхове и реке Великой. Дочь, кажется, преуспела остудить отцову горячность.