Наталья Парыгина - Я вернусь! Неудачные каникулы

• Название: Я вернусь! Неудачные каникулы
• Автор: Наталья Парыгина
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1970

Литературный труд редко бывает первой профессией человека, решившегося взяться за перо. Обычно будущий писатель проходит большую школу жизни, работая по специальности, порой далёкой от литературы. Так было и с Натальей Филипповной Парыгиной. Несколько лет она работала педагогом в школе, а потом, заочно окончив Томский политехнический институт, — инженером на заводе и преподавателем технических дисциплин в техникуме и в институте.

Первая книга Н. Парыгиной «Записки педагога» вышла в Кемерове в 1954 году. С тех пор она написала более десяти книг, в том числе несколько — для старших школьников: «Внук шахтёра», «Неисправимые», «Настя ищет славы», «Короткое счастье».

Школьникам старшего и среднего возраста адресована и эта книга.

---

Я вскочил и хотел было идти к Вольфраму за бумагой. Я представил себе, как отдаю Маркову свой конверт, Марков отвезёт его на базу, бросит в почтовый ящик, потом письмо поедет поездом… Долго. Можно, правда, авиапочтой. Всё равно долго. Мне хотелось сейчас же, немедленно сообщить маме, что… Сказать по правде, я не знал даже, что ей сообщить. Ничего срочного не было. Да и вообще в моей жизни не случилось никаких событий, почти нечего написать в письме.

— Гарик! — зовёт меня Витька. — Давай грузиться.

Вольфрам угощает Маркова и Ивана чаем. А Витька уже побросал в машину рюкзаки и всякую мелочь и теперь зовёт меня укладывать всё остальное. Мы хватаем палатку, закидываем в кузов машины.

Я всё думаю о маме. Когда я ей напишу письмо? И когда оно дойдёт? Не скоро. А она будет ждать. Разве дать телеграмму?

Марков рассказывает Вольфраму о какой-то Черновой:

— У Черновой неприятность — рабочего увезли с приступом аппендицита. Надо где-то срочно искать для них парня. От вас поеду прямо к ней.

Да, хорошо бы дать матери телеграмму. И как я не догадался раньше? Сейчас Вольфрам не отпустит, пора ехать.

— Давай берись.

Витька уже ухватил за один конец ящик с образцами, ждёт меня.

— Погоди, — говорю я.

И бегу к Вольфраму:

— Вольфрам, мне надо дать телеграмму.

— Что-нибудь случилось дома? — встревоженно спрашивает он.

— Ничего не случилось… Но мне очень нужно дать телеграмму. Маме…

— Беги, — говорит Марков. — Если нужно, давай беги. Погрузимся без тебя.

Я чуть не ринулся в одних трусах, но вовремя спохватился. Натянул костюм, сапоги, на ходу застёгивая рубашку, помчался в село.

При такой скорости трудно было что-то сочинять, хотя бы и телеграмму. Я и не пытался. Я добежал до старенького деревянного домика, у которого между окон висела картина с морем и пальмами, призывающая хранить деньги в сберегательной кассе. У крыльца в пыльном ложе нежилась курица с цыплятами. Ей не понравилось, как я протопал по ступенькам, она вскочила и принялась встревоженно приглашать своё пушистое потомство под растопыренные крылья.

Я схватил телеграфный бланк и сел за тёмный стол, на котором было множество чернильных клякс разных форм и размеров.

Дорогая мама…

Вот эта клякса похожа на паука, а та — на дождевую каплю, стекающую по стеклу.

Дорогая мама…

Никогда в жизни я не посылал телеграмм. Если бы можно было хоть не спеша обдумать!.. А здесь кто-то, видно, опрокинул чернильницу.

Дорогая мама я здоров переезжаем новый лагерь всё нормально не беспокойся…

Я знал, что в телеграммах не ставят знаков препинания — мама получала к праздникам поздравительные телеграммы от своих фронтовых друзей. Что же ещё написать? Я написал ещё про погоду — что хорошая погода, про Витьку — что Витька тоже здоров, и, подумав, добавил:

Нашёл брахиоподу.

Сунув в карман квитанцию, я бегом спустился с крыльца — надо было спешить в лагерь.

Эх, дороги…

Вольфрам, как только я выхожу из рощицы, направляется мне навстречу. Чего это он? Сделает выговор, что я всех задержал? Но он же сам меня отпустил. И слетал я на почту мигом.

— Гарик…

Нет, не похоже на выговор. Не тот тон.

— Понимаешь, Гарик, тут в одном отряде заболел парень. Увезли в больницу с аппендицитом. И геологи остались без лагерного.

— А-а…

К чему он мне про этого парня?

— Марков просит, чтобы мы помогли отряду Черновой.

— Ну да. Конечно, надо помочь, — соглашаюсь я, так и не поняв, почему именно со мной Вольфрам обсуждает этот вопрос.

— Я знал, что ты согласишься, — одобрительно говорит Вольфрам.

— Я?

Вот это фокус! Я! В отряд Черновой! Саша останется здесь. Витька останется здесь. А я должен ехать к какой-то Черновой. Ни за что!

«Ни за что» я не сказал. Только подумал. Какой-то мудрец советовал десять раз провести во рту языком, прежде чем произнесёшь сколько-нибудь ответственное слово.

— Им нужен надёжный парень, — говорит Вольфрам.

Надёжный парень. Это я. До чего ж ты хитрый, Вольфрам! Но почему всё-таки я? Витька тоже надёжный парень!

— Может быть, Витька лучше справится?

Мы уже подходим к нашему бывшему лагерю, и Вольфрам останавливается, чтобы завершить каш разговор без свидетелей.

— Тебе повезло, — говорит Вольфрам. — За одно лето ты можешь пожить в двух отрядах. Посмотреть и понять труд геологов. Разве тебе не интересно?

— Да. Интересно. Ладно, я поеду.

Вольфрам протягивает мне руку, словно бы поздравляя с чем-то. А мне совсем не хочется уезжать. Зверски не хочется уезжать от Саши. Может, не надо было соглашаться? Ладно. Поздно теперь раздумывать…

Наше имущество уже погружено в машину.

— Саша, садись в кабинку, — командует Марков.

— Может быть, вы, Сергей Михайлович?

— Садись, садись…

Саша проворно усаживается рядом с Иваном, довольно улыбается. Но Вольфрам омрачает ей удовольствие:

— Тебе, Саша, придётся держать котелок с яйцами. — И подаёт ей этот котелок.

Только вчера Витька с Вольфрамом ходили в село, купили полный котелок яиц — новый лагерь будет далеко от жилья, там не купишь.

— Я, главное, совсем их не люблю, — вздыхает Саша.

— А вот подержишь всю дорогу на коленях и полюбишь, — ехидничает Витька.

Вольфрам забирается в машину. Все уже в машине. Только я стою возле кабинки. Должен же я сказать Саше, что еду в другой отряд.

— Ты знаешь, я еду в другой отряд.

— Да?

Она умащивает на коленях котелок с яйцами. Моё сообщение её не потрясает.

— А почему в другой?

— Так.

Я запрыгнул в кузов, уселся на свёрнутый спальный мешок. Машина зафырчала, задрожала и стронулась с места.

В опустелом лагере почти не осталось следов стоянки, ни бумажки, ни консервной банки — всё прибрали, только камни у очага да пепел между ними, ещё небольшая куча хворосту и примятая, притоптанная трава выдавали наше временное пристанище. Урал, блестя в лучах вечернего солнца, плавно тёк в своих зелёных берегах. В зарослях крякали утки. А в отдалении громоздились знакомые горы — гора Пила, и гора Верблюд, и другие невысокие, опалённые солнцем и омытые дождями горы, которым я не успел дать имена.

Дорога текла, как река, меж зелёных ещё хлебов. Покосы со стогами сена попадались порой. Цвели подсолнухи. Мелькнуло поле картофеля. Кукуруза. И опять — пшеница.

Вдруг впереди машины вспорхнули молодые куропатки.

— Эх, ружьё бы сейчас! — азартно крикнул Витька.

— Нет, — сказал Вольфрам, — сейчас нельзя стрелять — маленькие. А отца или мать тем более нельзя убивать.

— Верно, — согласился Марков. — Просто невозможно убить сейчас у них отца или мать.

Солнце садилось. Мы ехали узкой долиной, справа и слева тянулись горы. Они были такого цвета, каким их раскрашивают на географических картах: коричневые, бурые, жёлтые. Берёзы спускались по горам до самых пашен. И тут останавливались: дальше поле, нельзя. Редко какая проказница пробиралась на середину поля и стояла одна-одинешенька, вся пронизанная солнцем, овеянная степными ветрами, стояла и перешёптывалась с хлебами, потому что далеко были сёстры и подружки и не долетел бы до них её тихий шелестящий голос.

Марков вдруг резко обернулся и постучал по кабинке. Машина замедлила ход.

— Налево? — крикнул высунувшийся из кабинки Иван.

— Налево, — скомандовал Марков.

Машина свернула налево и без дороги двинулась к подножию горы, в очень реденький лесок. Когда мы миновали этот лесок и очутились на просторной поляне, машина остановилась.

— Приехали, — сказал Марков.

— А вода? — спросил Витька.

— Есть ключик вон в тех кустах.

Ключик. Прощай купание. Унылое место. Кажется, мне повезло, что я еду в другой отряд.

Марков с Вольфрамом сразу же ушли в горы — искать какие-то обнажения. Они ходили там до вечера. Мы за это время успели разбить палатки. Витька готовил ужин. Я сказал ему, что еду в другой отряд.

— Зря, — сказал Витька. — Я слышал разговор Маркова с Вольфрамом. Я бы ни за что не поехал.

К нам подошла Саша.

— Гарик, посмотри, какой закат! — восторженным голосом проговорила она. — Пойдём на горку, оттуда лучше видно.

Закат преотлично был виден и с поляны, но спорить с Сашей я не стал: у девчонок какая-то своя логика, их всё равно не переспоришь. Саша увела меня в молодой лесок на склоне горы, и мы стали смотреть на небо сквозь листву.

Закат правда был необыкновенный. Солнце висело над лесом круглое, без всякого ореола, и ровного оранжевого цвета, как раскалённый уголь. А небо чисто голубело, без единого пятнышка, и казалось, что какой-то шутник волшебник прорезал в голубом шёлковом куполе круглое окно в другой, неведомый, оранжевый мир.