Алексей Разин - Изяслав

• Название: Изяслав
• Автор: Алексей Разин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7632-0039-x

Произведения, включённые в этот том, рассказывают о Древней Руси периода княжения Изяслава; об изгнании его киевлянами с великокняжеского престола и возвращении в Киев с помощью польского короля Болеслава II ("Изгнание Изяслава", "Изяслав-скиталец", "Ha Красном дворе").

---

В центре города жил Изяслав на княжьем дворе, называвшемся также и Ярославовым, расположенном неподалёку от церкви Святого Василия, то есть в том самом месте близ Боричева оврага, где сидел Кий[128], первый князь Киевский. Рядом с великим двором находились терема Ольги, церкви Десятинная, в честь Богородицы, Андрея и Фёдора, а также обширный двор деместников, или певцов; тут же помещались терема князей, обнесённые особыми стенами с воротами Святой Софии, соединявшими двор с другим концом Горы, называемым Софийским концом. Здесь находилось жильё воевод и бояр.

К концу княжения Ярослава, правившего твёрдою рукою, обитатели Горы охотно переселялись на Подол, где создался свободный самосуд народа, представлявший сильную оппозицию княжеской власти. У киевлян там был свой торг или торговые конторы, учреждённые для торговли с болгарами и греческими колониями, и своё вече.

Князья, сидевшие на Горе, неохотно смотрели на эти народные собрания, которые не только умаляли их величие, но часто принимали угрожающий характер. Однако народ, находясь вдали от гридней и дружины, чувствовал себя свободнее и охотнее отзывался на вечевой звон.

Именно в данное время в Киеве было беспокойно, в особенности на Подоле; народ волновался и шумел, измышляя на князя и воевод разные небылицы.

Это было осенью, по возвращении Изяслава с дружиною из похода, предпринятого им вместе со Святославом Черниговским и Всеволодом Переяславльским на половцев. Поход не удался. Хотя братья соединили свои войска в решимости победить общего врага, вышло наоборот — половцы победили их, и князья потеряли охоту бороться с кочующим народом, разойдясь по домам в надежде, что в их укреплённых городах им будет легче защищаться.

Половцам это было на руку. Они избавились от неприятеля, перед ними были открыты все дороги, и они стали совершать набеги на Переяславльское княжество, а затем, переправившись через Неводницкий перевоз, обошли по берегам Лыбеди Киев и начали беспокоить окрестных жителей, грабя их и разоряя.

Внутрь города нельзя было проникнуть, его надёжно охраняли. Постоянную же осаду вести было невозможно, так как силы половцев были весьма слабы; поэтому они нападали на сёла и деревни, на городские предместья, наводя ужас на жителей, которые видели их впервые. Половцы не вступали в открытый бой; они только грабили и жгли всё, что встречали на своём пути.

Особенно пострадали от их набегов сады и огороды киевлян, к которым проще всего было приступиться; грабители хватали каждого, кто осмеливался выйти на улицу; жители боялись выходить за городские стены, чтобы попоить лошадей в Лыбеди.

В такой же, если не большей, опасности находился и Подол, потому что эта часть города отгорожена была от Оболони только частоколом и рвом. Почти каждую неделю в Киеве нет-нет да и возникал переполох.

Между тем Изяслав не делал ничего для обороны города и защиты киевлян: он только сидел в своём великокняжеском дворце и пировал с дружиною.

Это последнее обстоятельство вызывало неудовольствие киевлян.

— Нам нужен князь не для пиров, — слышались голоса недовольных, — а для защиты.

— Место дружинников не в княжеских палатах, — говорили иные, — а в рядах рати и в поле.

Эти слова доходили до слуха Изяслава, и нередко доставалось воеводе Коснячко, который не принадлежал к числу людей, боявшихся говорить правду. Он гордился дружбою и доверием князя, знал свой долг и обязанности по отношению к Руси, поэтому при каждом удобном случае высказывался смело и справедливо.

Тем не менее киевляне не переставали обвинять и воеводу, которого считали правою рукою князя, хотя князь редко пользовался услугами Коснячко, так как окружил себя новыми друзьями и дружинниками.

Как только в народе началось брожение, Коснячко поехал на княжий двор.

— Скверно, князь, — сказал он. — Половцы разоряют нас, а ты держишь у себя дружину, кормишь, поишь её да одеваешь в золото и дорогие ткани…

— Потому что я со своею дружиною это злато добываю, — отвечал подгулявший князь. — Если дружина при мне, значит, и вся сила на моей стороне.

— Быть может, ты прав, княже, — задумчиво отвечал воевода, — но народ бунтует. Дружина твоя — малость, а народ — сила. И если ты со своею дружиною не станешь защищать народ, он сумеет сам себя защитить от врага.

Изяслав недовольно поморщился.

— Воевода! — грозно заметил он. — Ты не на боярском совете! Позовут тебя, тогда и будешь говорить…

Ответ князя был ясен воеводе, и, нахмурясь, он отправился восвояси.

Между тем Изяслав по обыкновению или пировал с дружинниками, или охотился в Дебрях с рогатиною на медведей и волков, а то и с кречетами — на лебедей…

Но вот за час или за два до захода солнца на Подоле зазвучал вечевой колокол; звуки его пролетели над Днепром, затухая где-то в лозняке на Турханьем острове; пролетели по Оболонью, отзываясь в лесах и горах у Вышгорода, — достигали княжеских палат.

Звон не прекращался до захода солнца. Вслушиваясь в вечернюю тишину, среди которой грустно и монотонно гудел вечевой колокол, можно было отчётливо расслышать несколько посторонних голосов.

Действительно, вечевой колокол сзывал людей не только с Подола, но и со всех окрестностей, составлявших с Киевом одно неразрывное целое, как, например, село Предславино, Вышгород, Берестово и Белгород. Конные и пешие люди шли по всем дорогам и тропинкам по направлению к Подолу, на площадь перед Турьей божницей, где, по обыкновению, происходило вече.

Ввиду этого из великокняжеского двора был послан верхом один из гридней узнать, по какому случаю народ собирается перед Турьей божницей на вече.

Гридень вернулся поздним вечером и принёс князю весть, что киевляне собрались на совет обсудить, как им избавиться от половцев, которые с каждым днём всё более беспокоят их, и что не только имущество горожан находится в опасности, но они сами боятся за своих жён и детей.

Киевляне просили гридня передать их просьбу князю, боярам и дружине, чтобы те явились на вече.

Это не понравилось Изяславу, и он, быть может предчувствуя что-то нехорошее, не пошёл на вече. Пока киевляне ночью держали совет, как им быть, князь собрал дружину, велел выкатить из подвала две бочки мёду, позвать музыкантов и плясунов, и началось пиршество.

Народное вече, созванное так внезапно в Киеве, не прошло незамеченным и воеводою Коснячко.

Было около полуночи, когда он вышел из терема, сел в саду на лавочке и стал вслушиваться в отдалённый шум, долетавший с Подола. Слышно было ржание лошадей, мешавшееся с топотом копыт и людскими голосами. Это и обеспокоило его, и возбудило любопытство. Он посидел немного, затем встал, вышел за ворота и направился к башне, стоявшей рядом с его садом. Взобравшись на башню, он стал смотреть в сторону Подола и прислушиваться. Несмотря на то что луна ярко светила, старые глаза воеводы ничего не видели; к нему долетали только отдельные слова, угрозы и жалобы, из этого он пришёл к заключению, что там ничего хорошего не происходит.

Он продолжал смотреть в том же направлении. Всё вокруг него давно спало спокойным сном, только вдали, на вече, близ церкви Святого Глеба, шумел народ. Днепр катил свои воды точно сонный. Иногда на Щекавице или в Кожемяках кое-где мелькал огонёк; на Оболони перекликались пастухи, пасшие в ночном скот и лошадей, да испуганные лебеди перелетали с Оболони на Долобское озеро.

Долго сидел воевода, призадумавшись и глядя в сторону Подола. Вдруг до него долетели звуки пения. Это был целый поток серебристых девичьих голосов, хлынувший из светлиц и разнёсшийся в ночной тишине далеко над Подолом и Днепром.

Коснячко поднял голову и от удовольствия улыбнулся.

— Это поёт моя пташечка! — узнал старик знакомый голос.

Действительно, это пела его дочь Людомира.

Слушая пение, старик, казалось, забыл о той буре, которая кипела внизу на Подоле. Эхо вторило пению всё звучнее и печальнее. Первую строфу пела его дочь; подруги вторили.

Я, младёшенька, не спала,
Всё тебя, соколика, ждала,
Ты летаешь всё в лесочек,
Загляни ко мне разочек!
Месяц ходит по светлице,
Видит грусть-тоску девицы…
Ты потешь меня, дружочек,
Загляни ж ко мне разочек,
Ой дубравушка, дубрава,
Где соколикова слава,
Где его все сладки речи,
Что шептал он мне на вече?..
Почто молвил: любить буду,
Коль забыл он свою Люду.

Звуки этой дивной песни далеко неслись, сливаясь с гулом, долетавшим от Турьей божницы и замиравшим над зелёными днепровскими островками.

Старик сидел и слушал, не шевелясь…