Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2

• Название: Крест. Иван II Красный. Том 2
• Автор: Ольга Гладышева
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0712-2

---

Вдруг двери храма отворились, и вышли четверо в чёрных мантиях и клобуках. Лица их были закрыты намётками — монашескими покрывалами. Под ногами у них трепетали и обвивали колени огненные языки, по которым эти четверо как бы плыли, скользили без усилий. Один обогнал остальных и шёл впереди по площади, и походка его была необыкновенна легка, бесплотна. Склонив голову к плечу, он приоткрыл лицо. Оно было исполнено сияния без лучей, света золотистого внутреннего, не слепящего, но трудно переносимого для глаз света в чёрной оправе.

Иван напряг зрение и увидел лицо второго, очень знакомое лицо, не удлинённое, как его обычно пишут, а скуластое, в круглоту, усы и борода негусты, а сам лик смуглый. Это узнавание потрясло Ивана. Он боялся признаться себе, кто это... А почему бы Ему не быть смуглым? Ведь он столько ходил по дорогам Палестины и Иудеи под солнцем и ветрами!

И третий отодвинул покрывало, открыв лишь один глаз, глядящий в самую душу, чёрный, с точкой света в зрачке. Ох, этот глаз!

А четвёртый так и прошёл мимо, не отнимая намётки от лица. Иван повернулся за ним в растерянности и увидел, что никого уже нет, только что-то невесомо обняло его, и снизошёл никогда не испытанный ранее, не изречённый покой.

...Иван вздохнул протяжно и потянулся. Митя сидел у него на постели, держал лицо отца в ладонях и клевал его мягким носиком в нос.

   — A-а, заинька-ковыляинька? — сонно сказал Иван, лаская сына. — Пошто так рано поднялся? Ты ещё неумоя?

   — И умылся, и помолился даже, — сообщил Митя. — А матушка меня гребнем причесала.

«Господи, благодарю Тебя за вразумление, — быстро подумал Иван, — благодарю, что показал Ты мне истинное счастье моё!»

   — Мы с тобой, Митя, нынче к батюшке Сергию пойдём на Маковец. Я так решил.

   — Пач-чему? — спросил Митя, продолжая стукать отца носиком. — А он добрый? Мы с дружиной пойдём? — Ему явно хотелось с дружиной.

   — Это не такой монастырь, чтоб со свитой и охраной туда вваливаться. Вдвоём пойдём.

   — Ну, пойдём, — согласился Митя, несколько разочаровавшись. — А мы лесом пойдём?

   — Лесом.

   — Тёмным?

   — Тёмным-претёмным. И заночуем в лесу. Аль ты боишься?

   — С тобой-то? — ответил Митя храбро.

2

Только успел Иван Иванович распорядиться о сборах, как ему доложили:

   — Монашек какой-то тебя спрашивает.

В горнице, заложив руки за спину и задрав голову, стоял... Восхищенный.

   — Ты чего тут нюхаешь? Как ты пролез-то сюда? — разгневался великий князь.

   — А вот любуюсь... Как потолок-то лепо расписан: и солнце, и звёзды, и травки.

   — Зачем пожаловал? — угрюмо настаивал князь.

   — Как это? — удивился Восхищенный. — Разве ты меня не звал, не посылал за мной?

   — Да на кой ты мне нужен? Только злишь меня.

   — Ну, уж я даже не знаю... — растерянно бормотал монах. — А мне сказали...

Уперев руку в бок, Иван Иванович нетерпеливо постукивал носком сапога:

   — Ты отвяжешься от меня когда-нибудь?

   — А разве ты... не едешь? — неуверенно спросил Восхищенный, переминаясь.

   — Тебе-то что?

   — Ну, вот и я с тобой! — обрадовался монах. — Я же знал!.. Знал я!..

   — Что знал-то? — уже со злобой спросил князь.

   — Что призовёшь меня, как к Сергию отправляться. Мы должны туда вместе...

   — Пошто?

   — Ну, возьми, а? — робко попросил монах. — Мне одному не дойти. Охромел, вишь, я. — Он проковылял по горнице, показывая, что в самом деле охромел. — Куда я такой гожусь? Ступни, в мокрети всегдашней пребывая, распухли вовсе и горят, ночами не сплю в стенаниях. Ну, возьми с собой в последний раз! Тебя убогий просит! Князь, а-а?

   — Ну, иди! — пересилил себя Иван.

Расписная новая телега, обитая изнутри лубом, хорошо пахла свежим деревом. Восхищенный хотел, чтоб в неё наклали накошенной травы, но дядька княжича Иван Михайлович велел положить подушки, а сверху ковёр, чтоб дитяти было удобно, а от запаха молодой травы голова заболит. Запрягли гусем три лошади. На переднюю сел верхом Чиж. Ухабничим взяли могучего дружинника Дрюцького. Восхищенный и в самом деле был плох. Ухабничий еле взгромоздил его в телегу, перекрывая его оханья бранью. Для Ивана Михайловича путь в шестьдесят вёрст тоже был тяжеловат, но ради благословения преподобного Сергия он и виду не показывал.

Лошади побежали споро, и дорога стелилась хорошая, без ухабов, так что Дрюцькой сидел без дела.

На душе у великого князя было легко. Он и сам не знал, чего ждёт от этой поездки, просто сердце велело. Хоть раз в жизни послушаться собственного сердца, а не чужих советов. Проплывали по сторонам лоскуты и заплаты полей, все зелёные, а у каждого поля всё-таки свой цвет. Лишь вдали, у окоёма, зеленина сливалась в серебристой, жемчужной дымке.

   — Какой день-то красный! — радовался Восхищенный. — Как раз на Петры и Павлы в обитель поспеем.

   — Ты помалкивай, — велел князь, чтобы он не разговорился.

   — Я и так, — робко поспешил согласиться монах.

Иван Иванович задрёмывал и слышал сквозь дрёму, как дядька рассказывает Мите сказку:

   — Сидят же птицы на деревах тех, различны имея одежды: у иных, говорят, перия, как злато, у других багряно, у иных червлёно, а у других сине и зелено.

   — Почему? — спросил Митя.

   — Так Бог их устроил.

   — А зачем?

   — Себе и людям в радость.

   — А откуда у петухов пение?

   — Как откуда? Из горла.

   — Было яйцо, стал петух в перьях и поёт. Откуда это взялось?

   — Я тебе не про петухов говорил. То птицы дальние, заморские.

   — Почему?

Так они могли бесконечно. У Мити всегда на языке почему да зачем. Но и он скоро сморился, уснул, положив голову дядьке на грудь. Тот сидел, боясь пошевелиться, только улыбкой давая понять Ивану Ивановичу, как затекли у него руки держать тяжёленького княжича.

Иван вспомнил, как ехал с отцом и Феогностом в Солхат, как был счастлив и какое горе приключилось по возвращении — кончина маменьки. Он редко теперь думал о ней. «Закажу в монастыре панихиду, по всем, по всем, кого я любил».

Митя скоро пробудился со вспотевшими висками и сообщил дядьке, что Владимир Серпуховской и Иван Малый оставлены дома, потому что ещё годами не вышли, а он, Митя, хочет сикать. Остановились, пошли в орешник, а Восхищенный помочился прямо с телеги. Дорога его совсем разбила. Митя потребовал, чтобы дядька нарвал ему лещины, но Иван Михайлович отказал:

   — Орех пока ещё в зелёных штанах, не поспел, рано.

   — Почему в штанах? Тогда давай яблочка.

И яблочко дядька отверг:

   — Зубам будет оскомина.

Митя обиделся и глядеть на дядьку больше не хотел.

Иван Иванович порылся в припасах и достал всем по финику, а Мите — целую горсть. Ухабничий, усмехнувшись, отказался, остальные бережно ели редкое лакомство, косточку же продолговатую каждый сохранил на память. Только Митя их беззаботно выплёвывал, предварительно хорошенько обсосав.

К вечеру поужинали захваченной из дому варёной фасолью, Дрюцькой её на костре погрел в горшке, а Восхищенный поел ещё мочёной чечевицы. Спали все крепко. Митя — с отцом, обняв его за шею.

На другой день поднялись на заре, а ополдень были уже в половине пути. Небольшое круглое озеро притаилось в лесу, тёмное от нависающих вётел, а посередине сияющее светом отражённого неба. Митя тут же возжелал купаться. Чиж с Дрюцьким стреножили лошадей, пустили покормиться, разостлали попону для трапезы. Восхищенный не вылезал из телеги, но за всем наблюдал.

   — А скатерть где для князя? — вопросил он.

   — Не твоё дело! Забыл! — огрызнулся Чиж.

   — Неугодник ты какой стал! — попрекнул его Иван Иванович.

   — Тебе рази угодишь? — проворчал слуга. После гибели брата-близнеца он стал всегда мрачен, неповоротлив и сед, как будто жизнь ушла и из него самого, как будто он в тридцать лет уже состарился.

   — Обныряй-ка озеро-то! Княжич купнуться хочет. В тихой воде омуты глубоки бывают.

Чиж неохотно полез, показал Мите, до каких пор заходить, чтоб дна доставать.

   — Да я лучше вас всех плаваю1. — закричал Митя, голеньким кидаясь в воду, нырнул, замелькал в прозрачной глубине, как белая узкая рыбка, вынырнул с торжествующим воплем: — Дядька, давай наперегонки!

Иван Михайлович только головой осуждающе качал. С возрастом осторожлив он стал и во всём за княжича боялся.