Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2

• Название: Крест. Иван II Красный. Том 2
• Автор: Ольга Гладышева
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0712-2

---

Первое разочарование постигло его в патриаршем дворце, куда пришёл он с бывалыми уже, знающими многие здешние порядки боярами Артемием Коробьиным и Михайлой Щербатым.

   — К хартофилаксу пойдём сперва, — сказал Коробьин. — Он по-славянски разумеет, болгарин родом.

   — Правая рука патриарха, печатник и письмовод, — подтвердил Щербатый.

Бояре были уверены, что он их не только сразу узнает, но и обрадуется, вспомнив о том серебре, которое получил вместе с прошением владыки Феогноста и великого князя Семёна Ивановича. Но тот, видно, в самом деле понимал себя правой рукой патриарха, держался надменно и неприступно. Он даже не понял, из какой такой Москвы приволоклись к нему эти люди, а когда Артемий с Михайлой начали, перебивая друг друга, растолковывать ему про свой прошлый приезд, недовольно морщился, словно у него заболели зубы, спросил хмуро:

   — У протонотария были? У помощника моего?

   — Мы прямо к тебе, отец святой, потому как помним... С нами владыка Алексий вот...

Алексий положил на косо укреплённую столешницу патриарший пергамент с приглашением прибыть в Константинополь для поставления в митрополиты. Не взглянув на харатию, хартофилакс отошёл к окну и отпахнул раму. Ворвавшийся ветер зашелестел листами на столешнице, Артемий выхватил из калиты золотой наперсный крест и прижал им пергамент Алексия. Хартофилакс сделал вид, что не заметил ничего, предложил:

   — Пройдём в сад. Душно. Перед грозой нешто.

   — Не иначе, — охотно подтвердил Михайла.

Прошли через две цветным мрамором выложенные палаты в замкнутый металлической оградой квадратный двор. Белые известняковые плиты его поистёрлись и потрескались, через многочисленные расщелины пробивались бустылья травы, какая растёт и в Москве на залежах и пустырях, а в дальнем конце тенистые разлапистые деревья держали на ветках душистые цветы-султанчики.

   — Абы наши ландыши, только на дереве, — сказал Артемий.

   — Бесстыдница, — обронил хартофилакс.

   — Как, как?

   — Дерево круглый год цветёт, но через три на четвёртый сбрасывает листву, раздевается. Вот и бесстыдница поэтому.

   — А-а, разнагишается, стало быть? Понятно. — Артемий всячески понуждал важного чиновника к задушевной беседе. Тот шёл потупясь, видно решая про себя, как обойтись с просителями.

Скамеек со спинками и без них было много, хартофилакс выбрал самую коротенькую, предложил сесть на неё первому Алексию, сам примостился рядом, а боярам ничего не оставалось, как встать по бокам.

   — В Студийском монастыре остановились? — допрашивал хартофилакс. — Святыни посетили? В Святой Софии всем ли престолам поклонились? — Он сидел вполоборота к Алексию, уставившись в лицо ему своими маленькими, глубоко утопленными, но острыми глазами.

Алексий слышал, что будто не то семь, не то восемь десятков престолов в Святой Софии, понятно, что невозможно в каждом помолиться за столь малое время, а потому вопрос патриаршего помощника показался ему если не насмешкой, то явно не по сути разговора.

   — Храм Святой Софии с пристрастием осмотрели мы. Огорчились, что восточная апсида разрушилась и упала. От труса земного никак? — Заметив с удовлетворением, как замерцали глазки хартофилакса, продолжал твёрдо: — Покойный великий князь московский Семён Иванович отправлял вашему императору довольное количество серебра на ремонт сего свода, нешто не получили?

Хартофилакс опечалился, в задумчивости подвигал на нитке стеклянные бусинки чёток. Кинул взгляд налево, потом направо, догадливые бояре отошли в сторонку.

   — Кир Алексий, ты зря приехал. Не ко времени. Не до тебя сейчас здесь. Апсида так и будет валяться, потому что император Иоанн Кантакузин[32], выдав свою дочь Феодору за врага нашей империи турецкого султана Охрана, пустил твоё серебро на приданое.

— Он породнился с магометанами? И что же патриарх на это?

   — Его святейшество Каллист негодует, но император не хочет видеть его главой Церкви.

   — А кого же он хочет видеть?

Хартофилакс раздумчиво посмотрел на Алексия, размышляя, можно ли ему довериться до конца, ответил с досадой:

   — Филофея Коккина, митрополита из Гераклеи, друга своего, выкреста еврейского.

   — Ну, раз выкрест, значит, как Павел из Савла[33]? Ни эллина, ни иудея же?

   — Конечно, конечно! — торопливо заверил хартофилакс и повторил, поднимаясь со скамьи: — Зря ты приехал.

   — Что же, возвращаться восвояси нешто?

Хартофилакс потомил молчанием.

   — Конечно, возвращаться не резон. Если серебра у тебя, как ты говоришь, довольно, то своего добьёшься.

Судно раскачивалось на волнах, скрипело всеми своими суставами. Алексий прислушивался, как дребезжат его тонкие расхлябанные переборки, снова пожалев, что серебра у него оказалось-таки не довольно. Невозможно было предвидеть, что произойдёт в Царьграде за год с лишним, что придётся одаривать не одного, а двух патриархов, не одного императора, но трёх! И у каждого властителя была своя рать прислужников, тоже считавших, что русское богатство немерено. Очень быстро уяснил Алексий, что здесь так же, как в Орде, надобно ублажать каждого большого и малого начальника. Так было с монастырскими сакелариями да экономами, с дворцовыми стратилатами да ипатами. Даже дьяконы церковные, прислужники монастырские, стражники в латах и шлемах с забралами не желали разговаривать, прежде чем не ощущали в руке злотницу или хоть толику серебра. Кажется, здесь ещё гнуснее, чем в Орде: там эмиры, нойоны и простые охранники стараются непременно ответствовать полученной мзде, здешние же чиновники берут поминки как должное, а затем либо отделываются уклончивыми речами и обещаниями, либо исчезают бесследно. Правда, хартофилакс подношение оценил и встречу Алексия с патриархом сразу же устроил. Но сделал он это скорее всего потому лишь, что предвидел её заведомую тщетность.

Каллист был холодно-любезен. Расспросил о последних днях владыки Феогноста, но выслушал ответ без всякого внимания, а может, и вовсе мимо ушей пропустил, занятый какими-то своими мыслями. Сказал между делом, что высоко чтит Григория Паламу, но когда Алексий стал рассказывать про спор двух русских иерархов — архиепископа новгородского Василия и епископа тверского Фёдора — о Фаворском свете и зримом рае, Каллист перебил его:

   — А у вас в Скифии, наверное, уже снег выпал?

   — Должно, так, пора уж.

   — Слышал, но никогда не видел, белый и холодный он?

   — Да, это мёрзлый пар, падает с неба из облаков клочьями.

   — Зимний дождь как бы?

   — Именно, именно.

   — Это весьма занимательно, однако, — Каллист вдруг резко поднялся с отделанного слоновой костью трона, — однако, кир Алексий, хоть наслышан я немало о книжности твоей, о многих талантах, о великой преданности вере православной, надобно знать тебе, что помощи ты от меня получить не сможешь.

   — Но, владыка преосвященнейший, ведь под согласием на моё поставление в митрополиты стоит подпись твоя и Иоанна Кантакузина!

   — Вот к нему и иди! — В голосе патриарха явственно прослушивалось раздражение, о причинах которого Алексий мог только догадываться.

Император Иоанн Кантакузин всегда благосклонно относился к просьбам Москвы, Алексий очень рассчитывал найти у него поддержку, однако после первого холодного приёма патриарха шёл во Влахерны, где располагался дворец императора, с опаской и настороженностью.

Иоанн Кантакузин был немолод, сед и тучен, на правой руке не хватало двух пальцев, потерянных в сражении, но был он улыбчив и подвижен. Приём Алексия он приурочил к семейному обеду, принял московского гостя с почётом и хлебосольством. В отличие от Каллиста, который сделал вид, будто полученные накануне встречи подарки ничего не значат, сами собой разумеются, Иоанн сразу же сообщил, что русские соболя очень понравились его жене Ирине, славянке по крови, а золотой с каменьями пояс пришёлся ему в самую пору, так что он даже удивляется, как прознали русские о его чреватости.

Разговор в застолье шёл непринуждённый, вполне дружеский. Алексий с трудом разбирал быструю греческую молвь вообще, а Иоанн к тому же, имея повреждённые зубы, шепелявил, проглатывал иные слова. Чтобы не возникало недоразумений, старались больше обмениваться любезностями. Всё шло славно, пока Алексий не подвёл разговор к главному:

   — Я проделал долгий путь из Руси в надежде утвердиться на митрополичьей кафедре.

Иоанн налил гостю, затем себе греческого вина, пригубил и поставил кубок из цветного стекла на столешницу. Собрался что-то сказать, раздумал, снова отпил глоток из кубка.