Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 2

• Название: Александр Дюма Великий. Книга 2
• Автор: Даниель Циммерман
• Издательство: ТЕРРА; Физкультура и спорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00858-3

Подробная биография — настоящий путеводитель по творчеству Александра Дюма-старшего (1802–1870) — принадлежит перу известного современного романиста, лауреата многочисленных литературных премий Даниеля Циммермана.

Во вторую книгу вошли: продолжение биографии Дюма и не публиковавшиеся ранее исследования писателя по истории Франции под общим названием «Жак Простак».

---

Так, мне кажется, я весь бы не умер; лишь могиле я достался бы мертвым, но книги сохранили бы меня живым. Через сто, через двести, через тысячу лет, когда нравы, костюмы, наречия, даже расы — все переменится, я в единственной, быть может, сохранившейся из моих книг сохранюсь и сам». Пари о выживаемости книги стоит пари о бессмертии души, но Александр как будто недалек от выигрыша.

Зловещий 1850-й начинается тем не менее неплохо. Арсен Уссей, новый администратор Комеди-Франсез и большой друг Александра, назначил на 15 января в честь дня рождения Мольера «Любовь-целительницу». Ему или Александру приходит в голову мысль перемешать три акта этой комедии с тремя «антрактами», которые показали бы закулисную жизнь? Но так или иначе Александр начал действовать в этом направлении, представив себе на сцене вечное соперничество между актрисами в труппе, например, пусть две звезды мольеровского театра Дюпарк и Дюкруази захотят сыграть одну и ту же роль и полюбят одного и того же мужчину, да такую пьесу можно за один вечер написать, если при этом еще и ужинаешь в хорошей компании. Уссей описывает этот ужас с шампанским в компании с Вертёйем и Мёрисом[96]: «Едва усевшись за стол, они тут же занялись поисками сцен и слов. У Вертёйя на столе рядом с бокалом шампанского стояла чернильница; и пару раз ему случилось умокнуть свое перо в шампанское. <…> Дюма упивался своими находками, и мы были вынуждены умеривать пыл его, объясняя, что комедия между актами не должна быть длиннее, чем основная». 15 января зал Комеди-Франсез стоя приветствует появление Наполеона Малого. Каждое из его появлений на публике тщательно готовится Комитетом по пропаганде с использованием клаки и нарядов полиции, рекрутированных из люмпен-пролетариата и призванных действовать против оппозиции средствами дубины. Занавес поднимается на первом «антракте» Александра, Мольер продолжит разговор. Кроме актеров, купающихся в игре, и нескольких тонких ценителей, публика ровным счетом ничего не понимает в двух чередующихся интригах, восприятие которых усложнено еще и тем, что и на сцене, и за кулисами действуют одни и те же исполнители. В полной растерянности Наполеон Малый вызывает Уссея к себе в ложу, дабы выяснить, как с этим обращаться. Публика раздражена, она освистывает Мольера и аплодирует Александру, желая совершенно обратного.

«Le Mois» существует вот уже третий год. «Его огромный и все растущий успех, как написано в проспекте, призывающем возобновить подписку, умножится еще, благодаря «разнообразным статьям нашего знаменитого сотрудника» и историческому фельетону «Монтевидео, или Новая Троя», в котором повествуется о войне консерваторов с либералами в Уругвае и обороне Монтевидео, где отличился Гарибальди. В качестве «первого подарка» дорогие подписчики получат «потрясающий портрет» мэтра, «портретов которого, кроме того, что предлагаем мы, более не существует» (sic). Успех этой рекламной кампании таков, что в феврале «Le Mois» просто перестает выходить. И, однако, в этом последнем номере почти за два года до событий Александр предупреждает своих немногочисленных читателей о возможности государственного переворота, заклиная Наполеона Малого не делать этого: «Разве возможно вам, человеку мудрому, мечтать об империи; разве возможно вам, человеку просвещенному и хорошо знакомому с нашей историей, забыть о том, что перед 18 брюмера были Италия и Египет, а следствием его явились Маренго и Аустерлиц. И разве найдете вы, человек скромный, оправдание государственному перевороту в своем прошлом, честном, хотя и безвестном <…>. Нет, Франция верит вам, и это доверие будет оправдано. Нет, государственного переворота не будет». Похоже на метод самовнушения доктора Куэ.

Скоро перестанет существовать и Исторический театр. Остейна отправили в отставку, заменив на жулика Макса де Ревеля. На очереди достойнейший граф Д’Олон, вложивший в это дело все свое состояние. Появляется и Долиньи, некогда сыгравший в Италии «Ричарда Дарлингтона» и выдавший пьесы Александра за пьесы Скриба. Но и он кончил не лучше. Актеры, которым или вовсе не платят, или платят с опозданием, начали потихонечку бунтовать. Напрасно Александр торопит свои пьесы одну за другой: пять пьес за шесть месяцев! Напрасно занят он сногсшибательным проектом, который рассматривается Министерством торговли «с целью поддержать и возродить терпящие бедствия театры «Порт Сен-Мартен», «Амбигю». Их надобно объединить с Историческим театром, что даст колоссальную экономию: единый исполнительный директор, единый художественный руководитель, разумеется, Александр, общие цеха, взаимное использование актеров всех театров в случае необходимости, и можно даже предусмотреть балетную труппу не хуже, чем в Опере. Теперь о политической стороне. «Предположим, что идет война: три патриотические пьесы, одновременно поставленные в трех театрах, в тот же миг воодушевили бы национальное сознание и вызвали бы приток волонтеров, как в 1792-м.

Автор сей записки — искренний республиканец. Он верит, что провиденциальные законы прогрессивны, что демократия с того самого дня, когда слово КОММУНА впервые было услышано на городской площади в Камбре, и с тех пор, как она прошла через стадии источника, ручейка, реки, озера, сегодня превратилась в океан. Таким образом, он не стал бы бороться против провидения, но вместе с тем попытался бы направлять народный разум, как хороший штурман — свой корабль. Он не смог бы сделать все, что требуется, но сделал бы из этого немало».

В марте Бальзак женится на своей Чужестранке, и вот он уже богат и слишком болен, чтобы продолжать писать. Депутаты голосуют за закон Фаллу, дабы укротить учителей, которых карлик Тьер представляет как «антиобщественные элементы, тридцать семь тысяч социалистов и коммунистов»[97], уже! Отныне учителя будут назначаться префектами под контролем духовенства. Поскольку Александр сохранил лишь самые лучшие воспоминания о конфессиональном обучении под руководством аббата Грегуара, он против этого первого реакционного закона не протестует, просто считает его бессмысленным. Зато активно возражает против второго, вышедшего в мае и нацеленного на усекновение всеобщего избирательного права. Во время недавних частичных выборов в Париже при подавляющем большинстве голосов прошел кандидат социалистов Эжен Сю. Красные возвращаются, используя силу, падение Биржи и ренты, карлик предлагает лишить права голоса «презренную толпу», то есть всех тех, кто не состоит на протяжении трех лет в коммунальных списках налогоплательщиков, что означает ущемление прав рабочих, которые в поисках работы вынуждены часто менять местожительство, сезонных работников, всякого рода любителей путешествий и безработных, что дает в общей сложности три миллиона человек, треть всего электората. Закон одобрен 31 мая, Гюго голосует против. В письме от 9-го Александр настоятельно его к этому побуждает[98]: «Чрезвычайное голосование состоялось! Завтра вы возьмете слово, не так ли?

Вы представляете там всеобщий разум, так и скажите от имени всеобщего разума, который назначил вас своим представителем.

Скажите им, что они безрассудны, что предпринятая ими борьба — безумие. Как это так, в тот самый момент, когда народ, мудрый в своей силе, терпеливый в законопослушании одерживает — без шума, без бахвальства, без оскорблений — свою первую победу, когда эта первая победа закрепляет триумф разума над материей, пера над бумагой, мысли над машиной, как раз в этот момент народу говорят: «Ты ждешь восемь веков и думал, что дождался! Так подожди, народ, подожди еще…

Мы изменим закон, раз ты послушен закону».

Так что же, прошлое этих людей ничему не научило, и они никак не в состоянии предвидеть будущее? О, демократия, они, стало быть, не ведают, откуда ты пришла и куда идешь?

В тот день, когда на площади в Камбре некий человек воскликнул КОММУНА, то есть СВОБОДА, и человеку этому отрезали язык, за то что он, как свидетельствует Губер де Ножан, произнес это ненавистное слово, в тот день родилась демократия, родилась, как из пыли, брошенной в небо последним из Гракхов, родился Марий.

Так вот, капля крови — это начало, исток, невидимый иному взгляду, кроме взгляда поэта, философа или историка. Следуйте за его движением через века, и вы увидите, как постепенно он становится ручейком, потоком, рекой, озером и океаном.

Сегодня нас окружает океан. Заблуждение власти в том, что она полагает себя островом, тогда как она — лишь судно.

Ей кажется, что она одолеет океан. Нет, океан ее затопит; нет, океан ее разрушит; нет, океан ее снесет». И здесь тоже Александр опережает события на двадцать лет. И, кроме того, возникновение народа как сущности и происхождение демократии во Франции, о которых Александр почти в тех же выражениях уже высказывался в своей записке министру коммерции, не свидетельствует ли все это, что он внимательно ознакомился, например, с трудами Мишле о зарождении революционного движения?