Клаудио Магрис - Вслепую

• Название: Вслепую
• Автор: Клаудио Магрис
• Издательство: Река времен
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-85319-120-4

Клаудио Магрис (род. 1939 г.) — знаменитый итальянский писатель, эссеист, общественный деятель, профессор Триестинского университета. Обладатель наиболее престижных европейских литературных наград, кандидат на Нобелевскую премию по литературе. Роман «Вслепую» по праву признан знаковым явлением европейской литературы начала XXI века. Это повествование о расколотой душе и изломанной судьбе человека, прошедшего сквозь ад нашего времени и испытанного на прочность жестоким столетием войн, насилия и крови, веком высоких идеалов и иллюзий, потерпевших крах. Удивительное сплетение историй, сюжетов и голосов, это произведение покорило читателей во всем мире и никого не оставило равнодушным.

---

Таинственное дно колодца подобно клоаке. Всех всегда так привлекают загадки, люди склонны к преклонению перед ними, стремятся раскрыть секрет пустой комнаты, благоговея перед мраком, поднять занавес, за которым, на самом деле, не спрятано абсолютно ничего: он нужен лишь для того, чтобы ввести человека в заблуждение, как страшилки в парке аттракционов. Нам не понадобилось ужасающих тайн богов и ритуальных обрядов Самотраки, нам запрещено слагать о них песни. Да и о чём там петь? О священных оргиях и ритуалах инициации? О совокуплении менады со змеем, культе триединой Богини Реи, парочке мимолетных встреч в публичном доме, о нескольких постельных сценах с вульгарными кокотками и служаночками? Маленькие голые бесы раздирают в клочья Загрея, божественного телёнка, ягнёнка, агнца или кого-то там, не важно; кто-то охотнее занимается сексом, видя бьющегося в предсмертных судорогах зверька…

В Элевсине жертва нужна была для завершения приобщения к великой тайне. На Самотраки то же самое, но об этом не принято говорить, — это так, какая-нибудь пошлая история, групповуха, разбавленная матерком, одна из тех, что случается в период кратких остановок в незнакомых портах и о которой со смаком рассказывают друг другу моряки. Совсем скоро аргонавты в который раз пускаются в плавание, может быть, даже не заплатив хлебосольной хозяйке — держательнице заведения, но не стоит об этом сейчас говорить. Ясон никому не раскрывает своих тайн, в противном случае пришлось бы начать с подлости по отношению к Медее. Когда я блевал в очко под аккомпанемент слов «кроз строй» («пропустить его через строй, живо!»), я хотя бы созерцал на его дне то самое Солнце будущего. Здесь, в южном полушарии, на неизведанной австралийской земле, я снова оказываюсь вниз головой; я испытываю только лёгкое головокружение, но мне ничего больше не видно…

Я не помню, когда это было, может, сразу же, или часы и недели спустя, я вошел в воду по щиколотки. Она была холодной, но приятной. Я аккуратно опустил чайку, которая сразу же приняла обычное положение чайки на воде, у неё даже выпрямилась шея, а голова повернулась к открытому морю. Течение относило её всё дальше и дальше от берега, спустя несколько минут её уже невозможно было отличить от других убаюкиваемых морем птиц. За скалами виднелись белые гребни волн. Море казалось бескрайней пустыней. Я вглядывался в неё. То, что путешествию моей чайки совсем скоро суждено было закончиться, не имело никакого значения. Здорово отправиться в загробный мир без помощи какого-то там Харона и его лодки, свершить сей крестный путь самому.

Я вышел из воды. Я всё сильнее чувствовал усталость. Ослеплённый солнечным светом, я перестелил овечью шкуру и лёг отдохнуть в тени корабля и полены. Руно было толстым, пушистым, мягким, но достаточно плотным, — я смог забыть о неровностях поверхности подо мной. Лёжа на спине, я полузакрытыми глазами видел над собой женскую фигуру. Через несколько мгновений я уже перестал слышать монотонный шум волн и различать какие-либо посторонние звуки. Подняв голову, я мог любоваться красотой казавшейся безбрежной бухты. В единообразии пейзажа базальтовые утёсы сливались в одну исполинскую тёмную скалу с пиками и расщелинами, мрачную крепость с зубцами и бойницами. Отдаленность сглаживала различия и исправляла несоответствия. Если долго смотреть на скалы, взгляд вскоре перестаёт их различать: в подрагивающем воздухе всё сливается, и то тут, то там на пиках-башнях виднеются дымок и флаги. Солнце постепенно уплывало, настигая, таким образом, расстеленную подо мной овечью шкуру, его лучи заставляли играть золотом каждую его грязно-жёлтую ворсинку. Сон и нега настолько мной овладели, что я ленился передвигаться вслед за тенью. Оглушенный солнечным светом, я продолжал лежать неподвижно.

Мне не удалось бы сказать, сколько тогда прошло времени. А вот мой отец всегда мог сообщить с точностью до секунды, который час. Я то сжимал, то расслаблял веки и мог видеть маленькие разноцветные глобусы, красные, чёрные, жёлтые, они танцевали на постоянно меняющемся фоне и принимали всё новые и новые оттенки: от огненно-жёлтого до иссиня-чёрного; я видел диски, которые постоянно накладывались друг на друга, скрещивались, сливались и расходились, пестрые солнца будущего в темном или алом от крови небе. Периодически я приоткрывал глаза, а затем снова их закрывал и прижимал веки пальцами — так я мог видеть калейдоскоп из разноцветных то раскладывающихся, то вновь собирающихся вместе фигур; пламя охватывало чёрный замок, издавая страшный грохот, рушились его высокие башни. Горит Кристиансборг, вот уже три дня полыхает королевский дворец и ломает всё под собой разваливающийся по частям потолок Зала Кавалеров; языки пламени щекочут большие парадные портреты выдающихся датских государственных деятелей и монархов, они будто душат их, обворачивают ими рыцарские доспехи и подбитые мехом горностая мантии; со стен с треском срываются картины, искривляются, корчатся и приобретают уродливые формы, гримасничают, как паяцы, изображённые на них персонажи. Воины в тяжёлых доспехах и древние властители морей осуждены на костер аутодафе после проигранной схватки, та же участь уготована их золоту, драгоценным тканям и трофеям былых битв. Само небо приобретает оттенок пламени. Красное пятно под веками обращенного к Солнцу лица.

Уже поздно. Не знаю, почему и как такое произошло, но стало слишком поздно. Кто теперь знает, какой сейчас час: лавка моего отца тоже сгорела, часы с маятником и без обращены в прах. Под расслабленной векой огненное пятно отступает, сменяется белым — башенные часы-хронометр Зала Кавалеров.

Мне нравится та пустота, я бы хотел создать такую вокруг и позади меня. Во время пожара все пытаются спасти уцелевшие вещи, я же, наоборот, помогаю огню, постоянно что-то в него подбрасывая, и смотрю, как это что-то превращается в дым. Если бы только всё могло вдруг улетучиться, растаять, позволить мне дышать полной грудью…

Пламя справедливо, оно уничтожило Содом и Гоморру и точно так же сметёт до основания новые адские города. Очистить пространство, устроить исполинский костёр, внутри и снаружи, в сердце и перегруженной, запруженной мыслями голове. Должно быть, там и для Марии нашлось бы место: горизонт, ветер, набитый кишащей, варящейся в собственном соку человечиной трюм. Разве я смог бы взять её с собой, заточить и задушить в той давке?

Я вновь прижимаю пальцами веки и вижу под ними точки, диски и глобусы; их число увеличивается, они кружатся вихреобразно, будто в воронке, меняют цвета и формы. Шарик рулетки крутится всё быстрее, не останавливаясь. Оно и лучше: так или иначе, но выпал бы неверный номер, ошибка нарастает в прогрессии. Слишком много чисел, чрезмерно много искр и вещей. Жизнь — это назревший чумной бубон, который вот-вот норовит лопнуть. Я открываю глаза: дымка рассеивается, погода проясняется, на базальтовых стенах опять появляется светлый диск; это не часы, это снежный ком. Наконец-то белый цвет, Исландия, спокойствие ледяных озёр, мирная белая пустыня, ничего нет, ничто не происходит, сплошная застылость вечности. Какое облегчение: наполненное водой ведро оказалось решетом, вода просочилась из дыр, и я налегке, я свободен. Нет, это не снег, это белый флаг. Теперь, слава Богу, его наконец-то можно водрузить на флагшток.

Конец войны близок, языки пламени лишь дотрагиваются, лижут, ласкают, исследуют обезоруженный город. Под пушечными канонадами английского флота Копенгаген подаёт сигнал о капитуляции, сейчас Нельсон прикажет прекратить огонь и начнётся процесс перемирия. Раненые смогут залечить свои раны, а кораблям заделают пробитые ядрами и искореженные до неузнаваемости корпуса.

Я снова лёг навзничь — идеальная поза сдавшегося в плен и просящего о пощаде. В вышине блестит ослепляющий солнечный диск. Сейчас последует команда о прекращении огня. Вдруг белый солнечный диск чернеет. Уставившийся на меня чёрный глаз — Нельсон смотрит в подзорную трубу перевязанным глазом и, не видя белого флага, не отдает заветное распоряжение задраить жерла орудий. Так и происходят катастрофы, из-за проблем со зрением, из-за недоразумения: корабль попадает на риф, потому что рулевой смотрел в другую сторону. Смерть — это старый, покалеченный на один глаз пират: не видя ничего перед собой, он выкрикивает приказы вслепую.

Тот глаз продолжает пристально на меня смотреть и становится всё ближе и больше. Солнечное, земное затмение, мира больше нет, он исчез за чёрным кругом, потерялся в чёрном, как вороново крыло, дуле пушки. Выстрел, огнями рассыпается темнота, по краям тёмного диска блестят разноцветные искорки, они же части потухших, взорвавшихся и разбросанных в темноте космоса звёзд.

Нет, я не думаю, что слышал именно треск откалывающейся от корабля полены, хотя именно она в итоге на меня и рухнула. Естественно, я не стал уворачиваться от удара; может, я тогда спал на том самом руне, которое мгновение спустя в очередной раз пропиталось свежей кровью. Я не помню, должно быть, в этом месте затёрлась кассетная плёнка, повреждение в записи очевидно. Источенная червями фигура поддалась времени, ненастьям, абразии от ветра, дождю и солоноватому воздуху: море истощает. Странно: с тех пор, как я отдал «Арго» во власть Посейдона, бросив его гнить на берегу, к нему постоянно приходили люди и что-то подправляли, чинили, латали, — так корабль вечно оставался дряхлым, но в то же время новым, нетронутым и бессмертным, другим, но тем же, как я, как боги. И действительно, позже тот корабль был вознесен в олимпийские небеса. Постоянно соскальзывая вниз, он, наконец, вскарабкался на небо, к хвосту и лапам созвездия Пса. Однако он пуст: на нём нет экипажа, нет аргонавтов, даже полены нет; вероятно, её сбросили вниз во время путешествия ввысь, к богам, чтобы освободить корабль от ненужного балласта и дать ему возможность достичь цели. Говорят, что на небе будто бы есть созвездие почти без звёзд. Как бы то ни было, с пляжа корабль, в самом деле, исчез.