Клаудио Магрис - Вслепую

• Название: Вслепую
• Автор: Клаудио Магрис
• Издательство: Река времен
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-85319-120-4

Клаудио Магрис (род. 1939 г.) — знаменитый итальянский писатель, эссеист, общественный деятель, профессор Триестинского университета. Обладатель наиболее престижных европейских литературных наград, кандидат на Нобелевскую премию по литературе. Роман «Вслепую» по праву признан знаковым явлением европейской литературы начала XXI века. Это повествование о расколотой душе и изломанной судьбе человека, прошедшего сквозь ад нашего времени и испытанного на прочность жестоким столетием войн, насилия и крови, веком высоких идеалов и иллюзий, потерпевших крах. Удивительное сплетение историй, сюжетов и голосов, это произведение покорило читателей во всем мире и никого не оставило равнодушным.

---

Господа, вы думаете, что победа за вами только потому, что мы проиграли? «Мир» плывёт по космическим волнам пустынного пространства, я же крепко стою на своём. Станция идёт вперёд, отступает, лавирует, я же 18-го мая 1991 года покидаю родину рабочего класса: красный флаг, серп и молот, Интернационал изо всех громкоговорителей — станция исчезает в пустоте падения… Я оставляю позади созвездия, точно так же, как «Арго» скользит по небесным чертогам, куда его забрали боги. На левом рукаве моего комбинезона пришит маленький красный флажок: кромка руна. Попытки тех рядящихся знатью паразитов поостроумничать меня не впечатляют. Будь что будет. Я опускаю рычаг в кабине своего космического корабля и выпускаю в несуществующий в открытом космосе воздух листовки. Длинные полосы прокламации в одну строчку: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Естественно, в этой космической пустоте тоже есть свои пролетарии. Большой взрыв, энтропия, движение небесных тел, свет звёзд — всё это чудовищно, всё это тирания, абсолютная деспотическая власть, давящая всё вокруг, и не важно, какой оно было формы, какого вида и какую имело природу. Теперь всё истолчено в космическую пыль, скопления которой мы встречаем то тут, то там, в пустоте. Антиматерия, невидимая тёмная масса Вселенной. Пролетарии всей Вселенной, соединяйтесь! Бумажные полотнища карнавально развиваются в темноте, товарищ Сергей Крикалёв прощается с вами, протыкая кулаком черноту ночи, в которую я выбрасываю свои слова. Светящаяся пыль, капли Млечного пути, жемчужины шампанского пенятся и лопаются, обращаясь в невидимый пар. Ночь праздника. «Миру» мир, мир и слава всем людям доброй воли, как в небе, так и на Земле. Красная космическая звезда указывает путь всем…

«Смотрите, смотрите же туда!» К тому времени воздушный шар опустился на горы из обласканных ветром, всклокоченных, отвесных пенистых облаков. Огромный шар приземлился на вершину одной из них и будто колебался, три силуэта очутились в окружении семи дорожек радуги. Я медленно поднимаю сжатый кулак, кто-то наверху тоже поднимает свой и почти дотрагивается до разноцветной арки.

Измерять предметы, игру света и тени, изучать законы рефракции, не купиться на песок, издали кажущийся оазисом воды среди пустыни, не давать себя обмануть тому, кто незаметно проворачивает процесс своей дезинтеграции, скрывая его под внешним лоском. Небо кажется синим, но этой синевы не существует. Попав туда, можно увидеть вокруг только бесцветную пустоту. Человек засучивает рукава, корячится и дёргается, вон как тот, там наверху. Угол лучей изменяется на полградуса, и дёргание прекращается — суетиться больше некому, всё исчезло, остался только один сплошной зёв неба. Небо зевает, потому что на самом деле оно дряхло; это постоянные дожди и ветра поддерживают его в форме, подкрашивают его, обновляя грим, но облака вновь и вновь возвращаются, лицо неба покрывается сетью морщин, под глазами появляются мешки, а ночью отчётливо видно сияющую на его коже экзантему. Я снимаю шляпу и откланиваюсь перед восседающим на троне из туч и снега королём. Господь ухмыляется, когда люди говорят, что небеса воспевают его славу.

В момент, когда я находился, нахожусь, буду находиться здесь, наверху или внизу, на космической станции «Мир», Советский Союз уже прекратил существование: красный флаг над Кремлём спущен и сохранился теперь лишь на левом рукаве моего скафандра. Орбитой «Мира» стала пустота. Пролетарии всех стран, расходитесь, ломайте строй. Вот уже три месяца Партия всё что-то измеряет и приглядывается, а родина рабочих-пролетариев осталась только на «Мире»; станция плавает по бесконечным пространствам космоса, по ограниченному пространству моего мозга и мозга Сергея Крикалёва, последнего и единственного гражданина СССР. В болоте моих мыслей затонуло, увязло всё: Партия, государство… — всё превратилось в разлагающуюся кашу, первичное скопление сгустков на стадии ферментации, воду, разбавленную и оплодотворенную испражнениями гениталий занёсшей над самой собой серп, оскопившей себя революции. Мне с трудом удаётся спуститься в это тёмное, терпкое, вязкое море, но мои ещё молодые и сильные руки ловко рассекают комки спутавшихся водорослей, маслянистых, как медлительное космическое время. «Мир» спускается, возвращается на Землю… которой больше нет: пока мы облетали вокруг неё, она исчезла. Здесь наверху не стареешь, а революция по-прежнему кажется восхождением всех солнц будущего; на Земле же неизвестно, узнаешь ли ты покрывшиеся морщинами лица братьев-товарищей, с которыми вместе вырос…

Мне, доктор, не интересно, раньше или позже меня состаритесь конкретно Вы. Вы же мне не брат. И тем более не близнец. Я не понимаю, причём тут книжечка про двух близнецов, один из которых стареет быстрее второго. Возможно, жизнь на Земле сама по себе поглощает года и энергию… что же тогда теперь с моими товарищами… Я скоро их увижу, я уже здесь. Наступает вечер, быстро опускается наш воздушный шар, настолько резво, будто хочет скорее сбежать от пожирающего небо огня. Снижение с трудом контролируется: слишком быстро. Нужно срочно избавиться от балласта, и мы сбрасываем на землю все попадающиеся под руку предметы: жареных фазанов, бутылки, даже… Нет-нет, я ещё здесь. Воспламенившийся шар падает вниз — в Зале Кавалеров накаляется и разрывается на мелкие кусочки хрустальный глобус.

Земля уже рядом, вот шар начинает цепляться за сучки деревьев и, порхая, точно тетерев, застревает между кронами. Господин Рейкхард хлопочет вокруг канатов и клапанов, мы же раздвигаем ветви, чтобы сойти на землю. Где-то поблизости должна быть таверна «Цум Айнзидлер», но я её не вижу, не могу найти, её нет, ничего нет. Где красные флаги, серпы и молоты? Кто украл золотое руно? Я подбираю швыряемый из стороны в сторону кусок газеты, где сказано, что тот самый Советский Союз, в котором некогда состоялась великая битва под Сталинградом, исчез 31 декабря 1991 года, сметён вихрем прочь. Зашло солнце будущего, потушена свечка на новогоднем столе. Я неловко ступаю по заброшенной космической станции, мой скафандр с красным флажком на рукаве кажется мне театральным костюмом из тех нелепых сценок, которые заставлял нас ставить падре Келлаган в своем приходе в Хобарте. Из лачуги показываются два старика, их иссохшие пергаменные лица кажутся мне знакомыми, должно быть, это технические специалисты при ракетной пусковой установке, но сейчас они больше похожи на мумий… Я сделал два шага в этой пустыне и уже устал, чувствую боль в каждой кости, в каждом натруженном, затёкшем от усилий мускуле. Я мгновенно начинаю стареть: всё верно — я же вернулся на Землю. Не стареет только улыбка Марии, вечно свежая, как маргаритка на рассвете. Наверное, это потому, что она всё быстрее, стремглав удаляется от земных руин и разрухи…

57

«Мне слишком много угрожали». Я такое где-то писал… нашёл, вот здесь: 25 июля 1817 года. Зачем я потом добавил «Не упускать из вида мелочи. Не ставить на кон всё одним разом»? О каких деталях идёт речь? Годы, корабль, обрушивающаяся на меня стена — всё так запутанно. Моё тело превратилось в сломленную границу, его разрезал пополам Железный Занавес: одна часть здесь, другая там, бьются в судорогах каждая сама по себе. Период с 1817 по 1820 год исчезли в омуте. Читаю: «Тёмные годы. Если возможно, удалить из моей жизни». Раздирающий жар, блуждающая кома, вялость летаргии, шокирующая действительность, отпихнуть ее, от боли свернуться калачиком во сне. Комната, которую я снял у Сары Стаурбридж на Уоррен Стрит, — благодаря заступничеству Хукера меня временно выпустили из тюрьмы под подписку о невыезде в ожидании процесса, — была настоящей бездонной дырой, засасывающей в свои недра вечер за вечером. Меч вновь вложен в ножны.

Бесконечный хаос на улицах Лондона, все кишит толпами, ночью тоже: изголодавшиеся крысы и канализационные шелудивые кошки, в одном из экипажей какая-нибудь проститутка даёт, даже не раздеваясь до конца. Город превратился в поле битвы. По небу маршируют и исчезают в темноте батальоны оборванных свинцовых облаков.

Естественно, я не сижу без дела: вот в приложении резюме, я публикую под чужим именем краткую биографию капитана Флиндерса и эссе о Мадагаскаре, которое написал в Ньюгейте, в тюрьме. Оно могло бы оказаться вполне полезным, если бы его заранее не сочли полнейшей выдумкой, втемяшив себе в голову мысль о фальшивке. Всё же правда: колючие кусты, царапающие когтями небо, подпирающий его баобаб, с ветвей которого на меня в тот день смотрели два огромных глаза голодного лемура. Должно быть, он видел, какой была Земля до потопа, если, конечно, верить библейской и ботанической хронологиям. Аборигены почитают одного единственного Бога — Андриаманитру, благоухающего повелителя, того самого, кто ненасытно направляет вырубку джунглей, являясь осью Земли и творцом всего живого. Другое его имя — Дни — неопределенный бег времени, от которого не содрогается лишь он сам. Тем не менее, этому богу не очень важно, что происходит там внизу, здесь на Земле, ибо истинные властители мира, его демиурги — это души предков, после смерти вселяющиеся в вещи и предметы. Для малагасийцев смерть — это праздник, трансформирующий индивидуальное начало умершего в образ вожака и бога. Именно поэтому погребальные ритуалы включают в себя обильные жертвоприношения зебу; однажды в честь одного из племенных вождей было забито не менее пятидесяти особей, я лицезрел этот ритуал: потоки дымящейся крови, судороги, сооружённые вокруг тела почившего огромные костры…