Клаудио Магрис - Вслепую

• Название: Вслепую
• Автор: Клаудио Магрис
• Издательство: Река времен
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-85319-120-4

Клаудио Магрис (род. 1939 г.) — знаменитый итальянский писатель, эссеист, общественный деятель, профессор Триестинского университета. Обладатель наиболее престижных европейских литературных наград, кандидат на Нобелевскую премию по литературе. Роман «Вслепую» по праву признан знаковым явлением европейской литературы начала XXI века. Это повествование о расколотой душе и изломанной судьбе человека, прошедшего сквозь ад нашего времени и испытанного на прочность жестоким столетием войн, насилия и крови, веком высоких идеалов и иллюзий, потерпевших крах. Удивительное сплетение историй, сюжетов и голосов, это произведение покорило читателей во всем мире и никого не оставило равнодушным.

---

История — это прицел, поднесённый к перевязанному глазу. Время от времени я смотрю в дуло пистолета, который достался мне от француза с «Пренёз». Возможно, в той глубине что-то есть. Черта, разделяющая море на зелёное и синее: порог жизни, какой она должна быть. Но, чёрт возьми, я ничего в этой пустоте не вижу: в чёрной дыре нет ничего, ни с одной стороны, ни с другой. Я мог бы даже нажать на курок. Так. Вслепую. Ничего бы не произошло. Никого нет.

Пришла весть, что в Амьене подписано перемирие, но здесь, на юге, смерть продолжает бушевать. На «Роял Эдмирал» от лихорадки гибнут сорок семь каторжников, на «Геркулесе» четырнадцать повешенных, всё новые и новые поступления. Харон поставляет для Цербера очередные порции мяса. Вода смывает имена и названия кораблей, как, например, того, на который мы наткнулись на Кинг Айленде: скалы нанесли пробоину, а после соскребли название с борта, остатки деревянных букв давно уже унесены волнами и превращены в мириады крошек, корабль практически расколот надвое, он неустойчив, в зависимости от уровня моря, вода то заливается на палубу, то вытекает из щелей и люков, в трюме по влажному полу скользит топор, то и дело ударяясь о перевёрнутый стол.

На корабле живёт кот: вероятно, он питается птицами и отложенными ими яйцами, днём охотится, а ночью возвращается на корабль. Когда мы приблизились к его обиталищу, кот спрятался поглубже в трюме: сначала в темноте горели угольками его глаза, но вскоре они погасли. Я всматриваюсь в ночь, будто в огромное дуло пистолета. Ночь такая же чёрная, как и фотопластинки на Вашем столе с моим неправильно написанным именем, но это не имеет ровно никакого значения: я всего лишь тёмная пустота, огромное опустошённое небо. А вот в глазах кота было… Мы отчаливали, когда поднялся уровень воды. В убежище кота начали заливаться волны, и тогда он вскарабкался на искривленную мачту и устроился поудобнее на высоте, на марсе.

До прибытия в Хобарт мы на «Леди Нельсон» много раз покидали и вновь возвращались в Сидней. Художник Уэстал запечатлел на картине момент, когда мы бросили якорь в устье реки Фицрой, вдоль тропика Козерога, где начинается южный край барьера коралловых рифов. Там кораллы чёрного цвета, а воды исключительной синевы. Я опустился под воду и немного поплавал между окаменелыми коралловыми цветами, что распускаются, когда угасает жизнь. Кораллы — это скелеты. Я плавал между их слоистыми спиралями и округлыми, напоминающими извилины мозга неизвестного науке вида, изгибами.

Вовремя я подсказал губернатору Кингу предвосхитить планы соперников, отдав приказ об официальном открытии колонии, пусть даже исправительной: французы претендовали на устье Дервента и утверждали, что это их Д'Энтрекасто открыл те земли в 1792 году. Французы под предлогом научной экспедиции отправили туда свои военные корабли. Я посоветовал губернатору написать лорду Хобарту, министру по делам колоний, письмо с прошением разрешить основать поселение, но объявить о его существовании, не дожидаясь месяцами официального ответа метрополии. Так в эстуарии Дервента появились первые солдаты и каторжные. Именно я собственными руками основал город, впоследствии ставший для меня могилой. Подобным образом я позже создал мир, который обрушился на мою же голову. Тихий океан или Адриатика — всё равно море, натянутый мне на голову и спеленавший меня погребальный саван.

Сначала «Леди Нельсон» не смогла совладать с яростью встречных ураганов и штормов, и мы вынуждены были повернуть назад. Во второй же раз я, опытный моряк, — говорю об этом уверенно и без ложной скромности, — подсказал капитану, что нужно делать, и, как всегда, смог побороть стихию и умилостивить ветра. Так я оказался там, куда не должен был никогда попасть. В документах Адмиралтейства, созданных на основании моих заметок и включенных отрывками в биографии, читаю: «6 сентября 1803 года "Леди Нельсон" с каторжниками на борту бросила якорь в гавани Ральф, 9 сентября, наконец-то, — в Ридсон Коув, будущем Хобарте».

11

Письмо вернулось, не дойдя до адресата. Я не помню, действительно ли я отправлял его, и не знаю, вопрос ли это или ответ. О чем нашептывала полена[29] Ясону, стоящему на носу корабля? Он, инертный и преисполненный тоски, трепетал, не осмеливаясь, не желая услышать в её рокоте и урчании то, что предстало её взгляду, ошеломленному, ошарашенному, устремленному в бесконечность бездны. Для того и помещают полену там, распятую на форштевне, чтобы она вела за собой, указывала путь. Полена всматривается пристально в то, что не дозволено узреть морякам, ибо грозит им проклятием и смертью.

Пока его товарищи гнули спины над вёслами, Ясон, как водится, неуверенный ни в чём, глядел на полену, навострял слух, пытаясь разобрать в стонах и скрипах дубовой плоти что-то, сливающееся с гулом моря. Ослепляющая полуденная яркость и духота, бормотание далекого голоса затягивали, призывая дать волю своим желаниям, укрыться руном как покрывалом и предаться неге сна. Доктор, помогите и мне уснуть, прошу Вас. Сон — героическое деяние, победа над страхами и неотступными, сводящими с ума и заставляющими пылать сердце мыслями. Не молчите, как тот искусно вырезанный из дерева лик. Оракулов нет и не было. Знающий погружен в безмолвие, вчера, сегодня, завтра, Вы же, последователи Эскулапа, думаете, что разбираетесь во всём, мните себя экспертами мудрости и молчания. Дайте мне хотя бы одну из Ваших жёлтых таблеток, золотую растворяющуюся под языком монету.

В Голом Отоке я провёл множество бессонных ночей. На носу «Арго», наоборот, было так легко заснуть, забывая обо всём, отменить время, упразднить пространство, достичь подлинности. Мне мешала только луна, и я с удовольствием ждал утра, когда она закатится и исчезнет за горизонтом, как рыбка в океанских глубинах. Когда мы высадимся в Коринфе и вытащим корабль на сушу, я прилягу в тени его, под сенью полены, мигом меняющей выражение лица, бесстыдного, хитрого, но и священного в своей невинности: ускользающе-обманчивые очи и сердито поджатые губки женщины, чья улыбка манит дерзостью скрытого соблазна и настойчиво приглашает склониться и навек упокоиться у ее ног. Я…

12

Мы вернулись сюда, на юг, в двадцать восьмом, но прежде чем осесть в Сиднее, пару месяцев жили в Хобарте, потому что моему отцу изначально хотелось обустроиться там. Он говорил мне: «Торе, ты увидишь пляж, с которого первый раз в жизни ты шагнул в море: в воду тебя внесла твоя мать». Устье просто огромно: река кажется морем еще до того, как впадет в океан и окончательно растворится там. Край беспредельности, граница пустоты.

Даже Флиндерс и Басе в своих заметках об экспедиции указывали на пугающую бесконечность открытого острова. Я же на тех берегах смог построить целый мир. Три недели подряд привезённые нами на неизученную землю каторжники валят деревья и возводят хижины. Австралийские деревья громадны, сплетение ветвей словно фильтрует свет, невиданных размеров листья дистиллируют воду, создавая постоянную влажность. Кажется, не дождь падает на землю, а обрушивается само небо, наводящее тоску. Там растут тысячелетние сосны, а под их кронами живёт своей жизнью отдельный мир сгнивших стволов, плесени, грибов и лишайников. В кажущуюся морем реку стекаются ручейки, белоснежные пенистые водопадики формируют небольшие озерца; иногда они выливаются на только что прорытые каторжниками тропы — так называемые городские улицы, на которых вольноопределившийся агроном и хозяйственник Кларк вскоре построит первое здание из камня. На острове Хантер уже возведены два государственных товарных склада, а в гавани плавают сотни чёрных лебедей; небольшая их стая появляется около будущего казначейства, сооружение которого находится в моей компетенции. Я решаю, что их двенадцать, двенадцать птиц-хранителей, предвестников-авгуров будущего Города, оплота порядка и цивилизации на грани Небытия. Вечером эстуарий наполняется кошенилью, а солнце закатывается за горизонт кроваво-красного простора.

Каторжники рубят деревья, раскалывают камни, придавая им форму, делают отводы для ручьев и мостики над ними, пытаясь помешать илу и грязи заполонить новые улочки. Да, я знаю, что много лет спустя я тоже стану одним из них. На ужин мы ели рыбу и сладковатое нежнейшее мясо кенгуру-валлаби. Подобно тени из зарослей показывался какой-нибудь абориген: разрисованное жиром, охрой, углём и слюной лицо. В обмен на кричаще пестрый носовой платок они давали нам попугаев и вновь исчезали в водянистом полумраке флоры. Однажды один их попугай клюнул каторжного Баррета, тот в отместку со всей злости бросил птицу о дерево и заехал туземцу по физиономии. Последний провёл рукой по носу, затем изумлённо посмотрел на текущую по его чёрным пальцам кровь и, пятясь, убежал в сельву.

Преподобный Кнопвуд тем временем придумывает, как будет выглядеть наш герб: кенгуру, эму, кираса, парусник, морская звезда, девиз на латыни: «Пусть будет сильной земля Хобарта». Arbeit macht frei[30], работа полезна для общества. Оставь надежду, всяк сюда входящий. Над вратами любого ада свой назидательный призыв. Город требует порядка, превосходящего беспорядок, существующий в природе. Человек обуздает ее, подчинит себе твердь; обманчиво впечатление, что он слаб: своими руками он выкорчевывает исполинские деревья, осушает вечные реки, отделяет землю от моря.