Леонид Федоров - Злой Сатурн

• Название: Злой Сатурн
• Автор: Леонид Федоров
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1987

Две повести свердловского писателя объединены в книге не только как переиздания одного автора, — основные события, судьбы героев повестей связаны с Каменным Поясом, почти с одними и теми же местами уральской земли, с краем богатым, «постоянно требующим рабочих рук и хозяйского, заботливого догляду». Но сами события разделяют более двух с половиной веков. Действия заглавной повести происходят во времена Анны Иоанновны, Бирона, горнозаводчика Акинфия Демидова; повести «Конец Гиблой елани» — в наши дни.

Книга адресуется широком кругу читателей.

---

— Это почему же?

— А потому… — замялся Устюжанин, — что лось этот сам к нему прибегал, волками подранный. Вроде как защиту попросил. Зяблов весь хлебный харч ему скормил. Как же после этого можно зверя убить? По-нашему, по-таежному, с кем хлебом поделился — тот вроде товарища стал.

— Откуда известно, что лось к нему на кордон забегал?

— Сам рассказывал, когда за мукой в лесничество приезжал.

— Шут вас, лесовиков, разберет, — с раздражением буркнул Чибисов. — Человека Зяблов убить мог, а на лося, видите ли, у него рука не поднялась.

— Подольше здесь поживешь, Павел Захарович, тогда и поймешь, чем таежник живет и дышит, — спокойно ответил Устюжанин. — У нас свои законы и понятия насчет жизни имеются. От дедов и прадедов потомкам передаются. А насчет Зяблова, так я понимаю, что пролил он кровь в запальчивости. Может, обидели крепко… Да не верю, что он может… Пока ты у березы колдовал, я по кустам пошарил. Видишь санный след, прямо к лежневке. Она тут рядом проходит. Гляди, след вправо завернул. Значит, в поселок браконьер поехал. А к Зяблову — нужно влево сворачивать, кордон вон где. Лежневка старая, заброшенная, по ней никто давно не ездит, так что встречи с кем-то, особенно ночью, можно не опасаться.

— Тогда чего проще. Поедем по; следу и выясним, в чей двор он заворачивает.

— Я уже смотрел. Дальше все замело, это только здесь, в ельнике, видно.

— Жаль. Ну разберемся, а пока поедем на кордон. Вот только что с головой делать будем?

— Ивану Алексеевичу отвезем. Он в прошлом году для школы чучело рыси сделал. Прямо как живая получилась, аж оторопь берет. Может, и тут память останется. Красавец-то редкий был.

Чибисов вытащил нож, подошел к березе и аккуратно срезал кору с бурыми пятнами. Тщательно завернул бересту в платок и сунул за пазуху.

— Это для чего? — удивился Устюжанин.

— Пригодится. Расписочку браконьер оставил. — Чибисов потер замерзшие руки и забрался в сани.

— Будто что-то сумеешь разобрать?

— Я — нет. А эксперты разберутся.

Зяблова они застали дома. Распаренный после бани, с красным лицом, в нательной рубахе и подштанниках, он сидел за столом, с наслаждением тянул из блюдца горячий чай, то и дело вытирая полотенцем струящийся со лба пот.

Увидев гостей, степенно вылез из-за стола, поздоровался. Ладонь Чибисова утонула в огромной руке лесника.

Исподтишка наблюдая за хозяином, Чибисов подивился несоответствию широких плеч, крепких рук со словно привязанными к ним огромными кулаками не очень высокому росту.

«Отметку на березе не он оставил», — подумал Чибисов и почему-то почувствовал облегчение. Последующее еще больше утвердило его в этой мысли.

Когда во время чаепития Устюжанин рассказал о гибели Белолобого, Зяблов побледнел, затем побагровел и так грохнул по столу кулаком, что подпрыгнули и зазвенели стаканы.

— У, падло! — только и смог вымолвить он. Встал, нетвердой походкой, словно пьяный, подошел к кадке с водой, зачерпнул ковшом и жадно осушил его.

Немного успокоившись, просыпая махорку, свернул цигарку, глубоко затянулся.

— А ведь лось несколько раз ко мне приходил. Постоит на опушке, поглядит и опять в лес уберется. Видно, хлебушко по вкусу пришелся.

Устюжанин с удивлением посмотрел на него.

— Неужто, Василий Иванович, выстрелы не слышал? Ведь совсем рядом с кордоном его убили.

— Цельный день во дворе пробыл. Дрова колол, в поленницу складывал. А ничего такого не слыхал. Правда, буранчик мел, лес гудел, но выстрел все едино был бы слышен. Может, из малопульки стреляли? Так сомнительно: для такого зверя это что слону дробина.

— Давайте, пока свежо в памяти, акт составим! — предложил Чибисов. — Может, сумеем разыскать браконьера, так документ для суда потребуется.

Составляли акт долго, несколько раз переписывали. Чибисов внес данные о высоте кровавых пятен на березе, не забыл упомянуть, что кусок бересты, как вещественное доказательство, прилагается к акту. Тут же начертили схему места, где обнаружили голову лося. Записали, что на кордоне, отстоящем на полтора километра, выстрелов не было слышно. Подписались, и Чибисов, аккуратно сложив акт, спрятал его в карман.

— А теперь, Василий Иванович, надо с тобой кое о чем потолковать. Только где бы нам устроиться?

— Избы, что ли, мало? Других хоромов, окромя сарая да стайки для коня, нету!

Разговор у начальника милиции с Зябловым, по всему видно, должен быть один на один. Егор понял это и засобирался.

— Вы тут балакайте, мешать не стану. А я покудов дрова к кордону подвезу. Где у тебя, Василий Иванович, поленницы?

— Недалеко, на просеке. Только к им не пробьешься, снегу намело — коню по брюхо. Во дворе бери, там уже колотые. В мои сани тоже сбросай — подвезу. Мне все едино в лесничество ехать.

Когда за Устюжаниным захлопнулась дверь, Чибисов неторопливо порылся в карманах, вытащил портсигар, молча протянул Зяблову. Тот большими корявыми пальцами неловко вытащил папиросу. Закуривая, Чибисов поймал на себе настороженный взгляд лесника.

— Ну, о чем разговор будет, начальник? Ежели старое ворошить вздумал, так я тебе сразу скажу: долгов за мной нет, за все расквитался. Может, какое новое дело собираешься мне лепить? Так поимей в виду, теперь живу с осмотрением. Куда шагнуть, куда плюнуть — прежде обдумаю! Высоты своей жизни я достиг, и теперь меня с ее никто не столкнет. Хошь верь, хошь не верь.

— Нет, Василий Иванович! О твоем прошлом мне все известно, так что выспрашивать не намерен. И нового обвинения тебе предъявлять не думаю.

— Гляди-ко! По имени-отчеству величаешь! — усмехнулся Зяблов. — Ну, если такое обхождение, спрашивай, Павел Захарович. Так, кажись, тебя прозывают?

Чибисову понравилось спокойствие и какое-то внутреннее достоинство этого взъерошенного с виду человека.

— Слышал я, что встречался ты когда-то с Вересковым Максимом Петровичем. Вот про него у нас с тобой и разговор пойдет. Расскажи все, что помнишь. Очень это для меня важно.

— Вересков? Как же! Немало годов прошло, а помню. Но ежели ты, гражданин начальник… извиняй, Павел Захарович, думаешь, замешан он в чем, так не под тем пнем роешь. Он, может, изо всех нас, зеков, единственный правильный мужик был.

— Правильных туда не отправляют.

— Ты меня не сбивай. В колонии кто был? Воры, жулье, ширмачи, одно слово — шпана всякая. Ну, и еще эти самые, шкуры-полицаи бывшие, старосты, бандеры. До сей поры оторопь берет, отколь эта шваль в войну выползла. Разве с ними Максима равнять можно? Да его не только урки, а и начальство уважало. На работе вкалывал — будь здоров! Обиды от него никто не видел. Завсегда табачком делился. А это там ценили… Хорошо я его знал. В одной бригаде лес валили, только что спали не на одних нарах.

— Не говорил он, за что в колонию угодил?

— Интересовались мы. Только отмалчивался он или разговор на другое сводил. Я вот вспоминаю, шибко бандеры на него лютовали. Расправу даже пытались учинить, да зеки подоспели, не дали. Говорят, пригрозили ему все же тогда, земля, дескать, круглая, путей-дорожек на ей много, мол, встретимся все едино.

— Не помнишь, кто грозил?

— Не соврать бы — вроде Чепига Сашко. Только я так соображаю, что не настоящее это имя.

— Почему так думаешь?

— Слышал однажды, как Степкой назвали. В живых его давно нет — свои же в сортире утопили. Видать, чем-то не угодил.

— Долго Вересков в колонии пробыл?

— Не. Сколько, не упомню, но вскорости его выпустили. Видать, по ошибке осудили, а потом разобрались… Одно мне до сей поры невдомек: полынь горька, а обида и того горше… А Максим ни разу зла не высказал. Веселый уехал. Со мной даже поручкался. Думал ли, что из болота его косточки выбирать буду? Эх, жизня! Какой иной раз человеку разворот сделает!

Глава пятнадцатая

— С днем ангела, Алексеевич! — поздравила утром Никитична Ивана Алексеевича.

— С каким таким ангелом? — вытаращил тот глаза.

— Нешто запамятовал? Пять десятков тебе ноне стукнуло. По этому дню тебе и имечко в святцах определили и святого назначили.

— Все-то ты, старая, перепутала. Во-первых, иванов день летом бывает; во-вторых, родился я зимой, а в-третьих, нарекли меня в честь деда, а он далеко не ангел был. Вот так-то!

— Поди, еще и некрещеным остался!

— Некрещеным!

— Ну мне все едино! Хоть и нехристь, а душевный. Ты уж прости меня, ежели когда сгоряча и скажу неладное. Уж так, для порядка.

— Да что ты, Никитична, я не обижаюсь! Я твою заботу ценю!

Он обнял старуху, и та растроганно всхлипнула, а он вспомнил мать. Вот такое же лицо у нее было, когда приезжал он изредка домой. Сам застеснялся и шутливо прикрикнул: