Борис Дедюхин - Василий I. Книга 2

• Название: Василий I. Книга 2
• Автор: Борис Дедюхин
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-052-7

Вторая книга романа-дилогии Б. В. Дедюхина «Василий, сын Дмитрия» продолжает рассказ об интереснейшем периоде русской истории, мало известном современному читателю, — о времени правления великого князя Василия I, сына Дмитрия Донского.

---

Теперь ему пришлось самолично разбираться с тем, из чего именно складывается черный бор, почему так упорно утаивают его новгородцы. Как и при отце, они одно ладили: «Бор дати не можем из-за полного оскудения черносошных смердов». По сообщениям московских доброхотов, не находившееся в зависимости от светских и церковных вотчинников сельское население черных, княжеских земель действительно очень бедствовало. Крестьяне, называвшиеся в новгородчине по-прежнему смердами, занимались в основном лесным перелогом, при котором земля использовалась лишь несколько лет, а потом надолго оставлялась для отдыха. В то время как на нивах Северо-Восточной Руси давно и прочно укоренилась трехпольная система, новгородцы и псковичи по-прежнему вели первобытное подсечное земледелие. К тому же и природа сама не благоволила им: то зима выдастся бесснежная, то поздние весенние морозы ударят и не дадут хлебам взойти, то дождливое лето вымочит все посевы на корню. Вот и в этом году летописец горестно занес на пергамент: «Весна была тепла, а лето студено и мокро и никакое жито не родилося с тех мест». И то было правдой, что бедствовал народ там постоянно. То запишет летописец, что «того же лета, разгневанием Божиим, умалися хлеба, и бысть драгость велми», так что зобница овса тогда стоила гривну, три меры ржи — полтину, пуд соли — гривну[103]. Случалось, от голода дело до людоедства доходило, если верить летописцу, записавшему: «…инии же и мертвыа скоты ядаху, и кони, и псы, и кошкы, и люди людей ядоша». А кроме людоедства в те голодные времена, когда в «Новгороде хлеб дорог бысть не только сего году, но всю десять лет: по две коробьи на полтину, иногда боле мало, иногда менши, иногда негде купить», еще и в рабство люди сами себя продавали: «…и бысть скорбь и туча хрестияном велми, толко слышати плачь и рыданье по улицам и по торгу; и мнозе от глада падающе умираху, дети пред родители своими, отци и матери пред детьми своими; и много разадошася: инии в Литву, а инии в Латиньство, инеи же бесерменом и жидом не хлеба даяхуся гостем»[104].

О бедственном положении новгородских крестьян рассказывали Василию Дмитриевичу бояре братья Никитины, которые, подобно Василию Румянцеву, перешли под покровительство Москвы. Братья жили раньше в городке твердом и толстом — Орлеце, один из них, Анфал, даже ходил ратью на Каму и взял принадлежавший жукотинским мурзам — вассалам Золотой Орды — город Джуне-Тау. Никитины стали подлинными хозяевами Заволочья, как называли земли за Волоком на нижнем течении Северной Двины. Но это не нравилось новгородским боярам, которые всячески старались их вытеснить из Орлеца.

— Бор тебе, великий князь, не дают, а сами богатеют, — ябедничал Анфал, старший из Никитиных. — Не всякий же год неурожай, а голод почти непрестанно. Иной раз жито потрошат ливонские рыцари, травят хлеб на корню, не то шведы либо другой какой неприятель зорит и хрестьян, и городской люд. Батюшка твой, Дмитрий Иванович, договор имел с тверским великим князем, чтобы тот не препятствовал провозу хлеба из Москвы к нам, а нынче опять препоны, потому как бояре и Твери и Новгорода норовят все наособицу жить, опять же купцов расплодилось много таких, что тоже скупают зерно и продают потом по вздутым ценам.

Подобно нижегородскому боярину Василию Румянцеву, братья Никитины тоже не просто изменили своей державе и перекинулись к великому князю Москвы — они видели необходимость преодоления раздробленности Руси, хотя помогали Василию Дмитриевичу не без собственной корысти. А помощь они оказали существенную. Черный бор, который обязаны были предоставлять новгородцы московскому великому князю, состоял не столько из дани и разных натуральных повинностей крестьян, сколько из обложения пошлинами разных промыслов, как сельских, так и городских черных, независимых от бояр и церкви простолюдинов. Братья Никитины точно подсчитали, сколько у новгородцев есть неводов на рыбных промыслах — каждый из них является единицей обложения. Знали Никитины и сколько имеется црен для выварки соли из морской воды и соляных источников Старой Русы — эти сковородки также приравнивались к сохе. В числе обложения черным бором были железные промыслы, кожевенные чаны и сапожские мастерские, кузнечные горны, гончарные круги. Даже и давившие с помощью особых жомов коноплю и орехи маслобойни были взяты Никитиными на учет. Сказали они Василию Дмитриевичу и общее количество тяглового населения (женщин и детей они не учитывали, но, если бы понадобилось, назвали бы и их примерное число).

Еще перед тем как идти в Нижний Новгород, Василий Дмитриевич отправил двух своих послов сказать гражданам Великого, чтобы они дали Москве черный бор, заплатили все княжчины и чтобы отослали грамоту о суде к митрополиту Киприану, который снимет с них грех клятвопреступления. Анфал Никитин сказал тогда, что новгородцы не согласятся, и он не ошибся: вернувшись из Нижнего, Василий Дмитриевич узнал об отказе Новгородской боярской республики поддерживать отношения с Москвой по старине. Это и сам Василий Дмитриевич предвидел, потому-то загодя велел Юрику и Владимиру Андреевичу готовиться идти на Новгород войной, чтобы припугнуть и заставить дать черный бор.

Это должен быть поход, подобный тому, какой совершил отец в год возвращения Василия из плена. Дмитрий Иванович, разгневавшись на Новгород и ушкуйников, собрал тогда войско от всех низовых городов, за исключением тверских, вообще редко принимавших участие в московских походах. Двадцать девять городов выслали свои рати — от Белоозера и Устюга до Нижнего, Можайска и Коломны. Вся эта рать направилась к Новгороду и, не дойдя тридцати верст, остановилась, желая не допустить кровопролития. Новгород струсил, начались переговоры, и дело кончилось тем, что вольные люди должны были за виновных ушкуев заплатить восемь тысяч рублей (три тысячи новгородцы и пять тысяч двинская земля, потому что две тысячи заволчан на семидесяти ушкуях участвовали в общем разбое). Раздел был несправедлив, заволчане, поплатившись дороже, чем следовало, остались недовольны и самим Новгородом. Хорошо бы и сейчас вышел такой исход дела, потому что двинская земля Давно тяготеет к Москве, с заволчанами ссориться не следует, а Новгород ничего кроме силы не признает.

Хотя и впрямь бедствовали жившие в нем простолюдины в годы неурожаев, княжеских междоусобиц и иноземных нашествий, однако же само Новгородское вечевое государство, уцелевшее от татарского погрома, было богато и сильно. С помощью северо-восточных русских княжеств новгородцы и псковичи сумели отстоять свою независимость от посягновений Швеции, ордена, Литвы. Но затем, когда Москва была слишком озабочена охраной своих южных и восточных границ, стало ей как бы не до Новгорода, который начал обретать из-за этого все больше независимости и от великокняжеской власти, даже стал отношения с соседями выстраивать самостоятельно — войны вести, договоры заключать. Однако ограждение от великорусского великого княжения принесло новгородцам и великие испытания: полагаясь на самого себя лишь, допустив самое полное за всю свою историю народоправство, Новгород не в силах был ни независимость отстаивать, ни мир сохранять. Единственно, что оставалось неизменным в Великом и что по-прежнему делало его могущественным и богатым, — это торговля: вел он ее и с Западом через Балтийское море, и с Востоком через Сурож и Кафу, одновременно поддерживая экономические связи с русскими княжествами и проникая с большой выгодой для себя в полуночные страны и за Камень.

В межгосударственных делах новгородцы тоже изрядно поднаторели, ловки да пролазчивы были, даже Киприана при всей его византийской хитрости сумели обвести вокруг пальца.

2

Успешно и крайне ловко завершив тверское дело, Киприан рассчитывал и на новгородцев легко найти управу. Поначалу все к тому и шло. Патриарх Антоний прислал архиепископу и всему духовенству Новгорода увещевательную грамоту, призывая отказаться от вынесенного еще при Пимине приговора не обращаться к суду митрополита всея Руси. Грамота самого царьградского патриарха, да еще доставленная не простым письмом, а двумя митрополитами — андреанопольским и ганским, на кого угодно произвела бы сиюмоментное усмиряющее действие, но только не на граждан Великого. Киприан, узнав с изумлением, что духовенство Новгорода ведет себя так, словно никакого увещевания патриарха не получали, вынужден был в минувший Великий пост поехать туда самолично. И не без опаски начинал он свое путешествие, предполагая любой неожиданный исход и приготовившись к самым решительным поступкам.

Когда подъехал он к городу 11 февраля, встречали его с подобающей почетной торжественностью и дали ему и его свите лучшее подворье — у Иоанна Предтечи на Чудинцевой улице. С пышными обрядами служил он две литургии в Софийском храме, велегласно учил народ с амвона. Архиепископ Иоанн устроил в честь митрополита всея Руси двухнедельный непрерывный пир, на котором присутствовали посадник, тысячный и все славные мужи Великого, которые в знак особенного уважения от имени всего города подарили ему несколько дворов. За прямо данное гражданам высшее архипастырское благословение получил Киприан надлежащие поманки — подъездную дань и кормовую пошлину — обычную и строго определенную поголовную подать со всего духовенства епархии приезжающему митрополиту. Все это принимал Киприан как должное, а 25 февраля, в неделю православия, совершив в Софийском соборе третью литургию, он потребовал суда своего месяца, как это бывало всегда при прежних митрополитах, получавших суд и пошлину через каждые три года на четвертый. Новгородцы отказались это сделать столь решительно, что не поддались ни увещеваниям, ни угрозам, которые Киприан высказывал им еще целых три дня, а закончил тем, что предал их, включая все духовенство с архиепископом во главе, церковному отлучению. Мера эта была столь невиданно сильная, что новгородцы отправили в Константинополь двух послов — Кюра Созонова и Василия Щечкина — добиваться от патриарха признания законности их приговора вместе с предъявлением нового требования, чтобы митрополит не вызывал их архиепископа к себе в Москву, а кроме того, хлопотали о снятии наложенного на них отлучения. И Киприан время не терял: возвратившись в Москву, он отправил в Константинополь с жалобой на строптивых новгородцев своего боярина Дмитрока Афинеевича.