Борис Дедюхин - Василий I. Книга 2

• Название: Василий I. Книга 2
• Автор: Борис Дедюхин
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-052-7

Вторая книга романа-дилогии Б. В. Дедюхина «Василий, сын Дмитрия» продолжает рассказ об интереснейшем периоде русской истории, мало известном современному читателю, — о времени правления великого князя Василия I, сына Дмитрия Донского.

---

«Видно, дары мои пришлись по сердцу и хану, и ханским женкам, и эмирам с нойонами» — это первое, что подумал Василий и порадовался своему решению послать из Солхата с упреждением обоз, в котором заключалось не все, конечно же, богатство и не вся краса Москвы, как случалось это некогда, в особо тяжкие для Руси времена, однако все же преизрядное сокровище — меха соболиные и куньи, бобровые и песцовые, оружие из харалужной стали да с многоценными каменьями, утварь золотая да серебряная, конская справа, лучшими умельцами Москвы изготовленная. И знал — не мог не знать — Тохтамыш о том, что в обозе еще не все дары, что Василий отдельно везет серебро, переплавленное в деньги, а также и в слитках. И как нельзя кстати это серебро: много оружия предстояло еще закупить для предстоящего похода за Волгу, к пустыням Северной Азии, куда Тимур уже двинул свои войска от морей Аральского и Каспийского.

В тот же день Тохтамыш принял Василия в своей юрте, и эту поспешность тоже отметили и по-своему истолковали посланники европейских и восточных стран.

Теперь Тохтамыш не столь велеречиво говорил, но все равно цветасто, не всегда понятно. Василий скоро приноровился перекладывать в уме его речь на удобопонятную.

— Не узнать тебя, канязь, — радушно, словно родню, принимал Василия хан, — Был отрок, когда бежал от меня, а нынче — как это вы говорите? — за-ма-терел… Как волк матерый стал!

Похвала показалась Василию двусмысленной, он расслышал первые недобрые намеки. Отметил, что и хана не узнать — сутул и плешив стал, и сказал с совершенным простодушием:

— Нет, где мне соваться в волки с песьим хвостом…

Тохтамыш озадаченно помолчал, вытянув голову, отчего показался Василию похожим на грифа что питается падалью.

— Однако хвост-то у тебя погуще моего, — хан потрепал редкие волосики своей рыжей с проседью бороденки.

— Густ, да короток, — ответил Василий и тут же вспомнил присказку многомудрого Кошки: — У кого борода лопатой, а у кого заступом растет.

— Это ведь твой боярин так говаривал? — памятливым оказался старик Тохтамыш. — Что это нет его с тобой?

— Старым-старешенек стал. В молодости охотою, а в старости перхотою…

— Сын его Иван где?

И в этом вопросе чудилась опасность, Василий поостерегся:

— Старый Федор Кошка, да весел, а Иван Кошкин молод, да угрюм, повелел я ему в обратный путь оглобли завернуть.

Ответ, кажется, понравился Тохтамышу, но он какую-то свою линию продолжал:

— Если не согнулся, когда был прутиком, не согнется, когда станет палкой… Отчего замкнулся, как колчан после боя?

— Извиняй, повелитель, не свычно мне твое мудрое говорение… Я, прежде чем ответить, думаю, как твои слова на понятный мне язык перетолмачить.

Тохтамыш выслушал бесстрастно, даже как бы с некоторой опаской. Произнес раздумчиво:

— А у вас, русичей, речь пряма, а помыслы курчавы, как шерсть молодого барашка… Почему я о прутике говорю?.. Из прутика палка может получиться, а может и плетка. Заметил, что другой мой слуга тебя встречал?

— Да, царевич Улан меня в Солхате нашел.

— Чего же не спросишь, где прежний, Шиахмат, который тебя на великий стол по моему велению сажал?

— Где же он? — Василию и в самом деле было интересно узнать, а разговор вступал вроде бы в безопасную стезю.

— Нету твоего Шиахмата. Как вернулся из Москвы, так словно ты подменил его: из прутика в плетку превратился, зачванился сверх меры. Я тогда послал его в Мекку. А там — ты-то, наверное, это знаешь — слово «шахмат» крамольное, там все играющие в эту игру на клетчатой доске считаются потрясателями основ и сеятелями смуты, потому что «шахмат» значит «владыка умер». Доложился мой посол, а тамошний владыка повелел ему тут же голову снять. Вот ведь как плохо не знать порядков в той стране, куда приезжаешь.

Василий знал порядки в Орде, уже принял решение — сказал сразу уже:

— Дозволь, повелитель, поднести тебе заветную вещь, кою Федор Андреевич Кошка, который интересовал тебя, изготовил по моему заказу?

Тохтамыш, разумеется, дозволил. Максим проворно принес в юрту большой расписной сундучок. Василий достал из него тяжелый кубок и протянул хану. Тот сразу оценил подарок, был рад ему и не скрывал радости. Кубок был серебряный, золоченый, с кровлею на высоком стоянце. По кубку и по стоянцу устроены короткие ложечки, под пузом у кубка стоит у дерева лучник, метко стреляющий в лань. По кровле и по стоянцу спускаются белые травки с цветочками так, что можно прочитать. «Султан Тохтамыш, да продлится царство твое».

— Деньга, в твою честь битая, в кадях запечатана… Поболее захватили, прослышав, что в дальний поход ты собираешься.

Рассмотрев кубок и кивком головы одобрив последние слова Василия, хан велел виночерпию налить в серебряные чаши кумысу, одну из них поднес гостю, держа ее в обеих руках.

— Не побрезгуешь «черным молоком»?

— Благодарствую! — Василий принял чашу также двумя руками, помнил: все у татар может быть притворством, но чаша с кумысом в двух руках — это то, что у русских называется душа нараспашку.

После ядреного кумыса, который был хмельным и чуть заметно ударил сразу же в голову, разговор пошел совсем иным. Тохтамыш отстегнул пояс из золотых с чеканкой пластин, кинул его на руки стоявшего у входа в юрту челядинина. Затем сбросил с плеч темно-зеленый халат из тяжелого крученого шелка и, оставшись в светло-синем одеянии, в каком у монголов принято встречать истинно дорогих гостей, повернулся к Василию с лицом явно непритворным. не заметно было в глазах у него ни надменности, ни настороженности, ни враждебности, ни тайных помыслов.

— Мы по пути из Солхата мимо высокого кургана проезжали и твой посол сказал, что в нем зарыт Мамай. Верно? — не из праздного любопытства спрашивал Василий, и Тохтамыш это понимал.

— Он был выскочка, этот темник, возомнивший себя ханом-чингизидом. Поделом ему русичи побоище учинили. Я потом добил его, а к отцу твоему послов своих с дарами направил, потому как люб мне был Дмитрий Иванович. Сколь надменны все воители и короли в Европе, сколь тщеславны они, приписывая себе даже те успехи, к которым не имели никакого касательства, столь отец твой нимало к личной славе не стремился, вышел на бой в кольчуге простого воя!.. Ты ведь знаешь с моих слов, как я ценил канязя Дмитрия еще и при жизни его.

— Да, я помню. И вспоминаю. И горд знать, что не только друзья, но и супротивники отдавали моему отцу должное.

— Победа Дмитрия на поле Куликовом сгубила Мамая, но она ничего не изменила в наших отношениях, не правда ли?

— Правда-то, может быть, и правда, но для каждого русского, как и для каждого ордынца, тот день побоища стал как бы неким важным знамением и по наше время, не так ли? — Василий говорил мягко, дружелюбно, даже вкрадчиво, но, опасаясь сделать шаг в ложном направлении, внимательно следил за реакцией Тохтамыша на свои слова. Тот, чуть поразмыслив, согласился:

— Пожалуй… Даже в моей памяти тот день отложился. Но только без ярлыка моего по-прежнему русский канязь — не канязь.

— Нынче один твой ярлык на Руси мало уж что значит. — Как ни остерегался Василий, но все же не сдержал горячности, обнаружил истинный ход своих мыслей, чем едва не упустил плоды своей предыдущей тонкой игры. Вовремя сумел поправиться: — Дашь ты мне ярлык, к примеру, на Нижний Новгород, а к нему еще послов и воевод твоих надо, чтобы Борис Константинович смирился.

— Ловок же ты, канязь Василий, — произнес Тохтамыш как-то невесело, и не понять было, что он имеет в виду под ловкостью — нарочитую смену разговора или умело вставленное словцо о Нижнем Новгороде. Тут же и к прежнему разговору вернулся: — Вот видишь, стало теперь Москве еще труднее справляться со своими. Борис Городецкий из потомков Ярослава Второго за ярлыком все приходил ко мне. Новгородцы от суда твоего хотят отложиться. Рязань, Тверь, Смоленск, Киев — это все ведь не друзья твои… Так что ничего вы на Куликовом поле не выиграли, осталась только память одна, «Задонщина» какая-то…

— Нет, повелитель, нет. Хотя память о делах пращуров наших для Руси дело не последнее, но не только в ней дело. После «Задонщины» спор о том, кто в Залесских землях главный, решен совершенно и навсегда. Вот дал ты ярлык Борису Константиновичу, а новгородские ушкуйники не только его Нижний грабят, но и твои города — Жукотин, Булгар, Казань…

Тохматыш озадаченно покрутил плешивой головой, ничего не сказал, велел виночерпию наполнить чаши кумысом из бурдюка и подавать угощения. Василий сидел на ковре, как и хозяин, подогнув под себя ноги, брал руками из котла плававшие в жире куски баранины, не отказался и от сильно хмельной белой архи, которую виночерпий наливал из деревянного бочонка.

Во время еды обменивались малозначащими словами, и при этом каждый что-то важное обдумывал, готовясь к разговору новому и серьезному. Начал его Тохтамыш, и начал опять с Дмитрия Донского: