Борис Бабочкин - В театре и кино

• Название: В театре и кино
• Автор: Борис Бабочкин
• Издательство: Искусство
• Жанр: Публицистика
• Год: 1968

Книга 'В театре и кино' похожа на исповедь: она по-хорошему искренна, по-человечески откровенна. Бабочкин не пишет мемуаров, которые теперь стали модным жанром. Он не собирается создавать трактат об искусстве актера. Бабочкин, прожив огромную, крайне богатую, насыщенную жизнь в советском искусстве, хочет поделиться мыслями о том, что и как было. Как возникал 'Чапаев' и как он создавался. И здесь он спорит с критиками, киноведами, защищает свою эстетическую программу. Факты истории он приводит не потому, чтобы еще раз подчеркнуть свою к ним причастность. Он хочет извлечь из фактов разумный смысл, полезность для сегодняшнего этапа развития искусства. Поэтому так интересно читать все, что пишет Бабочкин о 'Чапаеве', о И. Н. Певцове, о системе К. С. Станиславского.

---

Приходим в муниципалитет. По стенам довольно большой комнаты стоят столы, за ними сидят члены муниципалитета. Начинается прием. Выступает мэр города, человек профессорского вида. "Наш маленький город - восемьдесят тысяч жителей, - говорит мэр, - счастлив видеть своими гостями представителей великого народа России - лучшего друга Индии. Вы - представители нового мира, и мы гордимся вашими успехами так же, как гордились бы своими собственными. Вы открыли новую эпоху - эпоху спутника, вы летите над Вселенной, и мы благодарны вам за то, что у вас нашлось желание приехать к нам и посмотреть на нашу жизнь. Мир! Дружба!". "Мир! Дружба!" - подхватывают все присутствующие.

После чая с индийскими сладостями и после фотосъемки во дворе муниципалитета мы садимся в машины, на первой из которых сияют наши красные флаги, и мчимся через весь город по дороге к Гангу. Цель путешествия нам неясна. Через час пути на поляне, среди бамбуковых зарослей,

останавливаемся у надгробного памятника. Нас ждет группа людей - человек тридцать. Это интеллигенция окрестных сел -учитель школы, провизор, писарь, смотритель памятника. Здесь похоронен тот самый великий поэт Бенгалии, который родился в Кришнанагаре, - Криттибас Оджха. Он перевел на бенгальский язык "Рамаяну". Идет церемония возложения венков, короткие речи, на которые индийцы большие мастера и охотники.

Потом нас приглашают посмотреть место, где поэт был сожжен, - всего метров двести отсюда. Мы идем по бамбуковым зарослям, под ногами трещит, ломаясь, толстый слой сухих бамбуковых листьев. Посмотрели это место. Здесь

великий поэт сочинял свои стихи и песни, сидя на берегу Ганга и любуясь им. Спрашиваем: а где же Ганг? Ганг переменил свое русло и сейчас протекает в двух милях отсюда. Рядом с этим достопримечательным местом - другая достопримечательность: неглубокая яма, выложенная

кирпичом. В ней просидел всю свою жизнь какой-то местный святой, обладавший такой внутренней силой, что, когда к нему в яму заползала кобра, он усыплял ее взглядом. Спрашиваем: здесь есть кобры и сейчас? "Да, очень много, они вообще любят жить в бамбуковых зарослях". Пауза. Мы улыбаемся несколько принужденно и внимательно смотрим под ноги... Бамбуковые листья все время шуршат на земле, как будто в них бегают мыши.

Мы с удовольствием возвращаемся к автомобилям, усаживаемся и захлопываем дверцы. Некоторая стесненность наших новых друзей проходит, как только автомобили трогаются. Вдогонку они кричат приветствия, машут руками и букетами цветов. По дороге еще одна остановка в совсем маленьком городке, который называется Шантипур, что значит "город мира". Председательствует на митинге наш друг -коммунист из Кришнанагара, но порядком заведует громадный полицейский, который иногда поднимает руки, чтоб установить тишину, и время от времени вытягивается перед нами "во фрунт". Красноречие выступающих на митинге ораторов -цветистое, почти поэтическое - нас восхищает. Они говорят о наших "голубых, как небо", глазах, о нашей "белой, как молоко", коже (кстати, один из нас - жгучий, смуглый брюнет), и о том, что, несмотря на эту разницу в цвете, и у нас, и у индийцев одна душа, одни мысли, одни мечты. Тема наших выступлений - мир на земле. Мы хотим, чтобы каждый город нашей планеты имел право называться городом мира -Шантипуром! Восторженная реакция. Это была короткая, но пламенная встреча. Ткачихи города, приветствовавшие нас, подарили на память об этой встрече изделия своих поистине золотых рук.

Мы уже садимся в машины, а к нам еще подводят древних стариков, которые хотят пожать руки советским друзьям. Нас похлопывают по плечам, бросают цветы в машину, уже похожую на небольшой цветочный магазин. В последний раз громадный начальник полиции отдает нам честь, и снова мы мчимся по пыльной бенгальской дороге к Кришнанагару.

Подъезжаем к скромному двухэтажному дому на главной улице города. Здесь живет секретарь местного отделения ИПТА - наш сегодняшний хозяин. Он бухгалтер в банке. Мы приглашены к нему на обед. Очень интересно побывать в индийском доме, в индийской семье. Хозяина мы знаем с первого часа пребывания в Калькутте. Это еще молодой человек исключительной красоты. Его белая одежда,

кашмирская шаль на плечах, которую он носит с античной пластичностью, гордый профиль и короткие курчавые волосы делают его похожим на древнего римлянина. Кожа у него почти черная. Он молчалив и монументален. Он нам очень понравился с первого взгляда, и было приятно побывать у него в гостях. У него большая семья: девочки-школьницы, одетые по-европейски, мальчики поменьше, тихая

хлопотливая жена. Все поглощены хозяйственными заботами.

На террасе, выходящей во двор, прямо на полу, на мангале пожилой индиец готовит обед. Пряный запах распространяется по дому. Мы с любопытством присматриваемся к быту индийского интеллигента. Это очень скромная квартира, единственное ее украшение - стеклянный шкаф, где хранятся спортивные призы, завоеванные хозяином дома. Остальное -только необходимые вещи, простые, как в нашем деревенском доме. На стене - большие фотографии хозяина и хозяйки, в черных рамах, очевидно, сделанные вскоре после свадьбы. Все это так похоже на наш быт, на нашу жизнь... А девочки-школьницы, кучкой усевшиеся на обитой клеенкой старой кушетке, еще больше подчеркивают это сходство. Они поглядывают на нас, замечают что-то смешное, шепчутся и хихикают, с трудом сдерживаясь.

К обеду маленькая квартира переполняется гостями. Здесь и мэр города, и иптовцы, и родственники хозяев. Нам подают ложки и вилки, ненужные индийцам, в маленьких чашечках -тушеные овощи, капуста в уксусе, мясо, сладости, рис, Все это подается одновременно. Индийцы едят быстро, энергично, с аппетитом. Иногда в дверях появляется озабоченная хозяйка, которую мы так и не могли уговорить сесть за стол, впрочем так же как и хозяина. Вкус индийских блюд чужд нашему вкусу, но трогательное гостеприимство хозяев нас покорило. В Калькутте нет сухого закона, но пьют там только европейцы. Индиец, употребляющий алкоголь, не пользуется уважением соотечественников. После обеда настроение за столом поднялось, начались шутки, остроты, послышался веселый, добрый смех. Я снимал маленького сына, дочерей хозяина, их подруг, таких же смешливых школьниц, и самого хозяина. Только хозяйка дома застеснялась и не хотела сниматься. В Кришнанагаре есть своя отрасль художественной промышленности - скульптура из гипса и глины. Это несколько мастерских и одновременно магазинов, где главным мастером является хозяин. Мы объехали несколько таких мастерских и вышли оттуда нагруженные подарками - статуэтками Ганди, Тагора, различными вариантами Будды. В этой экскурсии нас провожала большая толпа детворы, восхищенной подарками.

...Солнце садилось, и мы поехали на общегородской митинг Общества индо-советских культурных связей. На широком дворе, окруженном забором и домами, - небольшая сцена. На земле сидят уже тысячи три жителей города. На сцене много народа - представители разных городских организаций. Нас усаживают на пол, увешивают гирляндами цветов. Народ во дворе все прибывает и прибывает, идут непрерывно и старые, я малые. Через десять минут двор переполнен, еще через некоторое время люди появляются уже на крышах соседних домов и на заборах.

Это митинг в честь первой встречи граждан Кришнанагара с советскими людьми. Нас приветствуют дети, студенты колледжа, представители профсоюзов, спортивных обществ, политических партий, писатели, поэты, музыканты. Они говорят речи, читают стихи, написанные на кусках шелка, поют свои песни. А народ все прибывает, и когда подошло время нашего ответа на приветствия, уже были заполнены все заборы, все деревья, все крыши близлежащих домов. Тысяч пятнадцать заполнили площадь большого двора, а народ все прибывал, толпа становилась все гуще и гуще... Дети в первых рядах стали уже попискивать от тесноты. Нас охватила тревога. Дело принимало серьезный оборот.

Мое выступление прошло еще в относительной тишине. После меня выступил еще один товарищ. Это был импровизированный танец и песня, слова которой были вариацией лозунга: "Хинди, руси бхай, бхай!". Здесь началась уже настоящая давка, и виновниками ее были мы. Положение стало критическим. На сцене царила растерянность. И вот наш друг, старый индийский коммунист, вскочил на ноги и подошел к рампе. Сильным, высоким, пронзительным голосом он прокричал в толпу несколько фраз, в которых слышались и упрек, и приказ, и просьба. И через несколько секунд полная тишина воцарилась на площади. Все зрители сели на землю. Митинг продолжался, был восстановлен полный порядок.

Поздно ночью мы вернулись в Калькутту, чтоб провести в ней еще одну тревожную, но уже последнюю ночь. Все утро мы опять ездили по городу, были в пыльном зоологическом саду, зашли в кино, где шел американский психологический фильм о раздвоении личности. Впрочем, это нельзя назвать раздвоением, так как речь шла не о раздвоении, а о растроении личности. Главную роль играла очень хорошая артистка, но зачем все это сделано и кому нужно, - не поняли ни мы, ни еще десятка два зрителей, затерявшихся в большом зале кинотеатра.