Максим Суховей - Мишень

• Название: Мишень
• Автор: Максим Суховей
• Издательство: Ленинград
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-516-00249-6

Страшная партия продолжается. Олег Панин с командой беглецов из Крепости идет навстречу своему единственному Выбору… Выбору, которому суждено повлиять на судьбы всех обитаемых миров. Идет сквозь миры, потери, сражения, политические интриги, сквозь историю и память… Как он изменится на этом пути? Выберет ли он один из вариантов, предложенных многоумными «стратегами» из Управления, — или отыщет свой путь, о котором военные и политики даже не догадываются? Что в конечном счете важнее — «счастье даром для всех» или возможность осознанного выбора своей судьбы? Любовь или долг? Закон или справедливость? Об этом — в заключительной книге дилогии «Колыбель на ветру».

---

«Миражи» пропадали, как и полагается миражам, но если поторопиться, «нюхачи» обнаруживали там, где их видели, слабенькую остаточную эманацию. Марк, стажер из «викингов», клялся и божился даже, что он «зацепил след» и готов проверить, куда он ведет — да только кто б ему позволил… Ну а Марта, даже будучи на пятом месяце беременности, возможности побывать на месте появления очередного «миража» старалась не упускать.

В общем-то, в том, чтобы потерять из виду остальную группу во время короткой, но довольно неприятной пыльной бури, ничего критичного не было: и рация у Марты с собой была, и компас, и до лагеря рукой подать… Да и заблудиться где бы то ни было для «полевика» — дело немыслимое. Вот только выбравшись из-под бархана, где укрывалась от ветра, и стряхнув с себя песок, Марта обнаружила, что она не одна.

Позже она рассказывала, что ей даже не пришло в голову испугаться, хотя выглядели сарацины вблизи достаточно странно. Воображение само, без участия разума, дорисовывало образ воинов в легких, ажурных кольчугах, в конических шлемах, обвитых полотняными тюрбанами, узоры шитья на одежде, золотую филигрань на ножнах ятаганов, хищные, горбоносые лица, полускрытые тонкими шарфами, быстрые, насмешливые глаза… Но Марта откуда-то знала, что никаких кольчуг и тюрбанов там и в помине нет. Угрозы от них не исходило — она скорее чувствовала что-то похожее на любопытство с их стороны, некий интерес, который с небольшой натяжкой можно было назвать доброжелательным.

Между сарацинами происходил какой-то обмен… мыслями?.. образами?.. эмоциями?.. Они, кажется, пытались включить Марту в свой круг общения — и для нее это было мучительно — как слушать разговор на полузнакомом языке, когда знакомые вроде бы слова никак не хотят связываться во что-то осмысленное. Потребовалось некоторое время, прежде чем она поняла, что сарацины обращаются на самом деле не к ней, а к ребенку — ее будущему ребенку. И вот тогда она испугалась.

Позже она не могла объяснить причин своего страха — откуда-то она твердо знала, что ни ей, ни ребенку вреда никто не причинит. Просто, по ее словам, перед ней словно окошко в космос открылось, она словно на момент окунулась в необъятность Мира, его многообразие — и это действительно пугало настолько, что продлись это чувство подольше, она бы просто свихнулась. По счастью, сарацины, кажется, поняли ее состояние, контакт прервался, и ее даже учтиво и безмолвно проводили до лагеря — правда, держась на расстоянии.

Ну и, конечно, возвращение Марты с подобным эскортом привело всех в лагере в состояние где-то между бурным восторгом и паникой, следующие сутки представляли собой странную смесь праздника с мозговым штурмом: прорыв, первый реальный контакт с сарацинами — причем с их же подачи! Марту буквально носили на руках, и все от Гринсберга до последнего рядового словно соревновались в готовности исполнить ее малейшую прихоть. Арон то тихо цвел от гордости за нее, то мрачнел, за нее же тревожась. Его-то собственные успехи были куда как скромнее: клятая аномалия словно взялась опровергнуть все известные постулаты ПВ-физики…

Когда возбуждение малость поулеглось, Марту навестила Бритва, числившаяся, помимо прочего, и ее непосредственным начальником. При всех своих недостатках и амбициях, тетка она, в общем, была осмотрительная и абсолютно не завистливая. Разумеется, первым делом она настояла на медицинском обследовании — и даже пыталась уговорить Марту слетать для этого на Большую землю, но эта идея как-то достаточно быстро увяла. Доктор Лившиц по результатам обследования в обычной своей ворчливой манере заявил, что у Марты здоровье космонавта, и вообще, на ней пахать можно, беременность протекает без патологий, отклонений в развитии плода не заметно, а по поводу возможного воздействия контакта на психику присовокупил сакраментальное: «а голова — предмет темный, исследованию не подлежит».

Конечно, Бритва убеждала Марту не рисковать собой и ребенком — никакие прорывы в исследованиях того не стоят! — но Марта, крепко подумав, все же решила остаться. Дело даже не в том, что она так уж верила в добрые намерения сарацинов — известно, куда такими намерениями дорога вымощена, — просто во время короткого контакта на уровне Волны она ощутила, что именно о ребенке сарацины и забоятся, а до нее, Марты Лебовски, им, собственно, и дело-то есть так, постольку-поскольку. И забота их казалась отчего-то куда более надежной, чем нахождение в лучшей клинике Метрополии.

Бритва не была бы Бритвой, если б ее это не насторожило: уж кем-кем, а доверчивой дурочкой Марту бы и злейший враг не назвал. Да и вообще, если судить по ее, Бритвы, скупым обмолвкам, она в те дни места себе не находила от какой-то смутной тревоги, в ее видении «стратега» узловые точки смещались, перемешивались самым причудливым и непонятным образом. Что-то ей крепко не нравилось в ситуации: то ли аномалия, то ли сарацины, то ли сочетание аномалии и сарацинов с их внезапным желанием пойти на контакт… Самое скверное, что она, похоже, даже сама себе не могла объяснить, что ее беспокоит.

Но время шло, а беды и несчастья не торопились — наоборот, теперь они словно обходили лагерь стороной: драк между солдатами не случалось, никого не мучили поносы и экземы, генератор не ломался, связь с Большой землей работала, как часы, Арону наконец-то прислали полный грузовой катер всякого хитрого оборудования… И даже зловредная аномалия, кажется, потихоньку приучалась вести себя цивилизованно: «миражи» теперь возникали именно там, где команда Арона и предсказывала их появление. Да и сарацины возникали поблизости от лагеря куда чаще, и хотя по-прежнему не стремились к общению, но и не уклонялись от него с таким постоянством. Толку от такого общения, правда, было немного — разве что Марку разок удалось каким-то образом уговорить одного из них побороться на поясах…

…Девочка родилась в положенное время — крепенькая и голосистая. Доктор Лившиц обследовал ее самым тщательным образом — никакой патологии, рефлексы нормальные… Вот только когда задувал «султан», и «сенсоры» клялись и божились, что чувствуют там, снаружи, под убийственным ветром, сарацинов — маленькая Джейн переставала плакать и подолгу лежала, словно во что-то вслушиваясь, и Марте казалось, что взгляд у девочки слишком сосредоточенный для грудного младенца.

Три года пролетели почти незаметно — и, в общем, почти так же безоблачно. Никто вроде уже не стремился так сорваться на Большую землю, наоборот, оттуда потихоньку, по одному — по двое, начинали подтягиваться новые энтузиасты. Поскольку Джейн оказалась единственным ребенком в лагере, как-то так само собой получилось, что вся жизнь Фронтира (теперь его называли так даже в официальных бумагах) вращалась вокруг нее. Всякий считал за честь как только возможно баловать ее, развлекать, катать на закорках, слушать ее болтовню — а говорить она начала довольно рано… А день, когда она сделала первые шаги, отпраздновали так, что тот же Марк потом сутки подняться не мог и только пил холодную воду…

Олег чуть слышно хмыкнул и покосился на Джейн, мирно посапывающую рядом, с неким новым уважением. Ну надо так! — половина фигурантов всей этой нынешней свистопляски (читай, живые легенды) соревновались за право вот это стриженое чудушко на коленках тетешкать!.. Воистину Управление и все, кто так или иначе с ним связан — это просто большая деревня. Интересно, почему она мне обо всем этом раньше не рассказывала? То ли времени не было (ну ведь действительно не было!), то ли считала, что я не созрел… С нее станется.

…Отклонений в развитии доктор Лившиц не обнаружил, да и вообще девчонка обещала вырасти в этакого Вождя краснокожих в платье, постоянно норовила удрать за пределы лагеря, была на «ты» буквально со всеми… Однажды, когда ей в очередной раз удалось улизнуть от Марты, та обнаружила ее метрах в ста от крайнего коттеджа (тесные временные бараки к тому времени уже успели разобрать) — Джейн по-турецки сидела на гребне высокого бархана, а вокруг расселись в той же позе три сарацина. Ни девочка, ни сарацины не шевелились и не издавали ни звука, но Марта могла бы поклясться, что они во что-то играют — и при этом оживленно общаются. На уровне Волны.

Это настораживало, но не пугало: тот же Лившиц с ходу привел не меньше дюжины описанных в литературе случаев, когда Волна проявляется у человека в раннем возрасте. Та же Бритва, собрав сотрудников И-группы, торжественно поклялась, что самолично вырвет язык с корнем всякому, кто заикнется о способностях девочки за пределами Фронтира или даст о ней знать вербовочному отделу. «Нечего усложнять жизнь ребенку, — сказала Бритва. — Она и так будет непростая». И ведь как в воду глядела…

Собственно, проблема обнаружилась, когда Джейн уже начала довольно бойко и правильно разговаривать. И заключалась она в том, что Джейн не задавала обычных детских вопросов — но совсем не потому, что ей было неинтересно. Просто она знала ответы. И не только ответы — иногда в разговоре с ней выяснялось, что вечно чумазой шустрой пигалице известно о человеке такое, чего она никак знать не может. Ну откуда ей, к примеру, было знать о том, что бывшая жена Гринсберга терпеть не может кошек, а у Марка аллергия на апельсины (которых здесь, на Фронтире, отродясь не видывали)?.. А Бритве, осторожно пытавшейся прощупать девочку с помощью Волны, каждый раз казалось, что Джейн живет разом в двух временных потоках — наше «здесь и сейчас» и какое-то непонятное, почти неподвижное время, охватывающее и настоящее, и прошлое, и возможно, даже будущее. Шизофренией, конечно, тут и не пахло: ребенок всегда четко осознавал, где находится, и чем «завтра» отличается от «вчера»…