Григорий Глазов - Смерть не выбирают (сборник)

• Название: Смерть не выбирают (сборник)
• Автор: Григорий Глазов
• Издательство: Альтерпресс, Элском ЛТД
• Жанр: Детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-7707-4756-0

В сборник произведений Г. Глазова вошли остросюжетные повести "Я не свидетель", "Стойкий запах лосьона" и "Правый поворот запрещен", в которых читатель встречается с популярными героями – следователем Михаилом Щербой и бывшим криминалистом, работающим в частном сыскном агентстве, Ефимом Левиным.

---

19

В понедельник к девяти, как и условились, Шоор явился в бюро.

Усевшись, он извлек из красивой красной папки со множеством застежек большой конверт – Левину от Анерта.

– Это тоже вам. Мой презент, – Шоор протянул Левину свеженький номер журнала "Я – жокей". – Последний выпуск.

Поблагодарив и полистав его из вежливости, Левин отложил журнал и вскрыл конверт. В нем он обнаружил письмо от Анерта и несколько страниц ксерокопий каких-то документов, переведенных на русский язык. Он принялся читать письмо Анерта.

Пока Левин читал, Шоор, испросив разрешения, вытащил из кармана пачку "НВ", закурил и стал осторожно разглядывать Левина: его плохо сшитую одежду, старомодную сорочку, чем-то озабоченное морщинистое лицо.

"Он не славянин, – определил Шоор. – Он еврей. Им теперь стало легче… Впрочем…" "…Дело в том, что дневники дяди, которые он вел в Старорецком лагере", – читал между тем Левин письмо Анерта, – "в Мюнхен привез вместе с вещами покойного его знакомый по лагерю, офицер вермахта. Так мне сообщила фрау Кизе в 1949 году. Но кто этот офицер и где он, я не знаю, и разыскать его, даже если он жив, сегодня вряд ли возможно.

Посылаю Вам две дневниковые записи – от 18-го и 22-го ноября. После 22-го ноября 1948 года дневник обрывается. Видимо, эта запись сделана накануне самой смерти. Я думаю так, поскольку последующие события возвращение военнопленных домой – радостного характера, и дядя, человек аккуратный и пунктуальный, отразил бы это в своем дневнике.

Если Вам что-либо понадобится еще, передайте через господина Шоора.

С уважением Густав Анерт".

Отложив письмо, Левин обратился к Шоору:

– Вы извините, мне нужно прочитать еще вот это, – указал он на ксерокопии. – Возможно, возникнут какие-то вопросы, которые придется задать господину Анерту.

– Пожалуйста, – вежливо согласился Шоор. – Я буду ждать…

"…18-го ноября.

Слухи, что нас отправят домой, подтвердил сержант Юра. Точной даты он не знает. Боже, как бы я был счастлив, случись это не позже чем через месяц. Тогда на родину я прибыл бы к Рождеству! Мог ли я думать в 1918 году, когда покидал Старорецк, что окажусь в нем через тридцать лет в качестве военнопленного?! Те места в городе, которые я помнил с молодости, сейчас не узнать – много разрушений, война здесь прошлась особенно жестоко. Дома разрушены, люди живут в сохранившихся подвалах, расчистку руин и строительство вместе с русскими ведут и наши военнопленные. Я много думал об этой стране и ее народе. И сложилось впечатление, что это единая однообразная масса, подчиненная команде, целому своду параграфов "можно-нельзя", нет личности, потому что нет права выбора. На эту тему у меня был разговор с соседом по столу, капелланом из Касселя. Человек очень образованный, он сказал, имея в виду образ жизни и психологию местного населения: "Господин Кизе, вы не очень их осуждайте, считайте, что мы находимся в плену у политических заключенных, просто они расконвоированы, им разрешено жить в своих квартирах, заводить семьи, рожать детей, иметь работу, ходить в кино, в театры, читать дозволенные книги. Но не больше. А в главном они политические заключенные. Впрочем, как и мы, начиная с 1933 года…" Я не смею грешить на прожитую жизнь, разве что вычесть из нее годы войны. Я уцелел и скоро – домой, вот что главное! Конечно, я буду уже цивильным человеком. Меня это вовсе не страшит, даже радует. У нас с Энне есть уютный большой дом, я неплохой инженер-строитель, работу найду в любой строительной фирме, в особенности сейчас, когда и наши города лежат в руинах"…

Следующая запись в дневнике, как указал Анерт – последняя, датирована 28-м ноября.

"…Сегодня у меня неприятное происшествие. Настроение испорчено, даже какая-то тревога. Я шел с Ритой к ней на инструментальный склад. В это время в цех въехали две машины. Одна привезла щебенку, другая бетонный раствор. Из кабины одной вышел шофер, человек приблизительно моего возраста. Мы посмотрели друг на друга, я прошел мимо, но что-то в лице его мне показалось знакомым. Я оглянулся, он тоже смотрел мне вслед, потом пошел за мной, догнал, мы остановились. Рита ждала в стороне. "Кажется, Алоиз Кизе?" – спросил шофер. – "Да", – сказал я. – "Вот так встреча! Не узнаете?" – И тут я вспомнил его: Иегупов! Мы познакомились в 1918-м, а последний раз виделись в 1919-м. Прошло столько лет! Разговаривать времени не было, он торопился на разгрузку. Да и мне срочно надо было взять на складе ватерпас для прораба. Иегупов только успел спросить: "Вы здесь в лагере? На заводе часто бываете?" – Я подтвердил, что в лагере, и сказал, что на заводе бываю ежедневно. – "Хорошо, – сказал он. – Я найду возможность с вами встретиться. Очень рад, что вы уцелели", – и он заспешил к машине. Мне и хотелось этой встречи, и нет. Вспомнился Старорецк в 1918 году. После того, как я узнал от советника доктора Клеффера, что из себя представляет Иегупов, как он сделал из нас негодяев, он был мне противен. И сейчас я с радостью выложу ему все, что думаю о нем… Я подошел к ждавшей меня Рите, и мы двинулись на склад. Она, видимо, заметила мое дурное настроение, спросила: "Что с вами, Кизе? Расстроены чем-то?" Я ничего не мог ей рассказать, но понимал: она видела, что мой разговор с Иегуповым, хотя и краткий, был разговором людей знакомых. "Это очень плохой человек, Рита, – только и сказал я. – Я знал его в 1918 году. Все остальное как-нибудь в другой раз". Вечером, когда я вернулся в лагерь, сержант Юра, заметив, что я мрачный, спросил: "Что-нибудь случилось? Какое-нибудь ЧП?" – Понимая, что Рита может поделиться с ним, что видела меня беседующим с Иегуповым, я вынужден был ответить сержанту: "Встретил одного нехорошего человека, знакомого по 1918 году". Но Юра был юношей легкомысленным или слишком молодым, чтоб заинтересоваться далеким 1918-м годом. Он махнул рукой, засмеялся: "Ну, это было давно!.. Ладно, я спешу в караулку, заступаю в наряд", – и убежал.

Сейчас пишу все это и придумываю, что скажу Иегупову при следующей встрече…" "Д-а… Не тогда ли все затянулось в узелок? – подумал Левин, дочитав ксерокопию. – Может быть это кончик ниточки проклюнулся из всего клубочка?" – Я напишу коротенькое письмо господину Анерту, – сказал Левин терпеливо и как бы безразлично сидевшему Шоору.

– Хорошо, – согласился тот.

Левин заложил лист бумаги в машинку и застучал:

"Уважаемый господин Анерт!

Письмо, переданное Вами с господином Шоором, получил. Благодарю Вас. Присланные Вами предыдущие документы позволили мне разыскать человека, который знал Вашего дядю. Таким образом в известной степени мы как бы наметили направление поиска, новые же документы, которые мне вручил господин Шоор, надеюсь, оправдают наши надежды. В связи с этим меня очень интересует, во-первых, не знаете ли Вы в связи с какими обстоятельствами Ваш дядя находился в Старорецке в 1918 году; во-вторых, мне хотелось бы познакомиться с дневниками, начинающимися 1918 годом и за последующие пять-шесть лет, поскольку возникли персонажи, как-то связанные между собой и с Вашим дядей, о которых он упоминает в записях за 1948 год. Это господин советник Клеффер и некий Иегупов, с которым Ваш дядя встречался в Старорецке в 1918 году. В наших поисках надо пройти и этот путь, в данном случае возвращаясь назад во времени.

С уважением Е.Левин".

Вложив письмо в конверт, он протянул его Шоору.

– Вот теперь все. Вы когда будете в Мюнхене?

– Через три дня, – сказал, поднимаясь Шоор.

Они попрощались…

"Ну что ж, наш постный бульон приобретает навар, а с ним и вкус, думал Левин после ухода Шоора. – Правда, навар этот густеет, как бы в нем не увязнуть… Давай, Ефим, собьем все по порядку, – сказал он себе. – В 1918 году Кизе был в Старорецке. Что он тут делал? Здесь же он познакомился с неким Иегуповым. Кто таков? Что их связывало? После 1919-го года они не виделись вплоть до 1948-го в цеху завода. И встреча эта встревожила. Чем?.. Что еще? Кизе сказал Маргарите Марголиной, что Иегупов плохой человек. Та же оценка и в дневниковой записи, сделанной после встречи с Иегуповым. Какой-то советник доктор Клеффер сообщил (когда?) Кизе нечто такое о Иегупове, что расценивалось, как негодяйство. Что такое совершил Иегупов? Вскоре после встречи с ним в цеху Кизе умирает якобы от болезни, а шофер Иегупов исчезает. Но и то, и другое, по словам Марголиной, слухи. А не слухи то, что на сцене появляется человек в военном и расспрашивает о Кизе и шофере. Но не называет его фамилии. Значит, Иегупов, был для следствия, во всяком случае на той стадии, возможно, личностью не установленной, шофер да и все"…

Он взял связку ключей от всех помещений бюро, среди которых был и маленький от почтового ящика, и вышел, отпер секцию, на которую Михальченко приклеил бумажку с надписью "Агентство "След". Почты было много: ведомственный милицейский журнал, счета за междугородные телефонные переговоры, две тоненькие простые бандероли из Москвы из сыскного бюро "Алекс" и из Краснодарского "Амиго". Все на имя Михальченко. И лишь одно нежданное оказалось для Левина – письмо из Энбекталды от майора Каназова. Вернувшись и надев очки, Левин вскрыл конверт.