Уйда - С волками жить...

• Название: С волками жить...
• Автор: Уйда
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1880

Сцены и характеры из романа «Moths» («Мотыльки») о светской жизни Европы XIX века.

Обыкновенная история молодой, умной девушки, попавшей, в силу обстоятельств, в совершенно чуждую ей среду, страдание, борьба, сомнение, столкновение с окружающими лицами, вся нравственная ломка, которую ей при этом пришлось вынести — вот, простая, но всегда интересная тема для романа.

Текст издания: «Вeстник Европы», № 6, 1880 в современной орфографии.

---

Слушательницы были скандализированы, — они советовались со своими духовниками, и порешили, что не позволят более молоденькой женщине читать им проповеди, в роде тех, которыми Иоанн Златоуст некогда громил константинопольских женщин.

Сама Верэ делала много добра: она каждое утро посещала бедных и, кроме материальной помощи, оказывала им и нравственную поддержку; лучшие часы ее жизни были те, которые она проводила среди своих смиренных друзей; в обращении ее с ними не было и тени обычной надменности: она всегда помнила завет бабушки, говорившей ей, бывало, во дни ее тихого детства: «Можешь, если желаешь, надеть второе свое платье дли представление королеве, но когда идешь навестить бедняка — надевай что у тебя есть лучшего, не то огорчишь его, обидишь». Зуров часто, в насмешку, называл жену святой Елизаветой, но ее затеям не мешал; он только требовал, чтобы она всегда возвращалась домой во-время, для прогулки в Булонском лесу или для визитов, но не препятствовал ей проводить раннее утро в занятиях, приходившихся ей по душе. В великосветских гостиных героиня ваша часто видала Корреза, но он не искал случая быть ей представленным, а потому она не имела возможности говорить с ним; почти каждый вечер бывала она в опере, втайне упиваясь его пением и не воображая, что он поет совсем иначе, — еще лучше обыкновенного, когда видит издали, в глубине ее ложи, белокурую головку, полузакрытую веером…

Так проходил день за днем; княгиня Зурова, по прежнему, составляла предмет разговоров, — о ее портретах, ее бюстах, ее туалетах, ее брильянтах писали в газетах; а тоска, гнездившаяся в ее сердце, все возрастала и возрастала. Однажды на одной из выставок ей бросилась в глаза картина, изображавшая девицу, купленную для гарема, связанную веревками по рукам и по ногам и окруженную грудами драгоценных тканей, целыми ящиками блестящих каменьев; долго, не отрываясь, смотрела Верэ на несчастную, и, наконец, спросила, обращаясь к живописцу, писавшему картину: «Неужели вам для этого сюжета надо было ездить на Восток?» Картину она купила и повесила у себя в спальне. Таково было положение дел, когда однажды в одном из посольств был назначен большой костюмированный бал.

Князь и княгиня Зуровы приехали из последних. На нем был старинный боярский костюм, состоявший из соболей и драгоценных камней, — она изображала Лёд; бриллианты и висюльки из черного хрусталя покрывали ее всю, с головы до ног.

Появление ее было встречено восторженными восклицаниями. Она — полюбовавшись в течении нескольких минуть красивой и оживленной картиной праздника, готова была сейчас же воротиться домой, ей, как всегда — было скучно!

Медленно двигалась она по комнатам, на груди ее сверкал один из крупнейших брильянтов Европы, в руке она держала опахало из белых страусовых перьев, шлейф ее поддерживали два маленьких де-Сонваз, один изображал полярную Звезду, другой — Мороз.

Самая ее молчаливость соответствовала характеру ее красоты и принятой ею на себя роли.

— Когда вы проходите мимо, — шепнул ей один из принцев, почтивших праздник своим присутствием, — просто холодеешь от отчаяния.

Она низко присела ему, она почти ничего не слыхала, глаза ее следили за показавшейся вдали фигурой. То был венецианец с лютней. Костюм его был скопирован с знаменитой фрески Баттиста Зелотти, он казался ожившим Джорджано. Несколько знатных дам, под прикрытием маски, осыпали его цветами и сластями. Он смеялся и защищался при помощи золотого жезла, похищенного у приятеля, изображавшего Меркурия. Он быстро подвигался вперед, но принц преградил ему дорогу и спросил:

— Что пользы к вашей лютне, если струны ее молчать?

— Подобно певцу, носящему ее, моя лютня всегда найдет голос для вашего высочества, — отвечал музыкант.

Они находились в длинной галерее вдали от бальной залы, в раскрытые окна виднелся иллюминованный сад, стены были увешаны гобеленовыми обоями, галерея выходила прямо на мраморную террассу, за которой тянулись лужайки с бьющими посреди их фонтанами.

Венецианец запел, под аккомпанимент лютни, романс на слова Гейне, содержащие, в восьми строках, рассказ о двух разбитых жизнях:

На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна,
И дремлет, качаясь, и светом сыпучим
Одета, как розой, она.

И снится ей все, что в пустыне далекой,
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна за утесе горючем
Прекрасная пальма растет.

Как только первые ноты задрожали в воздухе, Верэ еще пристальнее взглянула на певца, и узнала в нем Кoppeзa.

— Ради Бога, еще что-нибудь, — умолял принц; Коррез сдался на его просьбу и пропел «La Nuit de Mai» Альфреда де-Мюссе.

Когда он кончил — в галерее царило глубокое молчание, все эти легкомысленные люди ощутили, хотя бы на минуту только, внезапную боль, смутное сожаление о чем-то, словом — все, что ощущал сам поэт, писавший эти дивные строки.

Две крупные слезы скатились из глаз прелестной женщины на ее брилльянты. Певец отвесил принцу низкий поклон и скрылся в толпе.

— А я только что хотел представить его княгине, — с неудовольствием подумал высокий поклонник искусства, — впрочем, он, может быть, прав. Артисты, подобно богам, должны иногда скрываться от взоров толпы. Я его прощаю, но я ему завидую.

Принц заметил отуманившиеся взоры Верэ.

VIII

Эта встреча не была однако последней. Верэ, еще много раз суждено было сталкиваться в толпе с человеком, остававшемся, по-старому, ее идеалом; так однажды на большом вечере у герцогини Жанны он с таким искренним одушевлением, с таким глубоким чувствам спел простой романс, что княгиня Верэ, наконец, поняла; яркий румянец залил ее щеки, когда глаза его встретились с ее глазами.

Сезон кончился, супруги Зуровы отправились на первые летние месяцы к себе в Фелиситэ; герцогиня Жанна де-Сонназ покинула Париж одновременно с ними, она решилась провести часть лета по соседству с их имением, в Трувиле.

Даже летом, Верэ не суждено было, хоть немного, отдохнуть от того водоворота, в котором она постоянно жила; обязанности хозяйки дома поглощали все ее время. Герцогиня Жанна, своими веселыми затеями, оживляла их маленький кружок; ей, между прочим, были обязаны очень оригинальной мыслью, а именно по ее инициативе устроен был в Трувиле благотворительный базар в новой форме, в виде ярмарки, причем вое продавщицы, в числе которых были представительницы многих аристократических имен Европы, должны были явиться в Бостонах фламандских крестьянок, с соответствующими золотыми украшениями, в высоких белых чепцах и в деревянных башмаках. Княгиня Зурова, по желанию мужа, должна была также принять участие в этом празднике. Разноцветные палатки были разбиты на лугу в громадном парке графа д'Онуль; каждая из них была украшена флагом с изображенным на нем гербом будущей продавщицы. Против голубой палатки, предназначавшейся дли княгини Зуровой, виднелась полосатая, белая с розовым, над которой вместо герба, красовалось изображение белки, грызущей орехи, с надписью вокруг, гласящей: «Да здравствуют браконьеры». На полах палатки была надпись: «Mademoiselle Noisette».

Вера Зурова, приехавшая с мужем, невесткой и гостями, по просьбе герцогини взглянуть на приготовление к ее празднику, побледнела от гнева, заметив, каким соседством наградила ее распорядительница. Тем не менее она не промолвила ни слова; но в тот же вечер, улучив свободную минутку, подошла к мужу и в самых сдержанных выражениях объявила ему, что если Noisette осмелится занять свою палатку, то она, Верэ, своей не займет. Муж рассвирепел; жена оставалась непреклонной; княгиня Нелагина пыталась было убедить невестку в том, что нелепым требованиям всего лучше покориться, если не желаешь навлечь на себя еще больших неприятностей, молодая женщина ничего слышать не хотела; неизвестно, чем бы это все кончилось, а главное — к чему бы привело супругов возникшее между ними неудовольствие, если б не вмешалась в дело милосердая судьба. В самый день праздника княгиня Верэ прогуливалась по саду; вдруг к ногам ее упал камень, с привязанной к нему запиской.

Верэ развернула ее; а небольшом клочке бумаги, незнакомым ей, но твердым и изящным, мужским почерком были начертаны следующие слова:

«Mademoiselle Noisette вчера была вызвана в Париж. Смиренный доброжелатель умоляет княгиню Зурову более этим обстоятельством не тревожиться. Она может, с совершенно спокойной душой, удостоить ярмарку своим присутствием».

Прочтя письмо, Верэ оглянулась, кругом не было ни души, только вдали виднелась маленькая лодочка, с сидевшим в ней рыбаком, энергически работавшим веслами.

Лица его ей не было видно.

«Верно он бросил мне письмо», — с недоумением подумала молодая женщина.