Иван Лажечников - Спасская лужайка

• Название: Спасская лужайка
• Автор: Иван Лажечников
• Издательство: М., Издательство Московского университета, 1979
• Жанр: Русская классическая проза

«Спасская лужайка» — одно из первых произведений И.И.Лажечникова.

Повесть напечатана в журнале «Аглая», кн. 3, ч. XIII. М., 1812.

---

Иван Иванович Лажечников

Спасская лужайка Повесть

   {Приключение истинное, случившееся в Польше и рассказанное мне моим приятелем, офицером русской службы, квартировавшим в тамошнем краю. Меня просили переменить место действия по причинам, которые не смел я. не уважить. — Л.}

   Мы встретились в первый раз с родственником несчастного Леонса на Спасской лужайке. Не знаю, что влекло нас друг ко другу, — я почувствовал к нему какую-то взаимность; он полюбил меня!

   Желтый лист падал на землю; серые тучи бежали по воздушному пространству, и скоро осень сказалась нам в унылом завывании ветров. Новый знакомец поверил мне в сие время тайны осиротевшего сердца, поверил только на гробе друга. После того недолго томился он сам в бедной юдоли нашей и отдал богу душу, которая уже более года тосковала по милом, незабвенном брате.

   Я расскажу вам в нескольких словах историю любви несчастного его родственника; она занимательна для сердец чувствительных.

   Леонс был в Петербурге, когда пришло к нему известие о смерти матери его. Всякий сын может поверить, как сразила его сия громовая весть. Потерять вместе и друга и наставницу, разрушить так скоро все милые мечты будущего, осиротеть в таких цветущих летах было бы слишком жестоким ударом для всякого холодного сердца; посудите же о состоянии Леонса, нежного, чувствительного сына! Приятели в утешение ему говорили об оставшемся отце; а сердце несчастного молодого человека отвечало им: Леонсу, быть сиротой вечно!..

   Год прошумел уже свинцовыми крыльями над головою его, со времени как мать его скончалась; но милый, бледный образ ее все еще мечтался несчастному в туманном призраке; еще печальный гроб стоял в отдалении и томный голос анахоретов протягивался под мрачными сводами; еще не смел он, казалось, отнять губ своих от оледенелых уст бесценной! Искренность печали Леонсовой тронула его приятелей; они старались употребить тысячу способов на ее развлечение, тысячи путей искали к его сердцу, чтобы найти один, который мог бы возвратить его свету и рассудку. Ничто не имело своего действия — и Леонс, как и прежде, остался верен своей горести.

   Вскоре случай призвал его в дом г-жи Т*; богатой вдовы и соседки его по деревням. Там сердце Леонса расцвело; там Леонс почувствовал цену жизни и узнал вторично, что существо наше красится только существом другого. Он увидел Агату, милую дочь новой знакомки своей, полюбил ее и был счастлив взаимностью. Агата до семнадцатой весны своей была жива, как поднебесная ласточка; но с самой минуты, когда показался Леонс, веселость невинных лет исчезла и место ее заступила кроткая унылость. Часто большие черные глаза ее с нежностию встречались со взорами молодого человека, старались убегать их и опять искали с ними встретиться. Везде находились они один для другого: во многолюдстве почитали себя только вдвоем; в уединении забывали о свете и его блестящих забавах. Г-жа Т*, хотя семь люстров сочла в жизни своей[1], была еще привязана к шумным удовольствиям и наблюдала со всею точностию приличия так называемого хорошего тона. Потому случалось нередко, что прекрасная дочь ее оставалась наедине с нашим Леонсом и старою своею теткою. Никакие тайны не были сокрыты друг от друга; упражнения, должности семейственные, забавы, труды — все было между ними в разделе; невинные любовники вели даже оба в одном журнале[2] происшествия жизни своей. Часто тетка заставала их в ту самую минуту, когда рука Леонсова водила нежною рукою Агаты; всегда с добродушием вырывала у наших друзей поверенные листки и находила на них следующие замечания: «В такой-то день, в такой-то час я полюбил тебя. Мне верилось тогда, что матушка с Агатой снизслала мне душу свою в образе небесного жителя, и я, как добрый христианин, не отрекаюсь даже теперь от прежней веры своей». «Два сердца очень хорошо разумеют друг друга, не говоря ни слова». «В девять часов вечера ходила я с тетушкой на остров ***. Самый нежный пух ложился рядами вокруг отлива догорающей зари; скоро исчез и последний румянец, рассыпались и последние снежные облачка! „Боже! — подумала я, — мелькнут так и наши радости!.. Неужели самая любовь живит два верных сердца на несколько минут; неужели легкая тень несчастия может разорвать союз их — и навеки! Боже! Не дай мне такой участи!.. Делить вместе и горе и наслаждение или принять на устах друга последний вздох любви и испустить на них же последний вздох жизни... вот жребий, которому я всегда завидовала!..“ С этою мечтою сцепились другие, столько же горестные. Они были прерваны близкими шорохами, похожими на походку человека, желающего украсться. Я оглянулась и не видала никого. Несколько времени спустя Леонс признался мне, что этот человек был он сам, — признался, как он узнал меня и в некотором расстоянии следовал за мною; как он видел меня, вошедшую в нижнее жилье богатого здания, где сокрывались несчастия и горести одного бедного семейства. Он приметил, как проводил меня чувствительный сын больной Саары; как он из благодарности бросился к ногам моим. Я плакала и возвратилась домой с сердечным удовольствием, что двух существ могла сделать счастливыми. После того целые три дни не вижу моего Леонса, целые трое суток была я в страшном беспокойстве. Наконец он является ко мне с раскаянием и слезами и признается в своей ошибке, из которой ревность его состроила было небылицу и сделала бы меня навсегда несчастною. Мы оба проливали слезы — и я простила ревнивца от всего сердца».

   Таким образом протекали месяцы, и любовь их день ото дня получала новую силу. Агата не смела в ней открыться матери, потому что г-жа Т*, предприняв особенные для себя правила и приучив себя почитать дочь свою ребенком, положила тем самым между собою и ею большую преграду. Для того милая Агата была гораздо искреннее с доброю теткою и не таила от ней ни одного движения души своей. Что касается до последней, то она не теряла из виду любимой родственницы и, узнав чувствования добродетельного Леонса, обещалась при благосклонном случае поговорить г-же Т* в их пользу.

   Нынешний век изобрел новую любовь, называемую любовию для провождения времени. Началом ее было желание провесть без скуки несколько часов и превратилось в побуждение среди занятий суетных находить занятие порочное. Поклонники ее многочисленны, считая все бездушные существа от мумии бесчувственного старика до учеников модного света. Леонс, молодой человек с умом, с чувствами, не мог не презирать сию новую любовь и для того сделал обет в сердце своем любить Агату единственно — до гроба!.. Увидим, не изменил ли он клятве своей.

   Конец апреля согревался умеренным дыханием весны; ласточка прилетела на родимое гнездо и в надежде умножить семейство свое начинала устраивать для него покойную колыбель. В сие время, когда все дышит свободнее, когда все принимает новую жизнь, непостоянство нрава или некоторые затруднения по хозяйственным делам призывали г-жу Т* в подмосковную. Решено было ехать немедленно. Леонса короткою запискою уведомляли о горестном отъезде и просили не покидать больную тетку, остававшуюся в городе; просили также не забывать печальную, осиротевшую Агату. Молодой человек был в отчаянии, плакал, целовал в восторге бесценные строки, ходил к доброй родственнице, говорил об Агате, возвращался домой, засыпал с мыслью об Агате и просыпался с тою же мыслью. Через несколько дней приносят на имя его другую записку в дом г-жи Т*. В ней заключалось только следующее: «Несмотря на трудность пути, на расстояние места, на новые огорчения и препятствия, не перестает думать о тебе верная по гроб

Агата».

   Нельзя описать радости молодого человека. Слезы градом катились из глаз его; он стал на колени перед сестрою г-жи Т*, положил ее руки в свои, прижимал их к своему сердцу и расстался с нею не прежде полуночи.

   Но радости мелькают в сем мире, как метеоры! Проходили недели, и в грудь нашего Леонса вкралась скука — собеседница разлуки; прошли месяцы, и он узнал, как тяжко быть разделену дальностию мест с любезным нам существом. Воспоминания о прошедшем не имели уже для него тех живых красок, которыми любил он оттенять картину жизни своей; и самая надежда уже изредка улыбалась ему в будущем. Вы знаете, что неизвестность мучительнее самого несчастного опыта,— больно, очень больно любить, не зная, любят ли еще нас!.. Письмо от отца вывело его из глубокой задумчивости, в которую он был погружен с жестокой минуты горестного разлучения и в уединении и в кругу приятелей. Сим письмом призывали его немедленно в деревню. Леонс привык повиноваться. Он прощается с друзьями, которых добрая, чувствительная душа найдет и между холодных юрт лапландцев; прощается с мирными пенатами хижины своей и отправляется в назначенный путь с каким-то неизвестным предчувствием.