Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне

• Название: Не прикасайся ко мне
• Автор: Хосе Рисаль
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1963

В романе известного филиппинского писателя Хосе Рисаля (1861­–1896) «Не прикасайся ко мне» повествуется о владычестве испанцев на Филиппинах, о трагической судьбе филиппинского народа, изнемогающего под игом испанских колонизаторов и католической церкви.

Судьба главного героя романа — Крисостомо Ибарры — во многом повторяет жизнь самого автора — Хосе Рисаля, национального героя Филиппин.

---

Такие слова вкладывал философ-вольнодумец в уста испорченных людей будущего. Возможно, старик Тасио и ошибался, ведь ошибиться тут нетрудно. Но возвратимся к нашему рассказу.

В тех беседках, где позавчера, как мы знаем, трудился школьный учитель со своими учениками, ныне шли приготовления к обильному и роскошному обеду. На столе, предназначенном для школьников, не было ни одной бутылки вина, зато высились груды фруктов. В галерее, соединявшей обе беседки, отвели места для музыкантов и поставили стол со сластями, леченьем и бутылями с водой, украшенными листьями и цветами.

Школьный учитель велел поставить столбы с призами и барьеры, развесить сковороды и горшки для веселых игр.

Толпы людей, разодетых в яркие одежды, собирались в тени деревьев или в галерее, спасаясь от палящего солнца. Малыши карабкались на деревья, влезали на камни, чтобы лучше видеть происходящее, и с завистью глядели на чистеньких, принаряженных школяров, которые занимали отведенные им места. Родители были в восторге: они, бедные крестьяне, увидят, как их дети будут есть за столом, покрытым белой скатертью, — почти как священник или алькальд. От одной этой мысли забудешь о голоде, рассказ о таком событии будет передаваться из поколения в поколение.

Вдали послышалась музыка. Приближалось пестрое шествие, взрослые и дети в разноцветных одеждах шли впереди музыкантов. Желтолицый человек забеспокоился и окинул испытующим взглядом сооружение. Какой-то любопытный крестьянин не спускал с него глаз, следил за каждым его движением: это был Элиас, который тоже явился на церемонию в крестьянской одежде и в салакоте, — так что узнать его было нелегко. Он занял удобное место, почти у самой лебедки, на краю рва.

Вместе с музыкантами шествовали члены муниципалитета, алькальд, чиновники-испанцы и все монахи, кроме отца Дамасо. Ибарра завел разговор с алькальдом; они стали приятелями с тех пор, как юноша сказал ему несколько тонких комплиментов по поводу его орденов и лент: аристократическое тщеславие было слабым местом его превосходительства. Капитан Тьяго, альферес и несколько местных богачей шли с группой «золотой молодежи», нарядных юношей в щегольских шелковых шляпах. Отец Сальви, как обычно, был молчалив и задумчив.

— Вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку, если речь идет о добром деле, — говорил алькальд Ибарре. — Я сделаю для вас все, что нужно, а если не смогу сам, постараюсь, чтобы вам помогли другие.

Приближаясь к месту церемонии, юноша чувствовал как с каждой минутой все сильнее бьется его сердце. Невольно он взглянул на возвышавшееся там странное сооружение и увидел желтолицего человека, почтительно ему поклонившегося и на мгновение задержавшего на нем взгляд. С удивлением обнаружил он среди присутствующих Элиаса. Тот многозначительно подмигнул Ибарре, как бы напоминая о сказанных в церкви словах.

Священник надел облачение и приступил к церемонии; кривой отец эконом держал Евангелие, а служка — кадило и кропильницу со святой водой. Все остальные стояли вокруг с обнаженными головами, храня такое глубокое молчание, что можно было слышать, как дрожал голос отца Сальви, хотя читал он очень тихо.

Тем временем в хрустальную шкатулку сложили рукописи, газеты, медали, монеты и прочее, засунули ее к свинцовый цилиндр и запаяли.

— Сеньор Ибарра, не хотите ли вы положить шкатулку на место? Священник ожидает, что это сделаете вы, — прошептал алькальд на ухо молодому человеку.

— С удовольствием, — пробормотал тот, — но я лишил бы столь почетной миссии сеньора нотариуса: ведь сеньор нотариус должен удостоверить этот акт.

Нотариус с важным видом взял цилиндр, спустился по устланной ковром лестнице в глубь рва и с подобающей торжественностью установил цилиндр в выемке. Затем священник взял кропило и окропил гранитную плиту святой водой.

Теперь каждый из присутствующих должен был бросить немного известкового раствора на эту плиту, чтобы верхняя плита прочно соединилась с нею.

Ибарра подал алькальду серебряную лопатку каменщика, на которой была выгравирована дата, и его превосходительство произнес краткую речь по-испански.

— Жители Сан-Диего! — начал он торжественно. — Мы все имеем честь присутствовать на весьма важной церемонии, значение которой вам понятно и без моих слов. Учреждается школа, а школа — это основа общества, школа — это книга, на страницах коей начертано будущее народов! Покажите нам школу какого-нибудь народа, и мы вам скажем, что это за народ. Жители Сан-Диего! Вознесите хвалу господу за то, что он дал вам добродетельное мудрое духовенство и правительство матери Испании, которое неустанно насаждает цивилизацию на этих плодородных островах, пользующихся ее славным покровительством! Благодарите бога за то, что он сжалился над вами, послав вам сих смиренных священнослужителей, которые вас просвещают и наставляют слову божьему! Благодарите правительство, которое столь много жертв принесло, приносит и принесет еще во имя счастья вашего и ваших детей! Да будет благословен первый камень этого замечательного здания. Именем его величества короля обеих Испании, да хранит его бог, и именем пресветлого испанского правительства, осененные его незапятнанным победоносным знаменем, мы, старший алькальд этой провинции, освящаем сие деяние и начинаем строительство школы! Жители Сан-Диего, да здравствует король! Да здравствует Испания! Да здравствуют добрые католики! Да здравствует католическая вера!

— Ура! — отвечало множество голосов. — Да здравствует сеньор алькальд!

После этого алькальд под звуки музыки величественной поступью сошел в ров, зачерпнул несколько раз лопаткой известь и бросил ее на гранит; затем так же торжественно поднялся по лестнице.

Чиновные особы зааплодировали.

Ибарра предложил другую серебряную лопатку священнику, который, взглянув на него, начал медленно спускаться в ров. На середине лестницы он поднял глаза, посмотрел на камень, висевший над его головой на мощных канатах, приостановился на одну секунду — и пошел дальше. Он проделал ту же процедуру, что и алькальд, но на этот раз аплодисментов было больше: к чиновникам присоединились некоторые монахи и капитан Тьяго.

Отец Сальви, казалось, раздумывал, кому бы передать лопатку; он в нерешительности посмотрел на Марию-Клару и протянул лопатку нотариусу. Галантный нотариус направился было к Марии-Кларе, однако она, улыбнувшись, отказалась. Монахи, чиновники и альферес спускались в яму один за другим. Не был забыт и капитан Тьяго.

Остался один Ибарра. Собирались уже приказать желтолицему опускать плиту, как вдруг священник вспомнил про юношу и заметил ему шутливо, с напускной фамильярностью:

— А вы не зачерпнете своей ложкой, сеньор Ибарра?

— Хотите, чтобы я стал Хуаном Паломо[124]: сам заварил, сам расхлебывай? — ответил ему в тон Ибарра.

— Идите, идите! — сказал алькальд, тихонько подталкивая его в спину. — Иначе я не дам приказа опускать камень, и мы простоим здесь до Судного дня.

Такая страшная угроза заставила Ибарру подчиниться. Он сменил маленькую серебряную лопатку на большую железную, — при этом некоторые из зрителей улыбнулись, — и спокойно пошел вперед. Элиас наблюдал за ним. Лицо отважного Рулевого застыло в каком-то странном выражении — казалось, вся его энергия сосредоточилась в глазах. Желтолицый смотрел в пропасть, зиявшую у ног юноши.

Окинув быстрым взглядом каменную плиту, висевшую над его головой, Ибарра посмотрел на Элиаса и желтолицего и затем сказал Ньору Хуану чуть дрогнувшим голосом:

— Дайте мне бадью и еще одну лопатку!

Юноша стоял внизу одни. Элиас уже не глядел на Ибарру: его глаза были прикованы к рукам желтолицего, который, нагнувшись надо рвом, пристально следил за движениями юноши.

Слышалось позвякивание лопатки, которой Ибарра перемешивал песок и известь; чиновники вполголоса поздравляли алькальда с великолепной речью.

Вдруг раздался грохот: блок, закрепленный у основания лебедки, сорвался, за ним взметнулся вверх подъемный станок и, словно таран, ударил по сооружению: столбы пошатнулись, балки разлетелись в стороны, и вся махина в одно мгновение с оглушающим шумом рухнула в ров.

Поднялась туча пыли; вопль ужаса вырвался из тысяч грудей, сотрясая воздух. Почти все бросились прочь, немногие поспешили ко рву. Только Мария-Клара и отец Сальви, бледные и безмолвные, застыли на месте.

Когда пыль несколько рассеялась, увидели Ибарру, стоявшего среди балок, жердей, канатов, между подъемником и краем гранитной плиты, которая, падая с огромной скоростью, сокрушила все на своем пути. Юноша еще держал в руке лопатку и полными ужаса глазами смотрел на труп, лежавший у его ног, наполовину погребенный под балками.

— Вы не погибли? Вы еще живы? Отвечайте, ради бога, — кричали чиновники, глядя вниз со страхом и любопытством.