Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

• Название: Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
• Автор: Игорь Князький
• Издательство: Алетейя
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91419-699-5

Монография доктора исторических наук профессора И.О.Князького посвящена жизни и деяниям римского императора Тиберия. Тиберий стал третьим по счету цезарем, получившим высшую власть, он — второй Август во главе Принципата и первый легитимный правитель Римской империи, законно унаследовавший императорскую власть.

Выдающийся полководец, успешный правитель империи и безжалостный тиран (в последние годы своего правления). Неудивительно, что в исторической науке уже не одно столетие ученые спорят как о личности самого императора, так и о значении его правления.

Опираясь на широкий круг источников и исследований, автор анализирует события долгой жизни Тиберия в контексте панорамы бурных исторических процессов того времени, охватывая период от гражданской войны в Римском государстве после гибели Гая Юлия Цезаря (42 г. до Р. X.) до смерти Тиберия в 37 г.

---

Главным провокатором выступил Луканий Лациар, лично знакомый с Титием Сабином. Похоже, клиент Германика и друг Агриппины и её детей был человеком простодушным и недалёким. Он легко поддался речам Лациара и дал заманить себя в ловушку. Лациар начал с восхваления добродетелей самого Сабина, чем немедленно расположил его к себе. Затем перешел к сочувствию Агриппине, не забыв произнести хвалу её покойному мужу. Злосчастный Титий настолько доверился подлому Луканию, что сам уже повел крамольные речи, резко осуждая Сеяна, его жестокость, надменность и непомерные притязания. Наконец, он перешел к упрекам самому Тиберию. Плод созрел. Провокаторы переходят к главному действу изобличения «врага Цезаря». Сабин, как бы случайно встреченный на улице Лациаром, приглашается к нему в дом, где уже в чердачном помещении укрылись трое провокаторов, готовых засвидетельствовать крамольные речи друга семьи Агриппины. Провокация полностью удалась. Несчастный Сабин наговорил даже больше, чем сами провокаторы ожидали. Донос последовал незамедлительно, причём сами доносчики не постеснялись изложить при этом все подробности добывания компромата. То ли от торжествующего наглого бесстыдства, то ли для пущей убедительности.

Подробности доноса остались неизвестны, но сам Тиберий в своем послании сенату по делу Сабина обвинял его в том, что тот подкупил нескольких вольнотпущенников с целью произвести покушение на принцепса. Не исключено, что вдохновленный речами Лациара, Сабин в запале мог и возыметь подобные намерения и даже попытаться их осуществить.

Сабин был немедленно присужден сенатом к смерти и сразу по вынесению приговора казнён. Казнь не остановил даже праздничный день — 1 января. Никогда ранее казни в такой день не назначались. 1 января полагалось приносить обеты богам, совершать жертвоприношения, воздерживаться от дурных поступков и даже — от нечестивых слов. Рим был в тревоге и страхе. Все сочли, что Тиберий намеренно поступил с такой отталкивающей жестокостью. Ждали новых бед.

Ожидания эти были очевидны. Император, поблагодарив сенат за осуждение государственного преступника, добавил к этому многозначительные слова о нависшей над ним смертельной угрозе из-за козней врагов. Имена тех он умышленно не назвал, но все поняли: речь идет об Агриппине и старшем её сыне Нероне. Сенатор Азиний Галл, женатый на сводной сестре Агриппины, дабы император не заподозрил его в сочувствии к родственнице, попросил Тиберия сообщить сенату имена главных злодеев и дозволить отцам отечества их незамедлительно устранить. Но Тиберий, не собиравшийся пока форсировать события, предложением Азиния был раздосадован и даже раздражён. Он-то прекрасно понимал, что матушка его не допустит расправы. Ливия пусть и не любила Агриппину, но считала гибельными для правящей семьи смертельные раздоры. Сеяну даже пришлось успокаивать Тиберия, защитив Азиния Галла от гнева императора. К торопливому сенатору префект претория симпатий не испытывал, но он понимал, что время для расправы с главными противниками ещё не пришло. К времени же этому Сеян готовился исподволь. В доме Агриппины приставленные соглядатаи сообщали о каждом шаге вдовы Германика и её сыновей. Метод провокации и здесь применялся неустанно. Один за другим к Агриппине являлись «доброжелатели», уговаривавшие её бежать на рейнскую границу и поднять против Тиберия легионы, в своё время уже готовые провозгласить правителем империи Германика. Дескать, их верность семье любимого полководца и ныне непоколебима. Поступали предложения организовать выступление против принцепса в самом Риме. Агриппине должно было появиться с сыновьями на форуме и, припав к статуе божественного Августа, призвать сенат и римский народ к свержению власти Тиберия.

Агриппина все эти дурно пахнущие советы очевидных провокаторов с порога отвергала. Это было разумно, но недостаточно. Следовало бы изобличить с помощью домочадцев и настоящих друзей подлых провокаторов и передать их в руки властей. Тогда и почвы для обвинений не осталось бы, а Сеяну пришлось карать бы собственных людей, проваливших задание. Но Агриппина то ли не увидела своей выгоды в таком поступке, то ли побрезговала выступать в роли доносчицы, то ли пожалела провокаторов, приняв их за излишне усердных, недостаточно умных, но всё же искренних друзей. А ведь отказ изобличать откровенных злоумышленников давал повод полагать, что Агриппина вовсе не отвергает их предложения, а просто считает их несвоевременными. Так что её и сыновей можно было теперь представлять как очень осторожных и потому ещё более опасных заговорщиков. Провокации Сеяна, не без ведома Тиберия, проводившиеся, таким образом, действовали безотказно. Петля затягивалась.

Следующий 29 г. стал для Агриппины и её старших сыновей роковым. В возрасте восьмидесяти шести лет скончалась Ливия Августа, вдова покойного принцепса, божественного Августа, и мать принцепса действующего — Тиберия. Собственно, супружество с наследником божественного Юлия и обеспечило старшему сыну Ливии верховную власть в Римской империи. Тиберий, однако, скорби по матери не испытывал. В последние годы их взаимоотношения были скверными. Со времени отъезда на Капрею он виделся с Ливией лишь один раз. Когда пришла весть о её болезни, Тиберий не пожелал посетить мать, «и заставил напрасно ждать себя, когда она умерла, так что тело её было погребено лишь много дней спустя, уже разлагающееся и гниющее».{580} Своё отсутствие на похоронах матери Тиберий объяснил в письме к сенату занятостью государственными делами. В том же письме он урезал посмертные почести Августе, щедро определённые ей сенаторами, и запретил её обожествлять, заявив, что такова была воля умершей. Завещание её Тиберий объявил недействительным.{581}

На скромных похоронах этой выдающейся женщины похвальное слово о ней оказалось доверено её юному правнуку Гаю Цезарю Калигуле. Так впервые на политической арене появился тот, кому суждено было стать преемником Тиберия.

«Вслед за тем наступила пора безграничного и беспощадного самовластья. При жизни Августы всё же существовало какое-то прибежище для преследуемых, так как Тиберии издавна привык оказывать послушание матери, да и Сеян не осмеливался возвышаться над авторитетом его родительницы; теперь же они понеслись, словно освободившись от узды, и напустились на Агриппину и Нерона…»{582}

Действительно, вскоре после смерти Ливии в сенате оглашено обвинительное письмо против Агриппины и Нерона. Обвинения, правда, выглядели странновато. Тиберии не решился обвинить ни мать, ни сына в подготовке военного мятежа и в стремлении захватить власть. Должно быть, люди Сеяна здесь менее преуспели, нежели в деле Тития Сабина. Агриппина укорялась за надменность и строптивый дух, а Нерон — в любовных связях с юношами. Оскорбление величия ни из одного обвинения не явствовало, но сенаторы прекрасно понимали, в чём дело.{583} Впрочем, Светоний сообщает, что клеветническое обвинение в том, что Агрипинна хотела искать спасения то ли у статуи Августа, то ли у войска, всё же прозвучало и стало решающим для осуждения как матери, так и сына.

Думается, Светоний здесь точнее Тацита. За одну лишь строптивость и надменность осудить Агриппину было бы мудрено, а возможная склонность её старшего сына к однополым связям никак не походила на заговор с целью мятежа.

Но всё же доказательств вины Агриппины и Нерона было явно недостаточно, что породило сомнения среди сенаторов. Отсюда и разнобой в их действиях. Если сенатор Котта Мессалин готов был требовать не только немедленного рассмотрения дела Агриппины и её старшего сына в сенате, но и самого сурового приговора для них, то сенатор Юний Рустик, самим Тиберием избранный для ведения сенатских протоколов и потому казавшийся его доверенным лицом, вдруг взбунтовался. Он стал увещевать консулов не начинать разбирательства дела. Рустик говорил, что сам Тиберии может когда-нибудь и раскаяться в истреблении семейства Германи-ка, и потому сенат не должен спешить с крайними мерами.

Юний Рустик был, похоже, не одинок в сенате, а в самом Риме у него неожиданно нашлось множество единомышленников. Толпа народа окружила курию, где шло заседание сената. Люди несли изображения Агриппы и Нерона, но при этом выражали полную лояльность Тиберию. Смысл народного выступления был таков: подложным письмом вопреки воле принцепса кто-то собирается погубить его ближайших родственников. Звучали не только эти слова. В толпе распространялись заявления, якобы сделанные бывшими консулами, в которых во всем обвинялся Сеян. Эти, пусть и подложные заявления, не оставляли сомнений в том, кто, по мнению народа и иных сенаторов, собирается истребить родню правящего императора. В то, что сам Тиберий стоит за обвинениями Агриппы и Нерона, а Сеян не более, чем простой инструмент его злой воли, римлянам просто не хотелось верить. Решения о начале процесса сенат не принял.