Нина Чеканова - Римская диктатура последнего века Республики

• Название: Римская диктатура последнего века Республики
• Автор: Нина Чеканова
• Издательство: ИЦ «Гуманитарная Академия»
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93762-046-1

Монография Н. В. Чекановой представляет собой фундаментальное научное исследование, посвященное одной из самых важных тем истории древнего Рима — проблеме перехода римского государства от республики к империи. Подробный разбор деятельности лидеров, пролагавших пути к новому императорскому режиму — Суллы, Юлия Цезаря, Октавиана Августа, — автор удачно сочетает с воссозданием римской общественной жизни в эпоху Гражданских войн, мыслей и чувствований различных социальных групп, тех духовных ценностей, которые исповедовали последние. Подвергнув тщательному анализу свидетельства самых разнообразных античных источников, а также гипотезы предшественников, Н. В. Чеканова приходит к выводу, что процесс перехода от республики к империи представлял собой не революцию и не некую «разовую» реформу, а глубокую и всеобъемлющую социокультурную реформацию древнеримского общества.

Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем интересующимся античной историей.

---

При наборе добровольцев воины не приводились к государственной присяге и не могли претендовать на государственное жалованье. В этом случае источниками их существования становились удача и щедрость полководца. Это, безусловно, усиливало влияние и авторитет последнего.

Личные отношения продолжали связывать полководцев и ветеранов их армий и в мирной жизни. Думается, не случайно Публий Корнелий Сципион Африканский, который первым использовал практику добровольного набора, был, по сообщению Ливия, первым, кто организовал наделение своих ветеранов земельными участками (Liv., XXXI, 4, 1). Позднее (в I в.) это вошло в обычай. Поскольку земельные и другие, например денежные, раздачи исходили не от общины, а от победоносного императора, заставлявшего каждый раз сенат удовлетворять требования ветеранов, надежды солдат на государственную поддержку ослабевали, но одновременно крепла вера в полководца{151}. Популярность военного вождя укреплялась его личными качествами, а порой и сознательными претензиями на авторитет, освященный сакральной традицией. Замечательным является тот факт, что, по данным античной традиции, все тот же Сципион Африканский активно поддерживал возникавшие слухи о его божественном происхождении и особом предназначении (Polyb., X, 2, 5—13; Liv., XXVI, 19, 1—9; Dio Cass., XXXVI, 56; ср.: Val. Max., I, 2). Что Сципион заботился таким образом об укреплении своего положения и популярности — это не требует доказательств, и мнение некоторых современных исследователей об истинности его переживаний и искренности поведения{152} не противоречит нашему утверждению. Впрочем, есть и доказательства: если не непосредственный современник, то человек, близкий к дому Сципионов — Полибий, писал, что за всеми подобными действиями стоял политический расчет (Polyb., X, 2, 10—12). Позднее Ливии подчеркивал, что, возможно, Сципион и был во власти суеверий, но это позволяло ему ловко манипулировать настроениями толпы и укреплять веру в себя и свою правоту (Liv., XXVI, 19, 5—6).

Все обозначенные новации имели важные и далеко ведущие социальные последствия: укреплялась персональная связь между солдатами и полководцем, формировалась своего рода военная клиентела, которая во много раз превосходила аристократическую гражданскую клиентелу, что было важным фактором усиления персонального политического влияния{153}. Командование армией стало рассматриваться как возможность дальнейшего продвижения по политической лестнице, служба — как ступень к возвышению. Чрезвычайно показателен такой факт: когда еще в начале II в. Марк Порций Катон после своего триумфа отправлялся в Испанию служить военным трибуном у своих преемников, это было воспринято как вызов обществу (Plut. Cato Maior, 12).

Важную роль в закреплении наметившихся еще в III в. и получивших развитие во II в. тенденций сыграла военная реформа, которую античная традиция приписывает Гаю Марию. Большинство современных исследователей считает авторство Гая Мария условным, поскольку, по их мнению, он лишь кумулировал накопившиеся новации и придал им постоянную основу{154}. Марий, действительно, набрал армию «не по обычаю предков и не по разрядам (поп more maiorum, neque ex classibus), а всякого, кто пожелает, большей частью лично внесенных в списки» (Sail. lug., 86, 2; ср.: Plut. Mar., 9 — «вопреки закону и обычаю»; Val. Max., II, 3, 1; Flor. Ер. bell., III, 1, 13). Таким образом, Марий закрепил форму комплектования армии, которая стала актуальной во время кризиса Римской республики. К тому же набор добровольцев был вызван, видимо, конкретными потерями и разорением в ходе Кимврской войны.

Римское войско формировалось теперь и по призыву в соответствии с цензом, и на добровольной основе из числа неимущих граждан. Для последней категории легионеров основным источником доходов стало не государственное жалованье, а военная добыча; личные интересы концентрировались вокруг военного лагеря; согражданами выступали такие же легионеры; норму жизни определял лагерный уклад, единственно возможной формой социальных контактов были отношения команды-подчинения. Служение Республике, защита ее интересов, осознаваемая прежде как долг, постепенно отходили на второй план{155}. Победоносный полководец стоял для солдат выше, чем Рим и его законы.

Связь традиционных понятий «воин — гражданин» оказалась нарушенной. Идея сосредоточения власти в руках командующего стала популярной среди солдат и ветеранов. Для командира открылись перспективы достижения единовластия при опоре на армию{156}.

В исследовательской литературе можно встретить противоположные оценки социально-политического значения военной реформы Мария. Одни исследователи вслед за Т. Моммзеном считают, что она заложила основы будущей римской монархии{157}; другие — что она вызвала преобразования в направлении общей демократизации римского общества{158}. Нам представляется, что при всей совокупности новаций, возникших в военной сфере на рубеже II—I вв., нельзя не видеть в ней определенного традиционализма — связи с полисно-республиканскими формами и нормами. Солдаты оставались римскими гражданами, полководцы — римскими магистратами, которые в провинциях воплощали власть римского государства[18]. Поведенческие стереотипы полководцев и легионеров были ориентированы на республиканские императивные нормы. По точному, на наш взгляд, наблюдению А. Б. Егорова, все это сдерживало процесс реформации римской civitas, тормозило развитие антиполисных явлений — военной диктатуры и в конечном счете монархии{159}. Кроме того, мы считаем необходимым подчеркнуть, что все отмеченные нами изменения римской военной системы, даже связанные с мероприятиями Мария, выглядят на рубеже II—I вв. не как свершившийся факт профессионализации армии{160}, а как тенденция, безусловно, опасная для Республики: на основе наделения землей ветеранов формировалось не столько римское гражданство, сколько новая социальная среда, часто изолированная от римско-италийского населения, но тесно связанная с бывшим полководцем; на основе развивавшихся в военной среде личных отношений полководца и солдатской массы возникала реальная сила (сначала в лице действующей армии, затем в лице армии ветеранов) для осуществления политических амбиций и становилось возможным использовать ее в гражданских столкновениях и конфликтах отдельных политиков. Первым серьезным проявлением обозначенной тенденции стал переворот Суллы 88 г., а затем его диктатура 82—79 гг.

Заключая сюжет, еще раз подчеркнем те аспекты социально-политической истории Рима II — начала I в., которые представляются наиболее значимыми. Важнейшим фактором эволюции римской государственности в этот период стала дезорганизация и модификация всех тех начал, на которых была создана Римская республика и на которых она до этого времени покоилась. Дезорганизация была обусловлена как активизацией внешней римской агрессии в целом, так и постепенным усложнением внешнеполитической ситуации; изменением отношений внутри римско-италийской федерации и расширением римской периферии. Рим, оставаясь формально гражданской общиной, превратился по существу в территориальную державу. Расширение территорий, объединенных римским империем, обусловило чрезвычайную территориальную мобильность римского гражданства и особенно не связанного границами римской civitas италийского населения. Римские граждане и италики, вплоть до начала I в. не включенные в состав римского гражданства, оказались разбросанными по миру. В результате усилилась социальная мобильность: принадлежность к гражданскому коллективу постепенно начала заменяться территориальной, общинные отношения — общественными. Вместе с тем полисные принципы социальной организации (принцип римского гражданства и соответствовавших ему социальных прав и обязанностей) оставались доминирующими: население Рима, Италии и провинций в связи с этим оказалось чрезвычайно дезорганизованным; появились новые статусные группы со своими правами, обязанностями и претензиями. Даже после Союзнической войны значительная часть италиков, провинциалы, вольноотпущенники, рабы не были последовательно интегрированы в римскую социальную структуру. При этом мера страданий и социальных потрясений, которые переживали эти сословные группы, была различна, но всех объединяло то, что они были лишены полноценного гражданского статуса. Те же, кто этот статус сохранил, пытались закрепить его и противопоставить остальным. Это вызывало социальное напряжение и требовало адекватных мер.

Территориальная и социальная мобильность имела важные политические последствия. Рассеянные по огромной территории римские граждане оказались лишены возможности полноценной государственной жизни и полноценного государственного мышления, сопряженного с политической практикой. Народное собрание перестало быть выразителем воли демократического большинства и превратилось в собрание люмпенизированной массы. Сенат также оказался дезорганизованным и утратил социально-политическое единство. Для сенатского большинства была характерна политическая пассивность и консерватизм; для сенатского правящего меньшинства — социально-политический эгоизм. Реально у власти оказался гетерогенный блок сил, в той или иной степени понимавший необходимость реформ. Внутри этого блока шла сложная борьба за гегемонию. Эта борьба стала фактом кризиса римского государственно-политического республиканизма, ослабления римской демократии, усиления политического лидерства и нарастания монархических тенденций.