Александр Дюма - Последний платеж

• Название: Последний платеж
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: М. П. "Активность" - "Машиностроение"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1992

«Последний платеж» является продолжением известного романа «Граф Монте-Кристо». Его герой Эдмон Дантес после посещения Москвы становится преследователем-мстителем убийцы великого русского поэта А. С. Пушкина Жоржа-Шарля Дантеса, которого считает своим родственником.

Роман был напечатан в России в 1900 г. Больше он не издавался.

---

Жюль Карпантье не без изумления посмотрел на «военного».

— Но, сударь, такие условия мог бы предъявить генерал, возглавляющий экспедиционную колониальную армию!

Все так же не смущаясь, Жорж-Шарль ответил с великолепной простотой:

— Что же вы думаете, я не догадываюсь, что это и есть замаскированная колониальная армия?

В этот момент неторопливо появившись из-за двери, Эдмон не без ядовитости спросил:

— И вы мечтаете стать новым Лафайэтом? Или Сюфференом, или Шампленом?

Теперь Жорж-Шарль сразу же узнал своего старшего родича-двойника.

Он, побледнев и задрожав, машинально провел рукой по глазам, как бы проверяя не во сне ли это, или стирая некую пленку наваждения.

— Вы? Это вы… вы? — беспомощно залепетал он и даже схватился за край стола.

— Да, это я, месье Жорж-Шарль… На этот раз вы Баверваард… — с сарказмом ответил Эдмон. — И я очень рад вас увидеть в роли честного искателя работы… Это красноречиво говорит мне о многом, и в первую очередь о том, что судьба вашей семьи вам не безразлична, не чужеродна. Однако вижу я также и то, что вас по-прежнему обуревает жажда авантюр, желание продать свою голову и шпагу кому угодно — возобновить карьеру профессионального наемника-убийцы, по чьим-то трупам, но все же добраться до славы, благосостояния, власти, быть может…

— Каждый делает то, на что он способен… — заплетающимся языком пролепетал Жорж Баверваард.

— А разве вам было бы труднее получить и обеспеченность, и благоденствие, отрешившись в свое время от вашего главнейшего отвратительного порока — авантюристической карьеры, месье Жорж-Шарль?..

— Жадность не лучше кровожадности, мне кажется, — пробормотал уже несколько приободрясь как будто бы, бывший кавалергард российского императора, — если бы все военные стыдились своей профессии…

— О, это было бы превосходно! — воскликнул Эдмон. — И в первую очередь в таких армиях, которые создаются для захватов, для разбоев, для грабежей, для покорения слабых, для триумфа сильных!

На это Жорж-Шарль не нашел, что возразить и уныло молчал.

А Эдмон продолжал:

— Но рад вас видеть еще хотя бы для того, чтобы спросить вас, как дался вам, сердцу вашему отказ от договора со мною в Утрехте, в гостинице «Судаграхт»? Не превосходило ли ваше сожаление об этом, то сомнительное и эфемерное удовольствие, которое вы доставили вашему еще более сомнительному самолюбию?

Тут лицо Жоржа-Шарля снова приобрело пунцовый цвет и преобразилось. Подобие спокойствия или хотя бы самоконтроля, какое с явно огромным трудом он вызвал на своем лице, уступило место буйной ярости, почти нечеловеческой, звериной, такой, какая бывает у затравленного волка или леопарда. Он схватил со стола Карпантье тяжелый чугунный пресс и ринулся на Эдмона со сдавленным, похожим на рыдание ревом:

— У-у-убью-у-у…

Только своевременный марсельско-морской финт Жюля, знаменитый удар ногой в бедро, сразу обезвредил нападающего. Он упал на одно колено и этого было достаточно, чтобы могучие руки Жюля сковали все его дальнейшие движения. Эдмону не пришлось участвовать в этом. Он мог спокойно оставаться на своем месте и, насмешливо вглядываясь в Жоржа-Шарля, неторопливо всаживал в него раскаленные иглы своих дополнительных укоров и наставлений:

— Недоучка, выгнанный из Сен-Сира, из шевалье де-ля-гард, шалопай, за какие-то темные услуги продавшийся голландскому дельцу ван Баверваарду, несколько раз менявший подданство и имя — вы сейчас делали попытку пролезть в военно-колониальную экспедицию, которую, подсказал вам ваш нюх неисправимого авантюриста… Да как притом — с генеральским окладом! Какова амбиция, каков аппетит! Что, возможно, ван Баверваард присвоил себе львиную долю той субсидии, которую я ассигновал на поддержание вашей несчастной семьи?

Эдмон написал чек и сунул его в скованную железным объятием руку Жоржа-Шарля:

— Вот сумма, на которую вы рассчитывали, идя сюда… Еще одна, чтобы вы не торговали своей шкурой — как ради тех ни в чем неповинных существ, которых вы увлекли вместе с собой на ваш темный и скользкий путь международного кондотьера… Договор, который вам предлагался в Утрехте, спас бы вас от унизительных поисков кровавой работы. Желаю вам дальше не забывать об этом.

Он сделал знак Карпантье:

— Жюль, отпусти этого человека и укажи ему, как отсюда выйти…

Но сам вырвавшись из рук Жюля и швырнув данный ему Эдмоном чек на пол, Дантес номер два стремительно выбежал из кабинета арматора. На секунду задержавшись на пороге, он выкрикнул как и год назад:

— Я только орудие Судьбы!

Оставшись наедине с Жюлем, Эдмон крепко пожал ему руку:

— Ну вот, милый Жюль, заслуженное тебе спасибо! Сегодня ты блестяще возместил то, что ты считал своей оплошностью в Москве! Помнишь, ты горевал, что не пришел ко мне на выручку в нужный момент, когда на меня напал грозный москвич…

— Да, конечно… — смущенно подтвердил Жюль. — Конечно, помню, увы…

— Так можешь утешиться, дружище! Сейчас здесь был человек, которому предназначалась та страшная пощечина!

— Как! Этот? Этот… — У Карпантье перехватило дыхание. — И ты сообщаешь мне об этом только сейчас? Да я бы его сокрушил, как попрыгунчика! О, я догоню его, я разыщу его! — и он было бросился к двери.

Эдмон остановил его за рукав:

— Не надо! Не трудись, мой Жюль! Этот человек уже крепко наказан, и кара, назначенная ему, еще продолжается…

— Но ты еще совал ему денег, Эдмон? — пробормотал ошеломленный Карпантье. — И кажется, изрядно! И ты называешь это карой? Очень странно, дружище!

— Эти деньги для него были бы подобны адским раскаленным угольям! — сурово усмехнулся Эдмон. — Они прожгли бы ему его братоубийственные, окровавленные наемнические руки…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава I ПОД ГРОХОТ ПУШЕК

Над Парижем опять грохотали пушки, уже не в первый раз после осады и взятия народом Бастилии с 1789 года.

Но пожалуй, впервые с таким ожесточением, с такой яростью, с таким обилием жертв.

Один за другим погибали командовавшие правительственными войсками генералы. Был убит, пытавшийся вмешаться увещеванием и крестом архиепископ Парижа, монсиньор Арф. Был убит главнокомандующий Национальной гвардией Бреа. Было убито за три дня вообще около десяти тысяч человек в этом ожесточенном сражении, в том числе и пять генералов. Больше, чем при Аустерлице!

Около шестисот баррикад у наивных, но не легких для одоления крепостей: из столов, стульев, шкафов, тачек, телег, кроватей, бочек, ящиков, сундуков, дверей, сорванных с петель в домовых подъездах; мешков, набитых булыжниками и песком выросло на нелегких для боя, главным образом, кривых и узких улицах… И на более широких магистралях делались попытки возведения баррикад, но там их было гораздо труднее отстаивать против правительственных войск.

Какую цель имели баррикады, эти эфемерные крепости?

Каждому было ясно, что достаточно несколько выстрелов пушки, чтобы это несложное сооружение либо развалилось на мелкие куски, либо сгорело. Да и защитникам этих полудетских крепостей не очень легко было укрываться во всей этой дырявой решетчатой неустойчивости… И все же укрывались и боролись.

Войска Второй республики под командованием генерала Кавеньяка вели пушечный обстрел баррикад, а защитники баррикад отвечали на огонь пушек стрельбой из старых мушкетов, охотничьих ружей, заряженных крупной дробью, как на волков, заржавленных, реквизированных в дворянских домах дуэльных пистолетов… Возможно, возникала даже мысль прибегнуть к помощи луков и стрел.

Вот потому-то гибли и генералы, пытавшиеся подавить восстание, и архиепископы, пробовавшие примирить обе стороны, и исконное пушечное мясо — солдаты, и восставшие пролетарии Парижа.

Да, шел отчаянный бой между Республикой и теми, кто устанавливал эту самую республику! Между теми, кто встал у власти, и между теми, кто их поставил у власти… И какой бой! Горели не только баррикады, пылали целые улицы. Дымом было окутано девять десятых Парижа — от Сент-Антуана до Сен-Жермена, от плас Этуаль до плас Бастилль, от гар дю Нор до гар дю Лион!

Грохот пушек не смолкал ни на минуту… Если затихала пушка, громившая баррикаду на улице Божирар, тотчас взамен ей ревела пушка на Рю Монпарнас…

В феврале 1848 года король Луи-Филипп Орлеанский бросив престол, покинул Париж. Никто не попросил его остаться, даже те хорошо обеспеченные парижане, которым какой-то остроумец приклеил лаконичный ярлык «рантье-рентист» и, которые почти восемнадцать лет поддерживали «короля с зонтиком» — как другие, не меньше остряки прозвали Луи-Филиппа.

Зонтики нужны тому, кто мало пользуется каретой и даже извощичьим фиакром, тому, кто много ходит пешком и подвергается опасности ливня… Луи-Филипп прославился своей любовью к пешим прогулкам по Парижу с зонтиком под мышкой, с широкополым по моде того времени цилиндром на голове и даже нередко в галошах, еще только начинавших входить в обиход. Это была внешность, весьма отличавшая его от Гарун-аль-Рашида, знаменитого галифа, каждую ночь бродившего по Багдаду и выведывающего, любит ли его народ. Луи-Филипп был не особенно разговорчив, в разведывательные беседы не вступал, но чутко прислушивался к народной молве, с каким прилагательным употребляется его имя?