Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

• Название: Благую весть принёс я вам
• Автор: Вадим Волобуев
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Варениха хлебнула из кружки и с шумом разбрызгала вокруг себя воду. Потом сделала это ещё раз и ещё. Глянула на Зольницу - меловые глаза её белели в полумраке.

- Принесла, что просила?

Зольница быстро протянула ей извалянный и слипшийся комок шерстяных волосков.

- От меховика его... чудом не заметил. И вот... от другого. Держи.

- Ах-ах, - покачала головой бабка. - Не на человека - на одёжу его заговор падёт.

- Да хоть так. Ты ворожи, ворожи, не сбивайся.

Варениха покусала оба комка стёсанными шаткими зубами, будто сучила нить, потом бросила их в слабое пламя.

- Рыбоглазая кобылица, мощный бык, слышу вас! Рыбоглазая кобылица, мощный бык, вижу вас! Бросьте громогласный, пронзительный клич! Издайте оглушительный, сильный вопль! Обрезатель душ, грядёшь тяжёлой поступью. Руки твои - косы, ноги твои - вихри. Рыбоглазая кобылица, мощный бык! Скажите ему веское, божественное слово! Обратите к нему убеждающую речь. Вас заклинаю, духи-покровители! Да не пройдёт мимо, узрит обращающуюся к нему. Вот я кидаю Тебе, великий Огонь, часть одежды этого человека. Напитай её болезнью. Передай ей проклятье. Вот я говорю Тебе имя человека - Чадник. Вот я говорю, кто он - гость. Вот я предаю в твои руки его жизнь - да отравишь её. Вот я предаю тебе в руки его судьбу - да сломаешь её. Избавь, освободи, очисть от его дыхания землю.

Зольница дрожала кончиками пальцев, дышала густо, неистово, вспоминая своего мучителя. В сумраке, в вязкой темноте горели чужие глаза - девки и бездетные вдовицы, затаив дыхание, следили за Варенихой. А та швырнула в огонь несколько лучин - пламя вновь вспыхнуло, запрыгало на углях, раздвинув колеблющийся круг света. Зольница протянула ей ещё несколько волосков - длинных и чёрных.

- Из гривы лошади. Пусть тоже падёт. И коровы его... и слуги... все, все!

Варениха пошептала что-то над волосками и швырнула их в огонь.

- Всё уйдёт, всё пройдёт... как зима, как лето. Верь и проси, верь и проси. За печали твои взыщется с недругов. Земля их погубит, ветра закружат. Парша испортит шерсть скотине, копытница разъест ноги. Верь и проси, верь и проси!

- А за пасынка моего, за мужа кто ответит? - воскликнула Зольница, плача.

- Придёт, придёт облегчение. Иди, не оборачиваясь, гляди, не косясь. Кто ступает следом, того нет, пока не заметишь. Страшен зримый, а незримый пуглив. Того нет, кто меня не видит. Ах, ах, аушеньки! Плюнь себе в ладонь, да размешай с землёй, да сохрани на ночь. А поутру выйди к реке, да там и зарой. И такие слова говори: "Ой, река, река. Унеси все беды и печали, забери все невзгоды. Утопи злословников, поглоти злодеев. Все, кто горе причинил - да захлебнутся в тебе. Во имя Огня и духов света!". А как скажешь, обернись вокруг себя пяток раз, да возвращайся, не глядя за спину. Тут-то и исполнится, тут-то и исполнится, родимая, так-то, так-то...

Она бормотала, с усилием поглаживая заскорузлыми ладонями измятые, бледные щёки Зольницы, точно лепила её лицо из глины. Та смотрела на неё с мольбой и отчаянной надеждой:

- Правда ли? Правда ли, старая? Так ли?

И другие бабы поползли, протягивая руки, к Зольнице, окружили её тесной гурьбой, запричитали, подвывая, заскользили ладонями по её изношенному, ветхому нательнику, по ломким космам, по худым плечам и морщинистой шее. Загудело жилище, забурлило голосами, и огонь, подхватывая этот порыв, тоже всколыхнулся и весело затрещал.

Тут-то и вошёл в жилище Жар-Косторез. Вошёл - и замер, уставившись на исступлённых баб. Не сразу его заметили, ещё изгибались, как трава на мелководье, елозили ладонями по телу Зольницы, стонали, сочувствуя подруге, пока не грянул чей-то вскрик, и скопище распалось как ком рыхлой земли. Бабы торопливо расползались по углам, лишь Варениха да Зольница остались возле костра, дико таращась на вошедшего.

Тот стоял и смотрел, блестя капельками тающего инея на кургузых усах и бородке. Со щёк сползал морозный румянец. Косторез держал обеими руками круглую берестяную коробочку, в каких бабы хранят иглы и мотки нитей. Забормотал, чтобы нарушить тягостную тишину:

- Поворожить бы... мне. Вишь, припёрло... Жизнь за глотку... Ты бы, Варениха... - он замолчал, не договорив, с досадой прикусил губу. Видел, что явился не вовремя, но уходить не хотел: знал, что второй раз прийти не решится. Помялся, затем опять поднял глаза на бабку: - Ну что? Как?

Та всплеснула руками, тяжело поднялась, опершись ладонями о колени, проковыляла к нему. Затараторила:

- Как же, как же, благодетель, уж ты только скажи, а я - тут как тут. Только скажи. Могу и о будущем погадать, и хвори заклясть, и порчу отвести. Сам ведаешь - не от кривды моё умение, а от правды, от истины; от матери досталось, а уж мать сам Отец Огневик уважал, я-то знаю, врать не буду. Да ты и сам помнишь, конечно. Как не помнить! Чай зим-то уж сколько на свете живём! И тебе, родовичу моему, помогу. Как не помочь! Свой же, Артамоновский, не то, что эти - грязь, тьфу. Вижу, подарочек принёс, Жарушка? Я подарочки ой как люблю! В них - вся доброта заложена, вся благость. Ай как хорошо, ай ладушка!

Она забрала коробочку у Жара и умильно прижала её к груди. Косторез же, немного приободрившись, повернулся к Зольнице, промолвил, изображая сочувствие:

- Говорил с вождём. О тебе. Но разве разжалобишь? - Он вздохнул. - Ни в какую.

Та вдруг ощерилась с неожиданной радостью.

- Скоро Огонь Своё слово скажет. Приберёт и вождя твоего, и Чадника, и всех прочих. А может, и тебя, Жарушка. Думаешь, избегнешь судьбы, хвостом перед ним крутя? Всех вас, ублюдков, кара постигнет, всех до последнего! - Она перешла на визг. - Будете в прахе перед Ним ползать, умолять о пощаде, и никто не вступится за вас, отщепенцев и изгоев, противны вы всем, как блевотина.

Жар попятился, задрожав челюстью, безотчётно коснулся трясущейся рукой связки оберегов на цветастом поясе. Губы сами прошептали заклинание. Варениха переполошилась, всплеснула руками.

- Что ты, что ты, милая! Охолони! Никак, демон вселился? Кыш его, кыш! Уйдите, силы злые, ползите прочь, твари подземные, отступи, Лёд, ослабь хватку...

Но Зольница лишь расхохоталась.

- Теперь-то нет им спасения, подлецам. Не только Чаднику, но и вождю вашему и всем прихлебателям его! За пасынка моего и за жену его перед Огнём ответит! Корчиться в муках будет, а я стану хохотать над ним и плевать в него. Так-то!

- Б-безумная, - выдохнул Жар.

Варениха так и плясала перед ней:

- Молчи, молчи, бабонька! Не ты это говоришь, а злые духи в тебе говорят! Чур их, чур! Изыди! Ах, горе-то какое! Вот уж горе!

- Ты сама, старая, Головне жизнь погубила, - смеялась Зольница. - Сама на него порчу навела. Бросила волоски в пламя и заговор сказала. А волоски-то эти - из гривы его кобылы. Ха-ха! Теперь уж не минует его кара Господня. Ни за что не минует! Слышите, бабы? Вы все - свидетели моего слова. Все повязаны клятвой. И ты, Жар, слышишь? И на тебя падёт моё проклятие, если не вспомнишь о роде. Брось тесать каменную бабу, вернись к Огню! Иначе сдохнешь вместе с Головнёй в грязи и смраде.

Косторез развернулся и, откинув полог, бросился наутёк. "Вот где гнездо крамолы, - думал он. - Вот где предательство". Хотел прямиком кинуться к вождю, поведать об изменнице, да вдруг стало жаль помешанную бабу - всё-таки своя, Артамоновская, зачем губить? Пусть её беснуется в жилище, никому не страшная. Что её заклятья и ворожба против Науки? Дым и прах.

Желтым-желто мерцали окна в срубах, пронизывая морозный сумрак, и курчавилась сосновыми кронами тайга, каймой охватывая стойбище. Меж деревянных жилищ - ровных, с покатыми от снега крышами, - на отлёте тут и там, втыкаясь жердями в провисшее небо, горбато топорщились постройки земляные и шкурные. В них слышались глухие голоса, детский плач и собачий лай: от лютой стужи псы тоже тянулись под кров. Становище раскинулось широко: к срубам лепились сенники, хлева и кладовые, окружённые общим плетнём, на задах виднелись загоны. Иногда из едва заметных в темноте скотников доносилось тоскливое мычание - коровы, соскучившись по хозяевам, звали их, надеясь хоть сейчас, ввечеру, выйти из провонявшего мочой и навозом хлева.

"Ко Льду, - думал со злостью Жар, шагая широко, как на выгоне. - Не хватало ещё бед от заполошных баб. Давно пора их жилище поставить на отшибе. Да и прочую голытьбу - туда же. Чтобы всякая рвань под ногами не путалась. Пусть знают своё место". Злость рождалась из страха, а страх происходил от досады: зачем было соваться к этим ведуньям? Они там как волчицы в логове, пусть перегрызут друг друга. Лишь бы его не трогали.

Но в жилище его ждала полоумная дочь - печальное напоминание о былом, и он вновь, грызя себя, устремился мыслью к Варенихе. Если не бабка, то кто поможет ему? И, глядя в широкие, полные непроходящего ужаса, глаза дочери, в который раз спрашивал себя: за что ему такое наказание?

От судьбы не уйдёшь. Хоть Жар и не стал доносить о преступной ворожбе, зато обо всём прознал Хворост. Хитрый старик давно уже прикидывал, как ему стать главным помощником вождя. Помог случай. Младший отпрыск его, по имени Пар, не один пяток дней уже волочился за рыжей Горивласой. Девка была в самом соку, да ещё и хороших кровей - Артамонова, как-никак. Красотой, правда, не блистала: широколицая, большеротая, с покатым лбом и длинным подбородком, глядела вечно исподлобья, говорила, вытягивая губы и тараща глазищи. Озверев от отсутствия женихов (Павлуцких всех перебили, а идти за простого охотника не позволяла гордость), она вцепилась в Пара мёртвой хваткой - не разожмёшь. Тот, посмеиваясь, водил дуру за нос, думая лишь о забаве. А Горивласа, упоённая сладкими грёзами, выкладывала ему как на духу все сплетни, бродившие в женском жилище. Не умолчала и о чародейских потугах Варенихи. Пар хоть и был недалёкого ума, сумел постичь всю важность дела - рассказал отцу. А уж Хворост, возликовав, ринулся к вождю, предвкушая, как разделается с оставшимися вокруг Головни Артамоновыми.