Иван Ковтун - Азиатский аэролит

• Название: Азиатский аэролит
• Автор: Иван Ковтун
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

---

Сорокин деланно вздохнул, поднял вверх свои маленькие глазки, словно задумался над сложной, неразрешимой задачей.

Трудно было долго сохранять задумчивость и деланную напряженность, потому что острые глаза Эрге безжалостно кололи лицо. Вскоре Сорокин виновато посмотрел на инженера и нагло, но одновременно робко прошептал:

Господин Эрге, дело нелегкое. Но я всем, чем сумею, помогу. Потребуются большие деньги.

Эрге строго остановил его:

От этих забот я вас освобождаю.

Сорокин боязливо улыбнулся (дурак, так и клиента спугнуть недолго) и, стараясь загладить свое опрометчивое легкомыслие, наклонился ближе и таинственно понизил голос:

Да простит меня господин Эрге, я совсем позабыл о Пауле. Вы слышали это имя? Нет? Удивительно… Это его кличка. Настоящая его фамилия — Брауде. Молодой и неуловимый дьявол. Двадцать лет, из всех переделок выходит честным и сухим, знает десять языков, Россию изучил, как свой галстук. Внешность ангела, первоклассный боксер, стрелок, пловец. Единственный недостаток — дорогой. Разбрасывается деньгами, как мусором — капризный. Но он сможет вам организовать таких молодчиков, что и в огне молчать будут, у него огромные связи за рубежом. — Сорокин еще больше понизил голос и почти благоговейно произнес: — Польская дефензива* предлагала ему постоянное место, он у них свой человек, — Сорокин хихикнул. — Рассказывают, однажды поляки задержали его, допрашивали, допрашивали — молчит, хоть бы слово. День молчит, два молчит, вызывают начальника пограничной охраны, заходит он, посмотрел и как воскликнет: «Пауль, черт тебя подери, ты откуда взялся?» — и давай обниматься и целоваться.

Завтра этот Пауль сможет быть у меня?

Ставлю двести долларов на то, что он будет здесь.

Жду его в семь часов вечера. Ровно в семь.

Эрге поднялся с кресла, давая понять, что и гостю следует встать. Сорокин понял и с готовностью выпрямил свое длинное тело.

У дверей Эрге даже руку подал. Сорокин от счастья стушевался и выгнулся ужом.

Всего хорошего. Завтра в семь вечера здесь.

Сорокин пробормотал что-то о том, что господину Эрге

не стоит напоминать, раз Сорокин пообещал, то будьте уверены, он этого Пауля из-под земли достанет.

* * *

На первое октября было назначено открытие «Колумбии», самого аристократического нью-йоркского мюзик- холла. За два месяца до открытия гигантские световые рекламы Бродвея кратко оповестили:

— Открытие осеннего сезона «Колумбии» состоится первого октября.

В описываемое время — польская государственная организация, занимавшаяся контрразведкой и выполнявшая роль политической полиции.

За полтора месяца все газеты кричали, что в «Колумбии» на открытии сезона будет происходить нечто грандиозное и неслыханное.

За месяц до открытия в газетах появились статьи известных театральных критиков, сотни юмористов писали специальные юморески, громкоговорители ежедневно сообщали программу открытия и биографии актеров.

За неделю до открытия газеты запестрели портретами актеров и актрис и завели особые разделы под заголовком: «Мысли выдающихся людей Америки об открытии сезона в “Колумбии”». Тысячи репортеров охотились на выдающихся женщин Америки, на богатейших банкиров, на миллиардеров, чтобы выудить у них хоть два слова о предстоящем открытии «Колумбии». За три дня до открытия администрация «Колумбии» выкинула забавный трюк, объявив, что после долгих размышлений над программой открытия, учитывая интерес дорогих посетителей, ей, администрации, стало стыдно за неуважение к драгоценным гостям, а потому на экстренном совещании, с целью угодить уважаемым зрителям и наилучшим образом отблагодарить их за внимание и заботу, было принято решение кардинально изменить предварительно намеченную программу и в 5 часов утра была составлена новая, вдесятеро более обширная, оригинальная, блестящая, яркая, веселая.

Администрация собиралась преподнести эту программу зрителям в качестве сюрприза. Уловка имела успех. Три дня «Колумбию» штурмовали тысячные толпы, а цены на билеты подскочили до небывалых высот.

Первого октября кончался и срок командировки Марича, и в этот день он собирался покинуть Нью-Йорк.

* * *

Еще утром администрация отеля отправила весь багаж в порт, формальности с документами уладили заранее, так что до отплытия парохода у Марича оставалось довольно

много времени. Это время он решил посвятить последней встрече с Гиной.

Марич боялся этого момента, пытался не думать о нем, гнал от себя все мысли, что хоть чем-нибудь могли напомнить о прошлом, знал, что сегодня он должен поставить над прошлым точку, и будет ему больно или нет — не важно, — обратного пути нет.

Он стал представлять, как пройдет их последняя встреча, как он открыто скажет ей простое слово — «прощай», крепко пожмет руку. Но как только он начинал думать об этом, мысли делались непослушными, не желали повиноваться придуманному им сценарию, начинали рисовать совсем иную картину прощания, нежную, болезненную, волнующую.

Марич стиснул зубы. Какая глупость. Будто два человека сидят в нем, враждебные и непримиримые, пытаясь обмануть друг друга.

Тогда он пошел на хитрость. За два часа до отплытия парохода решительно подошел к телефону. Как только протянул руку к аппарату, забренчал звонок. Удивленно подумал: «Кто может звонить?»

Алло!

Лицо побледнело, потом розовые пятна пошли по щекам. Узнал знакомый голос. Голос Гины звучал в ухе далеким нечеловеческим шепотом.

А знаете что? Я хочу вас видеть. У нас сегодня открытие, есть лишний билет, вы сможете быть, конечно?

Нет. Я сегодня уезжаю, — сказал и не узнал своего голоса, будто кто-то отвечал за него глухо и неровно.

Трубка безжизненно молчала. Стало слышно особенный, способный иногда испугать шелест тишины. Опять глухо:

Пароход уходит в 5.20, я буду ждать вас.

Трубка молчала. Напрасно он напряженно вслушивался. И только потом чей-то голос неожиданно прошептал:

Мисс Марич, вы так бледны, вам плохо?

Марича закружил на пристани водоворот толпы. В воздухе плотно сплелись раздраженные возгласы, слова прощания, приказы команды, рев сирен.

Грузный океанский гигант «Мажестик» тяжело сопел и нервно подрагивал. Пустая еще полчаса назад палуба гудела теперь людскими голосами, пассажиры перегибались через борт, складывали рупором ладони:

Джо, мальчик мой, не грусти!

Фифи, зачем прячешь глаза, ай-ай-ай, разве можно плакать!

Я пришлю телеграмму!

Джо, мальчик мой, слушайся маму, веди себя хорошо!

Ключи в комоде, ключи в комоде!

По другой бок парохода лежал Гудзонов залив, густо усеянный катерами, паромами, яхтами. Но туда никто не глядел, все глаза были прикованы к пристани.

Марич, сдавленный беспокойной, раздражительной толпой, не замечал шума и суеты. Ежеминутно вынимал часы, смотрел, не замечая цифр на циферблате, и повторял сам себе упрямо и строго:

Пятнадцать минут, пятнадцать минут.

Стрелка, спокойная и неумолимая, давно уже миновала цифру пять. «Пятнадцать минут, пятнадцать минут, — нервно выстукивали мысли, — пятнадцать минут».

Первый сигнал усилил гомон, суету и напряженность. Из трех черных труб повалил облаками рыхлый дым, похожий на хлопок.

Гины не было. Напрасно напрягал зрение, поворачивался во все стороны, бесстыдно всматривался в женские лица — бесполезно. Тело сжали безумные объятия тоски, раздавили заранее подготовленный, намеченный умом сценарий последней встречи.

Поднялся по крутому трапу, шатаясь, как после болезни, с трудом передвигая ноги, не веря себе. На палубе подошел к борту, вздрогнул и наклонился вперед.

К пристани бешено подскочило авто, из него стремительно выскочила знакомая женская фигура, и он скорее инстинктивно узнал Гину.

Поздно! «Мажестик» вздрогнул. У бортов зашумела вода и легла ржавой пропастью между пароходом и пристанью.

В бинокль видел широко раскрытые глаза, они быстро, как в тумане, исчезли, и фигура таяла и теряла очертания.

Далеко позади остались доки, корабельные мачты, Бруклинский мост; удалявшийся Нью-Йорк казался скалистым островом.

Марич слепо глядел вперед, ничего не видя, ничего не замечая. Он даже не заметил, как за минуту до отплытия парохода, вслед за авто, привезшим Гину, примчалось второе, из него легко выпрыгнул запоздавший пассажир среднего роста с небольшим коричневым чемоданчиком. Когда уже поднимали трап, он ловко и смело, под аплодисменты публики, перескочил через воду и очутился на пароходной лестнице.

* * *

Гина нетвердым шагом вошла в свою уборную, с трудом опустилась на диванчик. В зале бесновался джаз. В уборную долетали отдельные высокие ноты и грохот барабана. Голова устало упала на руки.

«Колумбия» тонула в электрическом ливне разноцветного огня. Световые рекламы пламенно чертили одно только слово: «Колумбия», «Колумбия», «Колумбия».