Николай Лейкин - При отъезде

• Название: При отъезде
• Автор: Николай Лейкин
• Издательство: С.-ПЕТЕРБУРГЪ Типографія Р. Голике, Троицкая улица, д. No. 18. 1893.
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович [7(19).XII.1841, Петербург, — 6(19).I.1906, там же] — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра». Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др. Основная тема многочисленных романов, повестей, пьес, нескольких тысяч рассказов, очерков, сценок Л. - нравы петербургского купечества. Однако комизм, с каким Л. изображал серость купеческо-мещанского быта, носил поверхностный характер. Основной жанр Л. - сценки. Даже его романы («Стукин и Хрустальников», 1886, «Сатир и нимфа», 1888, и др.) представляют собой ряд сцен, связанных единством лиц и фабулы. Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

---

Н. А. Лейкинъ ПРИ ОТЪѢЗДѢ ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ

Въ подгородномъ уголкѣ.

На дворѣ избы одной изъ подгородныхъ деревенекъ, верстахъ въ сорока отъ Петербурга, нагружается возъ мебелью. Ломовой извозчикъ, стоя на возу, укладываетъ въ фуру мелкую мебель. Около воза растрепанная кухарка въ линючемъ ситцевомъ платкѣ подаетъ извозчику упакованную корзинку съ чѣмъ-то. Въ отворенныя ворота заглядываетъ деревенская баба съ пустыми ведрами на коромыслѣ.

— Съѣзжаете, Мартьяновна, съ дачки-то? спрашиваетъ баба кухарку.

— Съѣзжаемъ, чтобъ ни дна ни покрышки вашей деревнѣ! отвѣчаетъ кухарка.

— Ой, что такъ ругаешься?

— Да помилуйте, какая же это дача для кухарки! Мы изъ своей-то деревни нарочно въ Питеръ бѣжимъ, чтобъ скуки не было, въ кабалу прислугой нанимаемся, а тутъ на-кося, опять въ деревню! Ужъ ни въ жизнь бы сюда не поѣхала, кабы солдатъ мой по веснѣ меня не обобралъ. Думаю, поѣду я, хоть жалованьишко свое безъ него, окаяннаго, прикоплю себѣ, да халтуру кой-какую припрячу, а лѣто прожила и халтуры хоть бы грошъ!

— Да, не любитъ прислуга нашу деревню, вотъ ужъ отъ которой я это слышу, а господа, напротивъ того, обожаютъ.

— Да вѣдь господамъ что! Господамъ только бы дешевле, только бы кухаркѣ никакого барыша не перепало — вотъ имъ и ладно. А кухаркѣ какъ же обожать ваше мѣстоположеніе, ежели ты хоть лобъ себѣ разбей, такъ и то полтины въ мѣсяцъ, окромя жалованья, себѣ ничего не скопишь. Ни разносчиковъ здѣсь, милая, ни мясной лавки, ни зеленной. Мясо господа сами изъ Петербурга привозятъ, сухую провизію тоже самое, куръ и рыбу у крестьянъ покупаютъ, а крестьянинъ нешто что кухаркѣ дастъ! Онъ самъ норовитъ взять.

— Да, ужъ наши мужички не дадутъ. Нѣтъ у нихъ этого обыкновенія.

— Еще бы. Я, вонъ, вчера пошла къ Терентію Яковлеву. «Такъ и такъ, говорю, цѣлое лѣто мы у тебя молоко забирали — попотчуй хоть пивцомъ на прощанье». Ужъ, кажется, милостиво прошу: не въ руку, а только пару пива, чтобъ вмѣстѣ съ нимъ выпить. А онъ, что жъ ты думаешь? Вдругъ такія слова: «а я, говоритъ, думалъ, что ты меня на прощанье попотчуешь».

— Да гдѣ жъ ему, милая, взять, коли онъ пропивши весь. Онъ самъ норовитъ… Вѣдь за молоко — коровьи деньги. Эти деньги у него жена отнимаетъ, чтобы коровѣ на муку.

— А кухаркѣ пріятно это? Пріятно нешто? Нѣтъ, я, вонъ, въ Озеркахъ на дачѣ съ господами жила, такъ тамъ молочникъ и въ руку-то кухаркѣ сунетъ, да и пару пива… Я къ женѣ Терентья: «Такъ и такъ, говорю, поставь парочку». А она мнѣ: «Поди ты, говоритъ, у меня и на мужнино-то пьянство глаза бы не глядѣли, а тутъ вдругъ съ тобой пей». «Да ты, говорю, сама-то не пей, а мнѣ поднеси». Такъ и не поднесла. Пошла я въ горести въ питейный къ Аверьянычу, тамъ мы вѣдь тоже для господъ пиво забирали, — «попотчуй, говорю, на прощанье, завтра съѣзжаемъ». Ну, и выставилъ онъ мнѣ бутылку, а другую я у него на свои деньги выпила. Кабатчикъ, и даромъ бутылку выставилъ! Не знаю, въ какой ужъ это трубѣ сажей записать такое происшествіе! Да что бутылка пива! Не въ бутылкѣ пива дѣло. А цѣлое лѣто я здѣсь прожила, и мнѣ хоть бы рублишко доходу очистился. Трехъ гривенниковъ не насбирала. Гость у господъ изъ Петербурга ночевалъ, такъ двугривенный, уѣзжая, мнѣ далъ — вотъ и весь доходъ. Такъ какъ же не клясть-то такое мѣсто! Вотъ, разъ, въ Лѣсномъ я жила съ господами на дачѣ — тамъ совсѣмъ другое происшествіе. Тамъ мясникъ кухаркѣ прямо пятачокъ съ рубля, мелочной лавочникъ двугривенный въ мѣсяцъ и полтину при отъѣздѣ и банку помады на придачу. Да сколько у него за лѣто, бывало, зернышекъ погрызть себѣ въ удовольствіе наберешь!

— А нашъ-то лавочникъ нешто тебѣ ни копѣйки не далъ? спросила баба.

— Чашку съ блюдечкомъ я у него по веснѣ въ долгъ взяла, такъ вотъ эту чашку скостилъ, дала отвѣтъ кухарка. — Да ежели такъ разсудить, то не за что больше, и дать ему. Вѣдь только четыре фунта хлѣба въ день у него и брали, да разъ лимона у господъ не хватило, такъ лимонъ взяли. Нѣтъ, провались ваша деревня! Издыхать буду отъ голода — и то никогда съ господами сюда не поѣду. Тьфу, тьфу! Ты прости меня, что я плююсь на твою деревню, но я это прямо изъ-за своей обиды. Такая-то деревня у меня и у себя есть, да я на нее давнымъ-давно наплевала.

— Ну, вотъ ужъ съ завтраго въ Питерѣ будешь жить, сказала баба.

— Вѣришь ли, душечка, дождаться не могу до завтра, улыбнулась кухарка. — Вѣдь со всѣми своими знакомыми я здѣсь раззнакомилась. У меня и деверь есть, на патронномъ заводѣ онъ служитъ, есть и племянница портниха, племянникъ слесарь и всѣ они меня почитаютъ, а кого охота заберетъ сюда ко мнѣ пріѣхать! Вѣдь рубль съ четвертью туда и обратно на проѣздъ издержать надо, чтобы сюда пріѣхать!

— Грибковъ-то насушила ли за осень? Везешь ли?

— Вотъ только развѣ грибы. Дѣйствительно, два фунта я насушила, чтобъ роднѣ подарить гостинцу, ну, горшочекъ намариновала, чтобъ когда ежели гости придутъ, такъ къ водкѣ на закуску подать, но, милая, гдѣ жъ это видано, чтобъ кухарка, живши на мѣстѣ, свою закуску своимъ гостямъ подавала! Вѣдь ужъ это значитъ господъ баловать.

— Да ужъ это конечно, коли ежели кто обо что господское трется, такъ неужели не попользоваться! согласилась баба.

— Ну, значитъ, и грибы тутъ не причинны. Опять же никакого общества для кухарки здѣсь нѣтъ. Я женщина такая, что, понятно ужъ, въ Питерѣ наполировалась, а здѣсь съ кѣмъ мнѣ душу отвести!

— Это что говорить! Здѣсь у насъ одно мужицкое пьянство.

— Вотъ, вотъ… Ни здѣсь солдатовъ, ни здѣсь полированныхъ кавалеровъ. Въ Лѣсномъ и въ Озеркахъ я два года на дачѣ выжила, такъ тамъ то и дѣло музыка и илюминація гдѣ-нибудь. Стоишь у забора и смотришь въ пріятныхъ разговорахъ съ публикой. А здѣсь во все-то лѣто только докторскіе гимназисты двѣ ракеты пустили на Ильинъ день, да десятокъ паршивыхъ фонарей зажгли — вотъ и все удовольствіе. Нѣтъ, совсѣмъ я здѣсь лѣто подневольной прожила.

— Конечно, сюда господа ѣдутъ изъ-за хорошаго воздуха только, сказала баба.

— Что мнѣ воздухъ, милая!

— Ну, и изъ-за рыбной ловли.

— Плевать мнѣ на рыбную ловлю.

— Опять же на лодкѣ покататься.

— Да вѣдь на лодкѣ пріятно съ кавалеромъ, а гдѣ они здѣсь!

— Ну, купанье…

— Провались оно. Три раза всего купалась, да и то гребенку въ пятіалтынный потеряла.

— Грибной интересъ.

— И грибной интересъ пріятенъ въ компаніи, а здѣсь гдѣ компанія? Да и съ компаніей, такъ чтобъ ему пусто было! У меня, милая, въ своей деревнѣ, въ Новгородской губерніи, этотъ грибной-то интересъ былъ, однако наплевала я на него, да въ Питеръ бѣжала. Это все господамъ лестно, а не прислугѣ. Нѣтъ, ужъ нога моя больше здѣсь никогда не будетъ.

— Ну, прощай, Афимьюшка, счастливо тебѣ… Лѣто прожили не ссорившись, такъ поцѣлуемся на прощанье.

— Прощай, Варвара Васильевна, прощай.

Кухарка и баба отерли губы рукавами и троекратно поцѣловались.

1893