Николай Лейкин - В родильном приюте

• Название: В родильном приюте
• Автор: Николай Лейкин
• Издательство: С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Товарищество "Печатня С. П. Яковлева". 2-я Рождественская ул., No 7 1903
• Жанр: Русская классическая проза

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»

М. Е. Салтыков-Щедрин.

---

Н. А. Лейкинъ ВЪ РОДИЛЬНОМЪ ПРІЮТѢ

I

Городской родильный пріютъ. Палата. Стоятъ десять-двѣнадцать кроватей для взрослыхъ, и на нихъ лежатъ молодыя и пожилыя женщины подъ бѣлыми тканьевыми одѣялами. Рядомъ съ каждой большой кроватью дѣтская кровать подъ бѣлымъ полуоткрытымъ миткалевымъ пологомъ, и въ ней покрякиваетъ ребенокъ. Въ простѣнкѣ на столѣ со шкафчикомъ, крышка котораго обита клеенчатой подушкой, сидѣлка, вся въ бѣломъ, пеленаетъ плачущаго ребенка. Бѣлыя стѣны, бѣлыя занавѣски на окнахъ, кровати и табуретки выкрашены въ бѣлый цвѣтъ, даже стѣнные часы — и тѣ смотрятъ со стѣны въ бѣломъ деревянномъ чехлѣ. Дорожки на вылощенномъ желтомъ полу въ проходахъ между кроватями — и тѣ изъ бѣлаго полотна. Пахнетъ мятой, гутаперчей перевязочныхъ средствъ, отдаетъ слегка іодоформомъ. Тишина.

Женщины не спятъ. Кое-кто полушепотомъ, лежа разговариваютъ другъ съ дружкой. Одна, сидя на кровати, кормитъ грудью ребенка. Разговариваютъ двѣ молодыя: одна блондинка, другая брюнетка.

Въ полушепотѣ слышится:

— Подлецъ… Совсѣмъ мерзавецъ… Низкій человѣкъ… А, какъ глупа была я!.. — говоритъ брюнетка.

Тяжелый вздохъ.

— Всѣ они, милушка, таковы. Гдѣ-же онъ теперь? — спрашиваетъ блондинка.

— Кто-жъ его знаетъ! Говорили, что гдѣ-то въ офиціантахъ служитъ. Сначала я искала его… Но гдѣ-же найти? Всѣ трактирныя заведенія не обходишь. Потомъ стали говоритъ, что въ провинцію уѣхалъ и гдѣ-то въ буфетѣ на желѣзной дорогѣ. Подлецъ — и другого ему имени нѣтъ.

— А вы-бы въ адресномъ столѣ, милушка, справились.

— Справлялась, но никакого толку… Надо знать, кто онъ: крестьянинъ или мѣщанинъ и какой губерніи крестьянинъ. А я знаю только, что онъ Андрей Ивановичъ и что у него мать въ Тамбовѣ у какого-то генерала въ нянькахъ живетъ. Андрюша, да Андрюша… Гдѣ-же дѣвушки!.. Вѣдь паспорта у него не спрашивала.

— А сами-то одной прислугой жили? — допытывается блондинка.

— Одной прислугой. Барыня моя была актриса. А онъ у доктора жилъ. Трезвый человѣкъ и много чайныхъ денегъ отъ больныхъ получалъ, но на билліардѣ этомъ самомъ очень ужь любилъ играть и иногда прямо, не спросясь, убѣгалъ въ трактиръ, оттого и отказали.

— Красивый?

— Писанный… Портретъ — одно слово! Его даже одна пожилая барыня вдова къ себѣ переманивала вотъ до чего была на него польстившись. Ахъ, и красавецъ онъ, да и подлецъ! А вы? — задаетъ вопросъ брюнетка.

Опять вздохъ, на этотъ разъ изъ груди блондинки.

— Я въ меблированныхъ комнатахъ прислугой жила — и тамъ мой грѣхъ. Студентъ.

— Студентъ… — протянула блондинка. — Это значить ужъ баринъ. Вѣдь мой-то клялся и божился, что обзаконитъ, такъ неужто-же и вашъ?

— Никакихъ тутъ клятвъ не было, а просто… Ну, живетъ жилецъ въ меблированныхъ комнатахъ… Молодой человѣкъ… недуренъ собой, ласковый, веселый… А я подаю ему самоваръ два раза въ день, стелю ему постель… Конечно, наша сестра глупа и неосторожна.

— А гдѣ-жъ онъ теперь?

— Студентъ-то? Да кто-жъ его знаетъ! Лѣтомъ уѣхалъ на дачу, въ деревню, къ своимъ… Попрощались честь честью. Вернусь, говорить, осенью…

— Простился, уѣзжая-то? Ну, это еще хорошо.

— Что-жъ тутъ хорошаго, душечка?

— Да какъ-же… А вѣдь мой не простясь удралъ. Сказали вы ему все-таки, что ребенка-то ждете?

— Какъ-же… «Я, говорить, тебя не покину. Вернусь и помогу осенью»… Пять рублей на прощанье далъ.

— И не вернулся?

— Гдѣ-жъ вернуться-то! Да я и не разсчитывала особенно-то. Ужъ эти студенты народъ извѣстный. Много дѣвушекъ въ меблированныхъ комнатахъ на нихъ плачутся. Конечно, дуры… И я сама была дура… За это и плачусь… хорошо, что я запасливая, съ жильцовъ пособрала и накопила двадцать пять рублей, чтобы отдать ребенка въ воспитательный…

Снова тяжелый вздохъ у блондинки.

— Ахъ, такъ вы въ воспитательный?.. — говорить брюнетка.

— А то какъ-же? Куда-же мнѣ съ ребенкомъ-то?.. На мѣстахъ съ ребенкомъ не держатъ.

— Въ деревню можно-бы было.

— То-есть къ роднѣ? Я кронштадтская мѣщанка и родственники у меня всѣ померши.

— Нѣтъ, я такъ разсуждала, что на воспитаніе и платить.

— Все равно уморятъ. Деньги возьмутъ и уморятъ. Я ужъ знаю… Это мнѣ извѣстно. Вѣдь сама навѣщать въ деревню не поѣдешь съ мѣста, а оттуда будутъ писать, что живъ, чтобъ деньги получать, а на самомъ дѣлѣ ужъ онъ давно умеръ. Я знаю… А въ воспитательномъ можно все-таки справляться и справки вѣрныя…

— Стало быть, у васъ ужъ это не первый ребенокъ?

— Охъ, третій! — вздохнула въ третій разъ блондинка.

— И всѣ живы?

— Первые два померши. Послѣ перваго я въ кормилицахъ жила… въ мамкахъ… Въ хорошемъ графскомъ домѣ жила и много добра себѣ накопила, ребенка откормивши…

— И опять пойдете въ кормилицы?

— Нѣтъ, Богъ съ ней, съ этой жизнью! — махнула рукой блондинка. — Ребенка въ воспитательный, а сама на мѣсто, опять въ меблированныя комнаты къ прежней квартирной хозяйкѣ. Меня ждутъ.

— А что-жъ такое въ кормилицахъ-то? — спросила брюнетка — Я сама думала… Ребенка къ тетенькѣ, въ деревню, а самой въ мамки…

— Попробуй. Жизнь въ хорошихъ домахъ прямо малина… Куражиться можешь. Все тебѣ готовое отъ головы до пятокъ. На меня лѣтомъ даже шелковые чулки надѣвали. На серебряномъ подносѣ лакей обѣдъ съ господскаго стола подавалъ… Сама вся въ шелку и серебрѣ ходила. Бусы…

— Ну, и что-же?

— Воли никакой нѣтъ. Жила какъ въ золотой тюрьмѣ. На прогулку съ ребенкомъ и то въ сопровожденіи горничной отпускали. Никакихъ знакомыхъ къ тебѣ. А ужъ мужчинѣ на улицѣ не смѣй поклониться.

— Ну?! Ты меня пугаешь, дѣвушка.

— Попробуй… У тебя первый ребенокъ-то? — спросила въ свою очередь блондинка.

— Первый, милушка. Я себя соблюдала. И тутъ-то-бы… но ужъ очень клялся, что обзаконитъ. И кабы онъ не пара мнѣ былъ, то, разумѣется, я ему не повѣрила-бы. Я знаю, всѣ они подлецы, но этотъ… Вотъ я и думала въ кормилицы, чтобы прикопить хоть на ребенка-то своего.

— Прикопить прикопишь на хорошемъ мѣстѣ, но одурь возьметъ въ неволѣ… Попробуй… Я изъ графскаго дома, откормивъ ребенка, прямо съ приданымъ ушла. Все мнѣ отдали: платье, бѣлье, постель, подушки… Все, все… Ко мнѣ поваръ сватался послѣ того. Настоящимъ манеромъ сватался.

— Что-жъ ты?

— Пьющій…

Въ уголкѣ, въ кровати сидитъ худая и блѣдная родильница, кормитъ грудью ребенка и горько заливается слезами. Около нея акушерка вся въ бѣломъ. Акушерка объявила ей, что та теперь вполнѣ оправилась и ей на выписку пора. Слезы такъ и душатъ ее, она вздрагиваетъ.

— Чего ты, милая, чего ты? Успокойся… — тревожно говорить акушерка.

— Куда я, барышня, пойду? Куда? Мнѣ дѣться некуда… У меня ни квартиры, ни угла…

— Ну, наймешь гдѣ-нибудь уголокъ… Это такъ не трудно…

— Легко сказать… — всхлипываетъ женщина, прижимая къ груди ребенка. — Легко сказать: нанять уголокъ! Какъ нанять, если я безъ денегъ… Всего семнадцать копѣекь въ карманѣ, семнадцать… — повторяетъ она.

II

Опять громкій шепотъ.

Въ другомъ углу также разговариваютъ на двухъ кроватяхъ. Темнорусая женщина, очень недурненькая, лежитъ на спинѣ, закинувши руки за голову, другая, бѣлокурая, тоже молоденькая, съ какъ-бы льняными волосами, съ совершенно круглымъ лицомъ и безъ бровей, приподнялась на локоть и разсказываетъ сосѣдкѣ:

— Пріѣхала я въ Питеръ-то въ мартѣ… Отъ голодухи пріѣхала… Очень ужъ у насъ въ деревнѣ-то голодно, такъ мать на заработки меня послала… Неурожай у насъ быль… И травы погорѣли… и все… скотину даже кормить нечѣмъ было… Намъ самимъ хлѣба только до Рождества хватило… Ужасъ, что было…

— Понимаю… — отвѣтила темнорусая женщина сочувственно. — Вездѣ неурожаи… Намъ земляки наши тоже писали объ этомъ въ Питеръ. Потомъ скотъ, падалъ.

— Вотъ, вотъ… Все вѣдь это отъ безкормицы… Ну, мать и говоритъ: «поѣзжай съ хлѣбовъ долой… Зарабатывай… Намъ пришлешь»… У насъ сторона глухая, заработковъ нѣтъ. А маменька у меня вдова и два братенка мои при ней махонькіе. Ну, продала она мнѣ на дорогу пару овецъ, чтобъ снарядить меня. Кое-что себѣ на муку оставила, а остальное мнѣ. И пріѣхала я къ сродственницѣ нашей. При артельной квартирѣ она маткой живетъ. Артель фабричная… Ну, она стряпаетъ имъ и обстирываетъ ихъ. Пріѣхала я, начала мѣста искать, а заработка-то нѣтъ. Ужъ и натерпѣлась-же я, дѣвушка! Мужики ругаются, гонятъ съ квартиры… «Полно, говорятъ, тебѣ насъ объѣдать!» А куда я пойду? Куда дѣнусь безъ денегъ? И цѣлый мѣсяцъ я такъ-то, милушка. Только поломойствомъ восемь гривенъ и выработала. Мать пишетъ: «что, дочка, мать забыла? Что денегъ не шлешь? Сидимъ и животы у насъ подвело». А что я имъ пошлю? Наконецъ, на Пасхъ мнѣ мѣсто обозначилось на огородъ, къ парникамъ.

— Въ копорки, значитъ? — спросила сосѣдка по кровати.