Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894

• Название: Закулисная хроника. 1856 — 1894
• Автор: Александр Нильский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Нильский Александр Александрович — известный артист (настоящая фамилия — Нилус). Родился в 1841 г. Учился в Санкт-Петербургском театральном училище, по окончании которого принят в Александринскую труппу и стал играть роли героев и любовников, подвергаясь нападкам печати, отказывавшей ему в горячности и видевшей в нем артиста, вполне подходящего на амплуа фатов и простаков. Критика стала доброжелательной, когда Нильский перешел на роли резонеров. Пребывая на Александринской сцене с 1858 г. по 1883 г. и с 1892 г. по 1897 г., Нильский переиграл множество ролей — от Гамлета, Карла Моора («Разбойники», Фердинанда («Коварство и любовь»), Годунова и Иоанна Грозного («Смерть Иоанна Грозного») до второстепенных и даже эпизодических лиц в комедиях и драмах В. Крылова, П. Гнедича, Н. Соловьева, Островского, Тургенева, всегда твердо зная роль. Нильский известен был по своим гастролям и провинции. В 1889 — 92 г. он был антрепренером Александровского театра в Гельсингфорсе. Ему обязана была отчасти М.Г. Савина своим дебютом на Александринской сцене. В «Историческом Вестнике» 1893 — 94 годов и 1899 г. напечатаны «Воспоминания» Нильского (отдельно под заглавием «Закулисная хроника»).

---

— Вы сколько раз играете на будущей неделе?

— Шесть.

— Неужели? — воскликнул он. — Да!.. Вот это так! Если бы со мной это случилось, я бы уж давно плавал в Фонтанке…

— Как плавал?

— Утопился бы! Непременно утопился бы…

— Зачем?

— Зачем? А затем, что сколько ни живи, а лучше этого ничего с тобой случиться не может…

Про одного актера, который ловко умел составлять свои бенефисные афиши, благодаря заманчивости которых он делал полные сборы, Зубров не без иронии говорил:

— Это музыкант!.. Ему бы профессором консерватории быть, а не за кулисами мотаться…

— Что вы, что вы! Какой же он музыкант?

— Он играет на особом, усовершенствованном им инструменте!

— На каком?

— На «бенефисоне»… Я вот сейчас любопытную сцену у кассы видел, как под его эту самую бенефисонную дудку публика пляшет!

— Как же это так, Петр Иванович, расскажите…

— А вот как, — сказал Зубров и рассказал, конечно, выдуманную им историю: — подходит какой-то господин к кассе и спрашивает билет на его бенефис. Кассир же, прежде чем вырвать из книги билет, счел своим долгом ошеломить покупателя ценой. У господина денег оказалось недостаточно. Однако он, убоявшись возможности не посетить этого соблазнительного бенефиса, тут же начал раздеваться и упрашивать кассира вместо недостающей суммы принять его пальто… Вот это и есть «бенефисон»!..

Зубров был неизменным членом купеческого клуба, который посещал весьма часто, в особенности же после спектакля. У него, разумеется, там было много друзей и знакомых. Иногда перед своим бенефисом он в этом клубе заблаговременно распускал слухи о достоинстве предполагаемых им к постановке пьес и подчас попадался из-за этого впросак. Приглашая к себе на бенефис, он всем таинственно замечал:

— Ах, какую каторжную пьесу я ставлю!

— Ну?

— Да… я убежден, что автору не миновать рудников за свои идеи и монологи.

Однажды он выбрал для своего бенефиса ничего особенного не представляющую пьесу ни в литературном, ни в каком другом отношении. Лучшей не было, и поэтому ему пришлось остановиться на ней. Не ожидая на нее сбора, он придумал фортель, который, по его убеждению, должен был возбудить интерес среди не только театральной, но даже и далеко не театральной публики. Незадолго до бенефиса он начал усиленно посещать общественные собрания, большие рестораны и прочие места, где бывает много народу. Везде, конечно, встречались его знакомые, с которыми он вел приблизительно такой разговор.

Он сидит за столом унылый, грустный, видимо погруженный в размышления. К нему подходят и спрашивают:

— Что, Петр Иванович, не веселы? О чем это задумались?

— Есть, батюшка, о чем задуматься. Скоро бенефис…

— Ну, так что же?.. Слава Богу… Будете с деньгами… Возьмете, по обыкновению, полный сбор…

— Как-то его еще возьмешь? — уныло говорит Зубров и загадочно вздыхает: — эх-хе-хе!

— Что же пьеса, что ли, плохая?

— Что пьеса?! Пьеса такая, какой никто еще не видывал никогда! Вот какая удивительная вещь!.. Но тут дело в другом…

— В чем же другом? Что такое? Расскажите, Петр Иванович.

— В чем?! А в том, что допустят ли ее сыграть хоть один-то раз?! Вот в чем!

— Почему так? Разве в ней есть что-нибудь особенное?

— А вот что особенное… Я не отвечаю за то, что если мы ее сыграем, и останемся живы!.. Я уверен, что на другой же день весь театральный комитет сошлют в Сибирь, цензоров закуют в кандалы, а актеров сдадут в арестантские роты, либо расстреляют… Вот что будет!

— За что же все это? — с ужасом переспрашивает собеседник, проникаясь искренним сочувствием к бенефицианту, положение которого обрисовывается действительно незавидным.

— А за то, что в этой пьесе все роли написаны на известных, высокопоставленных общественных деятелей. Тут вы встретите графа N., князя Z., барона X. и многих других.

— О, да это преинтереснейший будет спектакль! Пожалуйста, оставьте мне две ложи на три или четыре кресла. Я многим передам об этом: вероятно, все захотят побывать на этом представлении. Если еще мест понадобится, не оставьте своею любезностью.

— Хорошо… хорошо… только вы торопитесь, а то ведь в один час все билеты расхватают, — озабоченно предупреждает бенефициант.

На этот раз Зубров своими рассказами возбудил такое волнение в обществе, что слухи дошли до власть имущих, и те, во избежание могущих быть недоразумений, не допустили так ловко рекламируемой Зубровым пьесы к представлению, и Петру Ивановичу пришлось наскоро взять на бенефис какую-то старую пьесу и удовольствоваться половинным сбором.

Нечто подобное, но окончившееся благополучнее, было с другим его бенефисом, когда он ставил известную впоследствии пьесу Чернявского «Гражданский брак». Название пьесы магически подействовало на сбор. Все полагали найти в ней нечто глубокоидейное и претенциозное, на самом же деле это было весьма посредственное произведение с чрезвычайно невинным содержанием, не имевшим ничего общего с гражданским браком, в строгом смысле его значения для общества.

В день бенефиса, во время репетиции, в театр пришло известие, что представление пьесы должно быть отложено. При этом один экземпляр ее потребовали для передачи какой то важной министерской особе, высказавшей желание лично просмотреть «Гражданский брак» и удостовериться в возможности ее появления на сцене. Зубров был в отчаянии; нужно было возвратить из кассы все деньги, и несколько дней предстояло провести в тревожном ожидании результата. Вскоре пьеса была возвращена, и бенефис Зуброва состоялся, все-таки, при полном сборе.

Зубров долгое время состоял членом театрально-литературного комитета, на заседаниях которого он исправно присутствовал, внимательно прислушиваясь к прочитываемым пьесам, мысленно выбирая в них себе роль. При постановке новых и при возобновлении старых произведений он был постоянно ажитирован, выжидая себе роли, которая неминуемо должна была принести ему поспектакльный доход. Только ради денег он и гнался за ролями…

Когда Островский доставил в дирекцию свою комедию «Доходное место», Зубров завистливо сказал на репетиции некоторым из товарищей:

— Нынче в Островском мы не поиграем…

— Почему?

— А потому, что нынешним летом Бурдин, Горбунов, Васильев и Нильский в Нижнем Новгороде гостили.

— Ну так что ж?

— A то, что нам в этой пьесе не играть!

— Почему? Разве в ней нет ролей?

— Роли-то есть… да только не для нас… Если вы не знаете, так я вам поясню: Бурдин и вся компания в Нижнем-то вместе с Островским жили, ну, он там на барках и поделился с ними… Они там на барках все роли и разобрали… Вот что!

Ненормальная жизнь с бессонными ночами и беспрерывные кутежи расстроили преждевременно здоровье этого прекрасного актера, хорошего товарища и умного человека. Ни ежегодные заграничные поездки, ни лечебные курорты не могли восстановить его расшатанный организм. Силы ему так изменили, что незадолго до смерти он собрался совсем покинуть театр, в виду чего был чествуем тесным кружком артистов за кулисами театра, с поднесением подарка и приличными случаю речами. Но он не дождался отставки и умер на службе, оставив по себе добрую память в товарищах, друзьях и публике.

XXXII

К. Г. Бродников. — Служба в провинции. — Театральное агентство. — Его режиссерство в балаганах. — Домашняя жизнь Бродникова. — Бродников, как погребальный церемониймейстер. — Похороны актера Пронского. — Природный юмор Бродникова. — Поминальный обед с шампанским. — Болезнь Бродникова. — Его отъезд в Крым. — Смерть в одиночестве.

К числу оригинальных и остроумных личностей бесспорно нужно отнести и Константина Григорьевича Бродникова, долгое время занимавшего неопределенное амплуа в труппе Александринского театра. Он умер, но память о нем, как о незаурядном остряке, до сих пор еще жива среди бывших его сослуживцев.

Как актер, он обладал весьма ограниченными способностями, но был очень притязателен на хорошие роли, в душе тяготился недостаточностью своего образования, однако никому этого не высказывал, стараясь казаться начитанным и умудренным житейским опытом. О своей непривлекательной наружности Бродников имел ложное понятие, претендовал на успех у прекрасного пола, к которому питал неравнодушие, свою чуть ли не чрезмерную полноту называл «солидностью», свои крошечные постоянно моргавшие глаза находил «выразительными», а о совершенно плешивом черепе своем старался умалчивать, не находя в нем ничего утешительного. От его красных, всегда влажных рук дамы приходили в ужас, но он этого не замечал.

Сцену Бродников положительно обожал, хотя встречал на ней более терниев, чем роз. Начав свою артистическую карьеру с юных лет, он долгое время подвизался в провинции, а в 1866 году пристроился к Александринскому театру на небольшое содержание, которого, впрочем, при его уменьи ограничивать свои нужды и желания, было вполне для него достаточно. Свои ресурсы Константин Григорьевич дополнял небольшим заработком «театрального агента», т. е. он занимался рекомендацией и поставкой актерской братии на провинциальные сцены, за что получал известную мзду. Благодаря этому комиссионерству, от него частенько можно было слышать такие фразы, для непосвященного весьма странные: