Всеволод Соловьев - Счастливый день

• Название: Счастливый день
• Автор: Всеволод Соловьев
• Жанр: Историческая проза

Всеволод Соловьев так и остался в тени своих более знаменитых отца (историка С. М. Соловьева) и младшего брата (философа и поэта Владимира Соловьева). Но скромное место исторического беллетриста в истории русской литературы за ним, безусловно, сохранится.

Помимо исторических романов представляют интерес воспоминания

---

Вс. С. СОЛОВЬЕВЪ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

Конецъ августа. Ночи все темнѣе и въ бездонной глубинѣ небесной зажигается такая безконечность звѣздъ, что, кажется, нѣкоторымъ изъ нихъ ужъ нѣтъ и мѣста, не за что уцѣпиться — и онѣ срываются, падаютъ, мелькнувъ на мгновеніе, и пропадая въ какомъ-то непонятномъ, заповѣдномъ «нигдѣ». По раннимъ утрамъ уже чувствуется рѣзкій, пронзительный холодокъ и туманы поднимаются на лугахъ и въ лѣсныхъ оврагахъ…

Но дни стоятъ тихіе, теплые, безоблачные. Такихъ чудныхъ дней не было за все лѣто. Воздухъ необычайно прозраченъ и въ немъ уже чуется теплый, бальзамическій запахъ, особенно какъ-то дѣйствующій на душу — запахъ осени…

Юрій Михайловичъ вышелъ на прогулку послѣ одинокаго завтрака, сервированнаго на терассѣ его пустого, всегда тихаго, даже какъ бы нѣсколько таинственнаго дома. Онъ прошелъ весь лѣсъ, вышелъ въ поле, спустился къ рѣкѣ и незамѣтно сталъ приближаться къ густой зелени старыхъ. дубовъ, чернѣвшихъ вдали, за рѣчнымъ извивомъ, на ярко голубомъ, прозрачномъ фонѣ, неба.

Юрій Михайловичъ — красивый и видный человѣкъ лѣтъ сорока съ чѣмъ-нибудь. Онъ бодръ и свѣжъ и ровно ничего въ немъ не указываетъ на то, что онъ уже спускается подъ гору жизненной дороги. Въ его довольно еще густыхъ, красиво подстриженныхъ волосахъ и длинной превосходной бородѣ, только кой гдѣ, да и то едва замѣтно, серебрится сѣдина. Нѣсколько морщинокъ вокругъ темныхъ глазъ нисколько не портятъ его пріятнаго, загорѣвшаго за лѣто лица, а напротивъ — придаютъ ему опредѣленное, законченное выраженіе. Красивый, обдуманный лѣтній костюмъ, да и всѣ, вообще, манеры ясно показываютъ, что Юрій Михайловичъ вовсе не деревенскій старожилъ, а человѣкъ городской, столичный или даже, пожалуй «заграничный».

Оно такъ и есть. Юрій Михайловичъ всю жизнь прожилъ, уѣзжая изъ Петербурга заграницу, и пріѣзжая изъ-за границы въ Петербургъ. Прекрасно воспитанный, съ характеромъ добродушнымъ и веселымъ, съ умѣніемъ легко и свободно относиться къ людямъ и нравиться почти всѣмъ, — онъ очень пріятно провелъ свою молодость и бодро вступилъ въ зрѣлый возрастъ. Съ удовольствіемъ для себя и для другихъ, къ сорока годамъ, онъ постепенно уничтожалъ значительное родовое состояніе; но сдѣлалъ это не по легкомыслію, ибо зналъ, что очень старый и бездѣтный дядя его долженъ непремѣнно умереть и оставить ему отличныя средства, которыхъ за глаза хватитъ на самую долгую жизнь. Отъ мысли о бракѣ онъ ужъ очень давно и рѣшительно отказался, убѣдясь, что семейная жизнь приноситъ несравненно болѣе заботъ и горя, чѣмъ радостей.

Все шло отлично. И здоровье не измѣняло, и дядя умеръ какъ разъ во время. А между тѣмъ вотъ ужъ второй годъ какъ Юрій Михайловичъ почему-то началъ скучать. Сначала изрѣдка, а потомъ все чаще. Онъ не отдавалъ еще себѣ отчета въ этой скукѣ; но она заставляла его переѣзжать съ мѣста на мѣсто и все искать чего-то и не находить.

Эта скука загнала его, вмѣсто какого-нибудь заграничнаго курорта, въ тамбовскую деревню, загнала, да вдругъ и притихла, будто устала. Третій ужъ мѣсяцъ жилъ Юрій Михайловичъ въ деревнѣ, а уѣзжать еще не думалъ. И, странное дѣло, его деревенская жизнь, казалось бы только и могла что нагнать скуку, а ужъ никакъ не усыпить ее. Юрій Михайловичъ ровно ни съ кѣмъ не видался и цѣлые дня проводилъ или на прогулкахъ пѣшкомъ и верхомъ, или въ прадѣдовской библіотекѣ, за разборкой старыхъ, въ «телячью кожу» переплетенныхъ книгъ.

Единственнымъ его развлеченіемъ была борьба съ сосѣдкой, вдовой генерала Трейера, Вѣрой Павловной. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, еще при жизни генерала, Юрій Михайловичъ бывалъ у нихъ въ домѣ; но это лѣто, именно вслѣдствіе постоянной борьбы, непріятностей, они, живя, въ ближайшемъ сосѣдствѣ, почти не видались. Земли Вѣры Павловны были смежны съ его землями, управляющій Вѣры Павловны былъ смертельнымъ врагомъ его управляющаго, — а потому почти ежедневно сосѣдскій скотъ забирался въ хлѣба, а его скотъ оказывался въ хлѣбахъ Вѣры Павловны. То же самое случалось и съ домашней птицей. Взаимная порча, потрава и вообще всевозможныя «протори и убытки» начинали принимать чудовищные размѣры. Сосѣдскій скотъ и птица загонялась и задерживалась впредь до выкупа.

Во время утренняго чая являлся управляющій и докладывалъ:

— Воля ваша, Юрій Михайловичъ, этакъ совсѣмъ невозможно; какъ есть весь нашъ скотный дворъ будетъ перепорченъ… Опять генеральша шесть нашихъ коровъ сманила и загнала.

— Что жъ, она такъ сама ихъ и сманивала? вы видѣли?

Управляющій ничуть не смущается тономъ этого вопроса и продолжаетъ:

— Извѣстно сманиваетъ… троихъ пастуховъ перемѣнили… теперешній Акимъ, всякаго спросите, мужикъ степенный, а и онъ не доглядѣлъ… сманила таки…

— Ну да и у насъ загнаны со вчерашняго вечера ея четыре коровы… двѣ ея лучшихъ, тирольскихъ! — вдругъ прибавляетъ управляющій.

Юрій Михайловичъ смѣется.

— Такъ этихъ значитъ я заманилъ?

Управляющій обижается.

— Вамъ вотъ смѣшно, Юрій Михайловичъ, а какъ скотный нашъ дворъ она портитъ, такъ вѣдь — вы же на меня въ обидѣ будете!.. Нѣтъ, воля ваша, а такъ больше нельзя… разрѣшите… я завтра въ городъ уѣду и подамъ жалобу мировому. Ужь будьте покойны… я дѣло выиграю, а она большой штрафъ заплатитъ и всѣ убытки… Наше дѣло правое.

Но Юрій Михайловичъ жаловаться мировому, сколько ни упрашивалъ управляющій, не позволялъ. Однако, всѣ эти ежедневные разговоры и исторіи въ концѣ концовъ сдѣлали свое дѣло. Смертельная борьба двухъ управляющихъ отразилась таки на Юріи Михайловичѣ и Вѣрѣ Павловнѣ; они перестали видаться и въ послѣдній разъ встрѣтились у опушки парка, очень сухо раскланялись и разошлись въ разныя стороны.

Наконецъ, сегодня, въ этотъ чудный августовскій день, управляющій явился передъ Юріемъ Михайловичемъ, совсѣмъ багровый, трясясь какъ въ лихорадкѣ, и долго не могъ произнести слова.

— Что съ вами? что такое случилось? — даже встревожился Юрій Михайловичъ.

— А то-съ… а то-съ, что вотъ вы не дозволяли къ мировому, а они насъ упредили — и на насъ жалоба… Вотъ-съ до чего дошло!..

— Да полно-те… какая тутъ жалоба? кто это вамъ сказалъ?..

Но управляющій, съ отчаяннымъ и въ то же время торжественнымъ жестомъ подалъ повѣстку, Юрій Михайловичъ пробѣжалъ ее глазами.

— Такъ это васъ вызываютъ, а не меня, и по жалобѣ управляющаго госпожи Тренеръ, а не ея самой…

— Это все одно-съ, все одно-съ, — трясся и задыхался управляющій, — дайте срокъ — она и васъ самолично притянетъ-съ… къ тому идетъ…

«Однако, хоть и пустяки, а все же непріятно, да и, наконецъ, надоѣдать начинаетъ… И чего это она придирается»… думалъ Юрій Михайловичъ, совсѣмъ уже приближаясь къ дубамъ, за которыми начинался небольшой, но густой и тѣнистый паркъ Вѣры Павловны. Онъ подошелъ къ дубу-великану, подъ вѣтвями котораго любилъ отдыхать, любуясь зеленой равниной и широкой далью, и уже хотѣлъ было опуститься на траву, какъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него послышалось ворчаніе, а затѣмъ хоть и не особенно внушительный, но сильно враждебный лай. Темносѣрый съ черной полосой на спинѣ мопсикъ кинулся къ нему, подпрыгивая и ныряя въ травѣ, остановился передъ нимъ какъ вкопанный, поднялъ круглую, обрюзглую, съ приплюснутымъ носомъ мордочку, устремилъ на него большіе, черные и круглые глаза — и глухо зарычалъ, выжидая и обдумывая положеніе.

— Здравствуйте, Юрій Михайловичъ! — раздался пріятный женскій голосъ.

Вѣра Павловна едва улыбалась кончиками губъ, еще не рѣшаясь — протянуть или не протянуть ему руку. Она вышла изъ тѣни и солнце сразу освѣтило всю ея полную красиво сложенную фигуру, ея свѣжій, изящный нарядъ, ея густую бѣлокурую, круто свернутую, выглядывавшую изъ-подъ соломенной шляпы, косу, ея моложавое розовое лицо съ большими сѣрыми глазами, маленькимъ хорошенькимъ носикомъ и нѣсколько насмѣшливымъ, особенно теперь, но положительно красивымъ, ртомъ.

Юрій Михайловичъ взглянулъ на нее, прежде всего залюбовался ею и быстрая, быстрая мысль промелькнула въ головѣ его и затѣмъ какъ-то странно и неожиданно упала прямо въ сердце: «какая прелестная женщина»!.. ей должно быть тридцать пять… никакъ не меньше… но развѣ это не все равно, когда она но старѣе двадцати пяти — такъ свѣжа, мила и красива!..

Между тѣмъ Вѣра Павловна уже рѣшилась и протянула ему руку. Это пожатіе доставило ему почему-то особенное удовольствіе, какого онъ давно не испытывалъ.

— Я очень радъ, Вѣра Павловна, что встрѣтился съ вами… Мнѣ надо съ вами поговорить, — объявилъ онъ продолжая любоваться ею.

А въ головѣ и сердцѣ звучало: «отчего она никогда не была такъ хороша, какъ сегодня»?

— И мнѣ тоже надо поговорить съ вами, а потому сядемъ на траву, вы на своей землѣ — вѣдь это межа — я на своей, — и будемъ бесѣдовать.

Она прелестнымъ движеніемъ, несмотря на свою полноту, опустилась въ густую и мягкую траву. Юрій Михайловичъ послѣдовалъ ея примѣру, снялъ шляпу и всей грудью вдохнулъ въ себя легкій вѣтерокъ, потянувшій отъ рѣки. Мопсикъ подвернулся къ самому платью свой хозяйки, пересталъ рычать, громко и протяжно. даже съ визгомъ зѣвнулъ и началъ укладываться.